На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 83

Это был небольшой финский коттедж, один из тех домиков, которые можно встретить в каждом авиационном гарнизоне. Они и поставлены главным образом для летчиков-перехватчиков, чтобы те имели возможность отдохнуть после полета, а то и пересидеть непогоду. Гостиницами эти домики назывались, конечно, условно. Там от летчика не требовали платы, там не было номеров. Однако каждая такая гостиница имела свое название. В одном гарнизоне это был «Люкс» (считай, гостиница заброшенная и грязная), в другом — «Золотой рог» (не иначе кому-то попалась бутылка с этикеткой такого названия), а в третьем — еще как-нибудь в этом роде. Названия давали сами летчики, большей частью весельчаки, жизнерадостные, не лишенные чувства юмора люди.

Гостиница, в которой очутился Телюков, носила название «Белка». Летом, по рассказам летчиков, здесь жил этот хорошенький зверек. Ухаживала за ним заведующая — тетушка Прасковья. Белка была совсем ручной, садилась летчикам на плечи, брала из рук лакомства и любила спать в теплом шлемофоне… Однажды летчик-офицер купил ее для своего сына и взял с собой в самолет. На маршруте грозовая облачность загнала летчика в стратосферу, и бедное животное задохнулось от недостатка кислорода.

В честь этой белки, первой поднявшейся в стратосферу и ставшей жертвой техники двадцатого века, летчики и назвали гостиницу ее именем. Так она и значилась во всех списках квартирно-эксплуатационной части — «Белка».

Пурга свирепствовала несколько дней. Напрасно Телюков бунтовал, убеждая местное начальство, что он и не такие бури видел в Каракумах. Его не выпускали. Лишь спустя пять суток возвратился он домой.

Нина, как и прежде, работала в столовой — ничего страшного с ней за это время не произошло. Телюкова она встретила хотя и сдержанно, но с искренней радостью. Обещала сразу же после работы прийти. Казалось, за эти дни после своей исповеди она немного успокоилась, горькая складка возле губ исчезла, девушка похорошела, посвежела.

Поужинав, Телюков направился домой.

В городке ярко переливались вечерние огоньки. Неподвижно стояли запорошенные снегом деревья и строения. Из ДОС-а долетала музыка. Звуки рояля среди дикой тайги — до чего ж они казались нежными и волнующими! Какие-то смутные воспоминания прошедшей юности так и брали за сердце. Кто ж это мог играть?

Вслушиваясь, Телюков вдруг понял, что музыка доносится из квартиры командира полка. Сердце его екнуло. «Полонез» Огинского… Тот самый полонез, который очаровал его в Каракумах в незабываемы дни, проведенные в уютном коттедже полковника Сливы…

Лиля… Ну, конечно, это она! Приехала к мужу на побывку…

Мелодия лилась широко и привольно, как морской прибой, бурлила, вздымалась к облакам, рассыпалась брызгами. И казалось, вся тайга, все вокруг замерло и вслушивается в эту мелодию, боясь шевельнуться, чтобы не нарушить ее волнующего звучания.

Перед ДОС-ом росла ель, простирая свои лохматые, отягощенные снегом ветви к балкону, где за окнами горел свет и откуда доносилась музыка. Телюкову вдруг непреодолимо захотелось взглянуть на Лилю, и он, осмотревшись вокруг и никого не обнаружив, уцепился руками за холодную и скользкую ветвь. Серпантином посыпался за воротник игольчатый, льдистый снежок, запорошил глаза. Еще одно усилие — и он на уровне балкона. Колотится сердце.

Ничего не замечая, Лиля продолжала играть. Та же горделивая осанка, тот же задумчивый взгляд, тот же нежный профиль. Золотистые волосы спадают на пестрый халатик. Пальцы энергично перебирают клавиши.

Она одна. Подполковник Поддубный на аэродроме. Дежурит. Осознав, что это нехорошо — заглядывать в чужие окна, — Телюков, хватаясь за ветки, как за ступеньки лестницы, спустился на землю. Нагнувшись, начал искать под елью свои рукавицы.

И вдруг словно гром среди ясного неба:

— А-а, голубчик сизокрылый! Скажите, пожалуйста! Ка-аков Ромео, а? Но что-то я не вижу Джульетты! Как же это не спустила она с балкона шелковую лестницу, а? А-а, у нее ведь свой Ромео… Как жаль, что канули в вечность те времена, когда подобных повес пронзали шпагами!

Эту тираду произнесла Лиза Жбанова.

— И та ваша официантка видела, — добавила она, злорадно хихикнув. — Такого стрекача дала, ого! Домой понеслась!..

Оторопев, Телюков стоял некоторое время не двигаясь. «Ваша официантка», «Ромео», «шелковая лестница» — звенело и путалось у него в ушах. Наконец он опомнился. В крайней досаде, негодуя на себя и проклиная Лизу, он пошел к коттеджу, в котором квартировала Нина. На его стук никто не ответил. За дверью было тихо.

Он долго и безрезультатно стучал. Постояв еще некоторое время на площадке, он спустился вниз и пошел домой, сгорая со стыда.

На улице к нему присоединился Рыцарь.

— Пошли дружок, — печально сказал Телюков, потрепав собаку по голове. — Вот уж как не повезет, так не повезет. Натворил глупостей, теперь оправдывайся как хочешь…

Лиля увидела, как за ведущей на балкон стеклянной дверью качнулись ветки и посыпался снег. Она знала о возвращении Телюкова, слышала гул самолета и сразу сообразила, кто заглянул к ней.

Ей стало как-то не по себе. Она захлопнула крышку пианино, забралась с ногами на диван, закуталась в одеяло.

…Что могло толкнуть Телюкова на столь нелепый, легкомысленный поступок? Безусловно, только одно: не остывшая в нем любовь. Если это так, то Лиле не следовало, пожалуй, показываться ему на глаза, не следовало бы приезжать сюда… Но, с другой стороны, ведь здесь ее муж, которого она любит и о встрече с которым столько мечтала. Телюкову невдомек, что ради него, Поддубного, она рассталась с родителями, оставила надолго, быть может навсегда, шумную и привлекательную городскую жизнь. И сейчас ей кажется, что вот эту глухую таежную даль, куда служба забросила ее Ивана, не променяет ни на какой город. Пускай там, в городах, кипит жизнь, пускай сверкают неоновые рекламы театров и кино, пусть манят нарядные витрины магазинов и ресторанов, зато здесь на каждом шагу — дыхание живой, девственно-чистой природы. Ее великолепие ни с чем не сравнимо. Это надо понимать и чувствовать. Чувствовать сердцем.

Вчера она ходила с Иваном в тайгу. Ни на картинке, какой бы крупный художник ее ни писал, ни в кино — нигде не увидишь того, что увидела она. Стоит ель, разлапистые ее ветви распластались на земле, пригнутые тяжестью искрящего снега. И под ней, под этой елью, — огромный, созданный природой снежный грот. Не успела Лиля залезть туда, как мимо нее прошмыгнула белка. Мгновение — и юркий зверек исчез в густых смолистых ветках.

И еще много чудесного видела Лиля. Словно в гостях у сказочной снежной королевы побывала. Видела причудливые ледяные дворцы под крутыми навесами берегов. Разбивались волны о мощные скалы, стекали назад ручейками, что тут же коченели и замерзали, громоздясь друг на друга, исподволь превращаясь в ледяные колонны. И когда Лиля вышла на берег и взгляду ее открылась сверкающая на солнце гряда торосов, то ей показалось, что она попала со своим милым на край белого света…

Лиля ходила на прогулку в солдатском кожухе и в валенках, взятых для этой цели на вещевом складе. Она выглядела в зеркале просто смешной. Но, очевидно, есть что-то неописуемо пленительное в простом наряде женщины, и Поддубный то и дело говорил: «Какая ты очаровательная у меня, Лилечка!» А как он был внимателен! Все время следил, чтобы его жена щеки себе на обморозила, натирал ей лицо снегом, заставлял бегать, целовал… Постороннему и в голову бы не пришло, что этот веселый, заботливый муж — командир полка, строгий и взыскательный подполковник Поддубный.

Домой вернулись они под вечер. Пили чай, любовались морозными узорами на окнах, а потом засели за перевод с английского.

Приятно было Лиле от этих воспоминаний о вчерашнем вечере, о прогулке по тайге.

В дверь кто-то постучал. «Уж не Телюков ли?» — насторожилась Лиля.

За дверью послышался голос Веры Иосифовны. Вчера она тоже забегала к Лиле с уймой всяких «новостей». Любит посплетничать… Ни капельки не изменилась за это время…