На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 63

— Вот бы где оборудовать, скажем, пункт наведения, а?

— У меня на него давно руки чешутся… — заметил комдив. — К сожалению, там засел Жук.

— Какой жук? — не понял Поддубный.

— Полковник, командир бомбардировочного полка. Он оборудовал не острове для себя полигон и бросает бомбы.

— Так согнать его, этого Жука!

— Не так легко, — сказал комдив. — Пробовал выкуривать — ничего не вышло. Как черт в грешную душу вцепился Жук в остров. Не далее как вчера беседовал я по этому вопросу с генералом Ракитским. Обещал поставить вопрос перед главнокомандующим. Посмотрим, может быть, и удастся выкурить. Но как теперь добраться до острова? Он ведь лежит по ту сторону границы замерзания. Чтобы перевезти локатор и радиостанцию, надо ждать лето или просить у моряков ледокол.

— Да, дело сложное, — согласился Поддубный, посмотрев на карту.

— Вот именно.

Подполковник Поддубный вылетел к себе на аэродром, когда мутный рассвет едва забрезжил. С востока наползали густые облака, предвещая перемену погоды. Это плохо. Поднимется метель — тяжело будет выполнять регламентные работы на самолетах в открытом поле.

Монотонно гудел мотор, навевая сладкий предутренний сон, и чуть ли не впервые за свою службу в авиации Поддубный, будучи пассажиром, задремал в кабине.

Он дремал, опустив голову на грудь, и не заметил, как самолет перевалил через горный кряж. Интуицией летчика уловил разворот. Пилот уже заходил на посадку.

На старте, возле дежурных самолетов, маячила высокая фигура майора Дроздова. Ему, по всей вероятности, не терпелось узнать, что произошло прошедшей ночью, почему ему не разрешили атаковать нарушителя границы?

И действительно, не успел Поддубный вылезти из кабины, Дроздов засыпал его вопросами.

— Потерпите, Степан Михайлович, потом расскажу, — ответил Поддубный. — Телеграмма о прибытии Ли-2 пришла?

— Так точно! Прибудут в половине десятого.

— Отлично.

Созвав руководящих офицеров полка, Поддубный поставил задачи на день:

— После посадки Ли-2 — завтрак, а после завтрака всех инженеров, техников, младших авиационных специалистов — на регламентные работы. Летчики облетают на Ли-2 район полетов, после чего тоже отправляются на регламентные работы, за исключением тех, кто дежурит днем и должен дежурить ночью. Инженер-подполковнику Жбанову явиться ко мне с рапортом об окончании регламентных работ в двадцать ноль-ноль. У меня все. Вопросы будут?

Жбанов только руками развел — вот так новость! Один день на регламентные работы. Разве командиру полка неизвестно, что есть самолеты, на которых полагается выполнять многочасовые регламентные работы? И ТЭЧ еще не развернута как следует, и заявка на запасные части и расходные материалы не составлена и на базу не послана. Да и люди ведь не привыкли к таким морозам. «О нет, рапорта в двадцать ноль-ноль не будет».

Но это он только так подумал, а возразить не решился.

Потому что знал своего командира. Знал и то, что при правильной организации работы можно выполнить сполна и в срок.

Боль в плече унялась, но колено за ночь распухло и посинело. Чуть ступишь на ногу — колет так, будто под чашечкой заноза застряла. Заметит врач или кто-нибудь из начальства, что он, Телюков, прихрамывает, — к боевому дежурству не допустят.

И он принялся врачевать себя всеми способами, которые только приходили в голову. Растирал горевшее колено снегом, растирал и водкой, выпросив стопку у соседки, — никакого облегчения. Тогда, примостившись возле печки, он начал прогревать опухшее колено горячим воздухом. Посидит, погреет, пройдется по комнате и снова сядет, закатив штанину.

И понесла же его нелегкая вслед за официанткой! Вот дурак, так дурак!

Но Нина, как на грех, не выходила из головы. Красивая девушка — смелая, бедовая!

И только он подумал о ней, как в дверь постучали.

— Войдите!

В комнату вошла Нина с кастрюлями и тарелками на подносе. Смутившись, она остановилась у порога, перевела дыхание:

— Заведующий столовой прислал… Я рассказала ему о вчерашнем случае, вот он и прислал. А вы вчера не ужинали и сегодня не завтракали.

Телюков в свою очередь растерялся и смутился при виде девушки и, чтобы скрыть свое смущение, сказал, напустив на себя развязный тон:

— Ваш заведующий, Ниночка, видимо, добродушный человек, но недальновидный. Посылать такую девушку к закоренелому холостяку — это все равно что впустить цыпленка в лисью нору.

— Вы что ж, съедите меня? — засмеялась Нина.

— Нет, я съем то, что вы принесли. Но знаете что? Я определенно начинаю в вас влюбляться. Скажите, между прочим, где вы научились так здорово на лыжах ходить?

— Дома. Но, между прочим, разве влюбленные так разговаривают?

— А как?

— Становятся на колени, — шутила девушка, расставляя на столе тарелки.

— Э, нет! Во-первых, у меня синяк на колене. Во-вторых, вы неправильно поняли меня, Нина. Пока что я пребываю, так сказать, в начальной стадии. А на колени становятся уже влюбленные по уши.

— А в-третьих? — Девушка выжидательно улыбнулась.

— По-моему, я сказал все.

— Не кривите душой, капитан.

— А что еще?

— Сказать?

— Скажите.

— А то, что перед официанткой вы на колени не встанете. Ни в этой стадии, ни в какой другой. Скажете — неправда?

Телюков покраснел, почесал за ухом — вот так отбрила! И продолжал в прежнем тоне, высказывая совершенно не свойственные ему взгляды, лишь бы скрыть свое смущение и казаться бывалым малым:

— Прежде всего, Ниночка, меня в человеке привлекает его внешний облик, фигура, лицо. Чем эта фигура совершеннее — тем более привлекательна, и тем человек ближе стоит к современности и дальше от своих предков — обезьян. Видите ли, я преклоняюсь перед гармонией человеческого тела. Вам приходилось видеть античные статуи богинь, ну, скажем, Венеры? Так знайте: их создавали разум, воображение, гений великих художников и ваятелей. Да, да, именно воображение и гений. Ведь ни один художник не видел, да и не мог видеть, никакой богини. И в этом отношении художники античного мира были мечтателями-реалистами. Они не делали копий, заглядывали далеко вперед, предвидя неустанное и постоянное усовершенствование людской фигуры в процессе труда и физкультуры. Я тоже люблю физкультуру и спорт… И часто думаю вот о чем: каждая девушка хочет выглядеть красивой, почти каждая подводит брови, красит губы, а то еще и ресницы, чтобы они трепетали, как крылышки мотылька. Это все ненужное занятие, в крайнем случае — второстепенное дело. Спортом надо заниматься — вот в чем красота!

— О, да вы философ! — насмешливо заметила Нина. — Не пойму только, куда вы гнете и куда ведете свою философию? Кого вы имеете в виду?

— Вас, Ниночка! Посмотрите на себя! — он протянул руку, чтобы обнять девушку за талию, и неожиданно получил такую оплеуху, что в глазах потемнело.

— Та-ак! — протянул он и потер щеку.

Нина прислонилась спиной к двери, готовая в любую минуту выскочить из комнаты. Пристыженный Телюков сел за стол, склонился над тарелкой. Некоторое время молча жевал, затем поднял на девушку виноватые глаза.

— Простите, Нина, — сказал он тихо. — А рука у вас не очень легкая. Сразу меня на место поставили. — Он улыбнулся и еще раз потер ладонью щеку. — Садитесь-ка лучше к столу, выпейте стакан чаю. От чистого сердца прошу.

— Да вы разве признаете сердце? Ведь вы только что доказывали, что прежде всего для вас — фигура, внешний облик человека.

— Это все чепуха. Оставим это! Садитесь, Ниночка. Запросто.

Она неуверенно подошла к столу, примостилась на краешке стула — очень взволнованная, побледневшая. В окно ударил солнечный луч, серебром разлился по комнате. Телюков вдруг заметил в ее глазах затаенную грусть, тяжкую задумчивость. Ноздри ее прямого носика нервно вздрагивали, и казалось, она того и гляди заплачет.

— Я вас обидел, Нина. Простите!