На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 7

Сели в машину. Полковник дружески похлопал своего нового помощника по плечу:

— Я покажу вам, Иван Васильевич, свои владения. Мой сосед, командир полка Удальцов, прозвал меня рыцарем пустыни, а туркмены — усатым полковником. Зайдите в любой аул, спросите, кто такой усатый полковник, и вам назовут меня…

Поддужному, однако, хотелось побольше разузнать про Гришина, и он вернулся к предыдущему разговору.

— Вот вы, Семен Петрович, говорили — очень, мол, хорошо, что я не прилип к бумагам. А не кажется ли вам, что у вас здесь кое-кто действительно к ним прилип?

— Вы имеете в виду начштаба полковника Асинова? Так у него ведь должность такая!

— Нет, я имею в виду майора Гришина. Странно, но тем не менее факт: записал беседу, которую вел со мною. Это, по его же собственному признанию, для того, чтобы оставить на всякий случай следы на бумаге… а вдруг разобьюсь…

Полковник глухо прокашлялся, молча полез в карман за табаком. Видимо, не хотел вести разговор о Гришине.

«Победа» пронеслась мимо казармы. Двери и окна отворены настежь. Двое солдат выносили во двор кровати, а двое других, вооружившись шомполами, выколачивали из матрацев пыль. Та же картина наблюдалась у офицерских коттеджей. Подушки, ковры, простыни — все это выбрасывали, выбивали.

— Въелся нам в печенки этот песок, — пожаловался полковник, так ничего и не упомянув о Гришине.

Поддубный с любопытством осматривал местность.

За авиационным городком дорого пролегла через глиняную ложбинку, называемую здесь такыром. Ледяное поле не бывает таким ровным и гладким, как такыр. Это делают дожди, выпадающие зимой. Но период дождей проходит, такыр высыхает и каменеет.

Глиняный такыр остался позади. Дорога запетляла между барханами, где после бури уже прошелся бульдозер. То там, то здесь по сторонам торчали наполовину засыпанные песком чахлые кусты саксаула.

— Никакой топор не берет этот саксаул, — заметил полковник. — Не дерево, а железо. Но в то же время достаточно небольшого усилия, чтобы сломать его. Солдаты, заготовляющие топливо для кухни, легко ломают саксаул руками и ногами.

— Да, картина скучноватая, — заметил Поддубный.

Командир полка продолжал оживленно:

— А посмотрели бы вы, Иван Васильевич, что здесь делается в середине апреля! Барханы покрыты зеленым бархатом трав, и куда ни кинь оком — всюду маки, гелиотропы, тюльпаны. На Украине у нас такого не встретишь… А в травах ползают большие, с фуражку величиной, черепахи, прыгают тушканчики, бродят лисицы…

— Куда же теперь девалась вся эта живность?

— Жара разогнала. Уже в конце апреля солнце дотла сжигает всю растительность. Не поддается лишь саксаул, селин да еще немногие растения, — продолжал полковник. — А в летний зной температура песка достигает семидесяти градусов. Положишь куриное яйцо — испечется. Правда, животные приспосабливаются. Одни укрываются от зноя в норах, другие, чтобы не обжечь ног, все время бегают или влезают на кусты и там повисают до вечера, когда спадет зной и песок остывает.

— Вот как? — удивился Поддубный. — Значит, пустыня живет?

— Живет, Иван Васильевич! Посмотришь на эту жизнь, и не верится, что на Луне нет животных. Организмы приспосабливаются к природе.

Вскоре глазам открылась панорама аэродрома. Здесь тоже шла борьба с последствиями бури. Грохотали тракторы, шаркали бульдозеры, срезая песчаные бугры, старательно уложенные и причесанные ветром. У самолетов, выстроенных на рулежной дорожке, суетились голые по пояс авиационные специалисты. Низенького роста, черный, как муравей, солдат тащил баллон, наполненный сжатым воздухом.

— Скорее, скорее давай! — торопил его такой же черный, полуголый солдат, выглядывающий из-под самолета.

К баллону присоединили шланг. Отвернули вентиль и запустили сжаты воздух в фюзеляж, откуда со свистом вылетал песок.

Недалеко от домика, над которым сгибался прут антенны, стояло звено самолетов, направленное носами на взлетно-посадочную полосу. Это дежурное звено. В кабинах под зонтами сидели летчики, ежесекундно готовые подняться в воздух. Взмокли под шлемофонами чубы, прилипают к спинам комбинезоны. А какие усилия надо приложить авиационным специалистам, чтобы поддерживать во время бури боевую готовность самолетов!

— Герои! Поглядите-ка, Иван Васильевич, как они штурмуют пустыню! — полковник вышел из машины и зашагал вдоль стоянки. Навстречу выбежал высокий, жилистый, уже немолодой офицер в желтом комбинезоне с зеленоватыми полосами и вылинявшей панаме.

— Товарищ полковник! Личный состав первой эскадрильи проводит подготовку материальной части к очередным полетам! — отрапортовал офицер.

Это был майор Степан Михайлович Дроздов, командир первой эскадрильи.

Полковник познакомил его со своим новым помощником по огневой и тактической подготовке. Дроздов, как клещами, сжал Поддубному руку и, не задерживаясь, последовал за полковником. Доведя его до границы своей эскадрильи, Дроздов остановился. А навстречу полковнику уже бежал командир второй эскадрильи — капитан Марков — прямая противоположность Дроздову: довольно полный, несколько мешковатого вида офицер. По лицу градом катился пот. Нелегко, видимо, было капитану с его комплекцией при такой жаре!

Так Поддубный перезнакомился со всеми комэсками и с инженером полка инженер-подполковником Жбановым. Инженер сидел под самолетом у опущенного лафета; командира он заметил не сразу.

— Так не чистят оружия, как вы! — отчитывал он механика, который стоял, спустив голову.

— Что у вас здесь? — спросил полковник.

Инженер проворно поднялся, вытер паклей толстые пальцы с черневшими под ногтями полукружьями.

— Да вот — песок в масле. — И снова повернулся к механику: — Вычистить оружие сызнова. Сам проверю.

— Есть! — пристыженный механик нагнулся к лафету.

Познакомился Поддубный и с замполитом полка капитаном Андреем Федоровичем Горбуновым. Приятно было увидеть на кителе замполита знак летчика первого класса. Такой знак придавал политработнику особый авторитет. Политработник и первоклассный летчик — как это импонирует одно другому!

Замполит несколько задержал Поддубного, расспросил, где он остановился, какое впечатление произвела на него Кизыл-Кала. Говорил замполит мягким тенорком, улыбался уголками рта. О себе сказал, что замполитом полка работает недавно и до назначения на эту должность имел лишь незначительный опыт партийной работы. Поддубный и без того успел заметить, что капитан как-то уж очень несмело подошел к старшему по чину, словно стесняясь его.

В планшете замполита лежала брошюра, на обложке которой было написано: «Из цикла лекций, прочитанных в высшей партийной школе при ЦК КПСС».

— Где учитесь?

— Заочно, в военно-политической академии.

— Замполит, летчик, да еще и заочник — нагрузка порядочная!

— Ничего не поделаешь! На такой должности без образования невозможно. Сейчас у нас младшие авиационные специалисты со средним образованием. Кто из десятилеток, кто из техникумов.

Постепенно разговор перешел на тему о боеготовности полка.

— Полк у нас вполне боеспособный, — говорил замполит. — Но, к сожалению, не лучший даже в дивизии, хотя имеет славные боевые традиции. Наш полк, если так можно выразиться, напоминает ручного орла. Летчики сильные, но некоторым из них не дают расправить крылья.

— Кто же не дает? — поинтересовался Поддубный, вспомнив о Гришине.

— Видите ли, произошла катастрофа. После нее некоторые начали поступать по принципу «как бы чего не вышло». И мы отстали от других полков.

— Но кто же так поступает?

— Есть у нас такой… Штурман Гришин. Его называют Лобачевским, и это не случайно. Он — талантливый математик. Его расчеты, особенно по перехвату целей, — безупречны. То, что другой способен вычислить лишь с помощью карандаша и бумаги, он вычисляет в уме с молниеносной быстротой. Гришин много раз отличался в наведении самолетов на «противника». Но не каждый, даже талантливый штурман, способен возглавлять летную подготовку. К тому же Гришин со странностями, а его временно назначили заместителем командира по летной части. На мой взгляд, это была досадная ошибка. И вот он, боясь, чтобы катастрофа не повторилась, жмет, где только может.