На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 65

Получалось так: одни работали до седьмого пота, а другие, попросту говоря, валяли дурака.

Майор Горбунов рьяно взялся за исправление создавшегося положения. Он поручил Калашникову собрать факты и выпустить сатирический листок-«молнию», а сам созвал летчиков на беседу накоротке. Такую же беседу провел с авиационными специалистами Донцов. Была создана из техников-коммунистов группа, которая подготовила переносные лампы для работы после наступления темноты. Затопили будку обогрева личного состава.

Ходом регламентных работ все время интересовался командир полка. Закончив свои дела на КП, он тоже прибыл на аэродром. Это было еще в то время, когда работы шли полным ходом, и он никого не застал без дела.

Возле СКП Поддубный увидел человека с седой козлиной бородкой и хитроватым прищуром узких глаз. На нем был добротный белый кожух, валенки и рукавицы, висевшие на шнурке, перекинутом через шею.

Поддубный не сразу опознал в этом человеке командира здешнего тылового подразделения, который вчера отрекомендовался ему подполковником Сидором Павловичем Рожновым. Встреча состоялась в присутствии генерала, и командир полка, будучи очень занят, не уделил тогда должного внимания своему тыловому коллеге.

Поздоровавшись с козлиной бородой, Поддубный невольно подумал: как же это тебя, дедушка, до сих пор не демобилизовали?

— Здравствуйте, здравствуйте, Иван Васильевич. Кажется, так вас величают? Память-то у меня уже того… — С этими словами Сидор Павлович отвернул полу кожуха, порылся в кармане штанов и вынул старый засаленный кисет.

— Махорочки не желаете? — спросил он, явно разыгрывая из себя простачка. — Или вы к «Казбеку» пристрастились? А я все по-фронтовому. С кисетом никак не расстанусь… Отличный кисет!

Рожнов скрутил цигарку, послюнявил ее и вставил в мундштук. Потом все так же неторопливо снова отвернул полу кожуха, достал зажигалку.

— Вы уж не взыщите, Иван Васильевич, что дымлю махоркой. Оно, конечно, не к лицу офицеру, но я по-фронтовому.

Поддубный наливался неприязнью к старому — уж больно он какой-то невоенный! Ему бы сторожем в колхозе служить, а не тылами заправлять.

Разговаривая, Сидор Павлович подергивал себя за бородку, ухмылялся в закоптелые от махорки усы и вдруг сказал неожиданно серьезно:

— У нас была запланирована учебная атомная тревога. Я собирался объявить ее, но ваши люди не подготовлены. Не годится так, Иван Васильевич. Люди полка прибыли на аэродром без противогазов, без накидок.

— Ну и что? — спросил Поддубный.

— Как это что? Разве вам не известно, что аэродром — это боевая позиция? Раз уж сели — присмотритесь, проверьте, есть ли здесь норы, куда можно укрыться. А вы — сразу за работу. Не положено так при современных условиях. Людей потеряете, технику загубите.

— Нам сейчас не до учебных тревог, — возразил Поддубный. Его раздражал назидательный тон старика, и он добавил: — И уж позвольте мне самому решать вопросы о тревогах.

Дал понять — хозяин аэродрома он, командир полка.

— Я понимаю, Иван Васильевич, но времена теперь такие, что действуй как на фронте, иначе вылетишь в трубу. Я вот, — указал он на грузовик, — привез для вас и противогазы, и накидки, и чулки. Берите пожалуйста. Хватит для всех и бомбоубежищ. Мы здесь не сидели сложа руки. Зарылись в землю как кроты. А как же иначе! Давно прошли те времена, когда землю рыли только для мертвых… Да… Были времена… Сражались мечами, тогда окопы никому и не снились. Но после того уже, как вам известно, появилось огнестрельное оружие. А за ним — пулеметы, танки, самолеты. Куда от них скроешься, как не в землю? А от атомной и водородной бомбы? Конечно, было бы лучше, если б это оружие вообще запретили. Но тут уж ничего не поделаешь! Оно существует, и мы, воины, должны овладевать им. И главное — без паники!

Не желая обидеть старика, Поддубный поблагодарил его за заботу и внимание.

— Правильно, Сидор Павлович, — сказал он. — Паника — страшнее любого оружия, пусть даже самого новейшего. Но если уж зашла речь о бомбоубежищах, то вам придется мне их показать. А то я могу подумать: задается здешний тыловик, а ничего такого нет.

— О, сделайте одолжение, — охотно согласился подполковник Рожнов. Он, казалось, только этого и ждал.

Оба командира пошли в направлении дежурного домика.

Там оказалось капитальное, добротное бомбоубежище для летчиков и авиационных специалистов дежурных экипажей.

— Такое же бомбоубежище оборудовано у нас и на противоположном конце аэродрома, — сообщил Сидор Павлович, довольный тем, что приятно удивил командира полка.

…Подполковник Рожнов был старым авиационным тыловиком. В годы Великой отечественной войны он провел свой батальон аэродромного обслуживания со всеми его складами, бытовыми мастерскими, канцеляриями и столовыми от Днестра до Волги и от Волги до Эльбы, обслуживая преимущественно истребительные полки, которые всегда выдвигались ближе к передовой.

Доставалось БАО не только от бомбардировочной авиации противника, но также и от его дальнобойной артиллерии. Однако за всю войну Сидор Павлович подписал лишь пять похоронных.

Пять похоронных за четыре года! И все потому, что даже официанток, санитарок и прачек приучил рыть окопы и щели, стрелять из карабинов, метать гранаты, маскировать объекты и технику.

Что касается техники, то к концу войны батальон имел, например, автомашин втрое больше, чем в начале, несмотря на то, что от государства не получил ни одной машины по наряду. Водители подбирали на фронтовых дорогах брошенные и испорченные автомобили, ремонтировали их, частенько из десяти разбитых и искореженных ЗИСов или ГАЗов собирали одну и вводили в строй.

Много было и трофейных. «Круппы», «мерседесы», «фиаты» — вся Европа, как любил говорить Сидор Павлович, двигалась у него на колесах, возила топливо, патроны, обмундирование, консервы, картошку, капусту — все необходимое для летного полка. Среди водителей, между прочим, был один румын — пленный солдат Петре Чернеску. Он не только добровольно сдался в плен, но и прихватил с собой в «оппель» полковника немецко-фашистских военно-воздушных сил, связав ему руки и забив портянкой рот…

После проверки румына, как вполне надежного, Сидор Павлович оставил при батальоне. Вскоре солдат волею писарей превратился из Петре Чернеску в Петра Черненко и совсем своим человеком стал в батальоне. 23 февраля 1945 года он получил медаль «За боевые заслуги». Когда завершилась война и началась демобилизация, призадумались: как быть с пленным, получившим награду Советского правительства? Дело дошло до штаба фронта, а потом и до Москвы. А там вопрос разрешили просто: демобилизовать румынского гражданина Петре Чернеску, как воина Советской Армии, оставить ему медаль, поскольку он ее заслужил, выдать соответствующие документы, деньги и продукты на дорогу. Молодой румын, который пришел к нам вражеским солдатом, а возвращался на родину другом, прямо-таки заплакал на радостях.

Во время молниеносного наступления войск фронта, когда БАО оседал на том или ином аэродроме лишь на несколько суток, после чего снова двигался вперед, торопясь на запад, Сидор Павлович носился над фронтовыми дорогами на По-2, подгоняя свои автоколонны и присматривая за порядком. А чтобы отличить автомобили своего батальона от автомобилей других частей, распорядился нанести на кабинах эмблемы — белые треугольники. Увидит, бывало, Сидор Павлович где-нибудь такой блуждающий треугольник — прикажет пилоту посадить самолет возле дороги и всыплет шоферу за отставание от колонны.

Закаленный на войне, Сидор Павлович и теперь сохранял черты боевого фронтовика, хотя внешне уже выглядел стариком. Он был необычайно строгим и взыскательным начальником.

Показывая командиру полка бомбоубежище, Сидор Павлович, как бы между делом, но с определенной целью завел разговор о снабжении, о том, чем богато и чем бедно тыловое подразделение и, в конце концов, сказал без обиняков:

— Наше подразделение — это не дойная корова. Своего молока она не дает. Все, что у нас есть на складах, получено от государства и принадлежит государству. Поэтому давайте, Иван Васильевич, сразу так и условимся: требуйте от нас только то, что вам положено, и не больше!