На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 51

Она не расставалась с его фотографией. Достанет и глядит, глядит на улыбающееся лицо. Хочется и самой улыбнуться в ответ… Улыбнется, и тотчас слезы заволакивают глаза.

Как-то дежурный фельдшер, вернувшись вечером с аэродрома, сказал, что какой-то летчик, кажется из молодых, выбросился где-то над горами. Полдня искали — не нашли.

Бибиджан охватило страшное предчувствие.

— Какой же это летчик? Как его фамилия?

— Брачный или Барачный, что-то вроде этого.

— Байрачный? — Бибиджан вся похолодела.

— Во-во!

Фельдшер был новый, мало кого знал в полку.

Девушка закрыла рукавом халата глаза. Фельдшер что-то спрашивал — она ничего не соображала. Все тело как-то обмякло, в висках стучало, звенело в ушах… Выбросился… Полдня искали…

Бибиджан мучительно думала, как помочь своему любимому, и вдруг ее осенило: Гришу может найти и спасти старый Бояр со своими сыновьями и внуками. Он много лет провел в горах, знает там каждую тропинку, каждое ущелье.

Девушка накинула на голову платок и побежала к коттеджам. Там живет ее земляк Артыков. У него есть мотоцикл. Не так уж много времени нужно, чтобы добраться до аула, попросить Бояра…

Старший техник-лейтенант возился со своим мотоциклом, разложив на земле сумку с инструментом. Бибиджан, подбежав к земляку, тяжело перевела дыхание.

— Товарищ командир! Рустам! Слышишь, Рустам, у тебя мотоцикл. Поезжай в аул, скажи старому Бояру… Там в горах — Григорий… Рустам, — Бибиджан рыдала.

Артыков пытливо поглядел на землячку, прищурив и без того узкие глаза.

— Рустам, я тебя умоляю, ты ведь добрый, Рустам!

Артыков вытер руки, ласково коснулся локтя Бибиджан.

— Это твой любимый? Почему же сразу не сказала? Я сейчас же поеду в аул. Весь колхоз выйдет в горы. Будь спокойна, Бибиджан. Григория обязательно найдут.

— Как ты добр, Рустам! Я буду любить тебя всегда…

— О, Бибиджан, у тебя есть кого любить. Ты только успокойся.

Артыков вошел в дом, переоделся, снова вышел.

— Я мигом, Бибиджан. — Он нажал на педаль, мотоцикл затрещал, обволок дымом заднее колесо. Артыков вскочил на мотоцикл и помчался по улице. Свернув на дорогу, скрылся за коттеджами. Бибиджан села на скамейку, оперлась спиной о забор. Неужели не разыщут Гришу? Не может быть! Старый Бояр найдет. Он знает горы. Он привезет Гришу на верблюде, и она, Бибиджан, никогда больше не скажет своему ненаглядному ни одного резкого слова. Они поедут в аул в гости… а затем… Гриша возьмет отпуск и увезет ее, свою Бибиджан, на Украину, где течет Днепр, о котором так много чудесных песен знает Гриша. Там нет песков. Летом берега покрыты зеленым ковром, а зимою — белым…

В свежем вечернем воздухе глухо зафыркал двигатель гарнизонной электростанции. Вспыхнули окна коттеджей, отбрасывая на улицы бледные снопы света. А Бибиджан все сидела и мечтала о счастливом путешествии на далекую Украину…

В район аварии или катастрофы — это было пока неизвестно — полковник Слива отрядил на автомобилях две группы во главе с офицерами. Одна из них должна была осмотреть северные склоны хребта, вторая — южные. Каждая группа располагала портативной радиостанцией. По последним сведениям, южная группа, возглавляемая техник-лейтенантом Максимом Гречкой, форсировал перевал, а северная, разбившись на подгруппы, разбрелась по ущельям.

Когда на землю упали сумерки, в район аварии вылетели на двухместном учебно-боевом самолете старший лейтенант Телюков и лейтенант Скиба. Добрых полтора часа петляли они над горами, заглядывая буквально во все ущелья, присматриваясь, не мигнет ли где-нибудь лучик электрического фонарика. Но Байрачный не подавал сигнала. Гнетущая и мрачная тьма окутывала горы. Только в аулах, расположенных далеко за пределами зоны стрельб, теплились скудные огоньки.

Через несколько минут на розыски вылетел майор Дроздов и тоже вернулся ни с чем. Его сменил замполит Горбунов. После всех, уже почти на рассвете, в самолет сел майор Поддубный. В ущелья заползал зыбкий туман. Если бы даже и сигналил летчик, все равно с борта самолета ничего не увидишь.

Розыски не привели ни к чему.

В десять утра южная группа сообщила по радио: «Найдены обломки самолета».

Полковник Слива передал об этом по команде. Оттуда вылетела в Кизыл-Калу группа инженеров и летчиков-инспекторов для расследования причин катастрофы. Позвонил по ВЧ генерал-майор Щукин.

— Что там у вас такое?

— Лейтенант Байрачный либо потерпел аварию, либо это катастрофа, товарищ генерал. Найдены обломки самолета. Летчик пока не обнаружен.

— Какие упражнения выполнял Байрачный?

— Стрелял.

— Какие-нибудь сведения были?

— Абсолютно никаких. Отстрелялся, должен был возвращаться на аэродром и вдруг умолк.

— Усилить розыски.

— Есть, товарищ генерал!

Не успел Семен Петрович положить трубку, как радист принес очередное донесение группы розыска. Максим Гречка извещал: «На обломках самолета обнаружены следы крови».

Все ясно: Байрачный погиб.

Семен Петрович схватился за сердце…

Майор Гришин тоже схватился, но не за сердце — на этот раз оно не дрогнуло, — а за летную документацию. И не для того, чтобы подтасовать, подогнать ее в соответствии с «методическими указаниями» в отношении организации полетов и таким образом в какой-то мере оправдаться перед комиссией. Наоборот, он искал в этой документации что-нибудь такое, что усугубило бы виновность майора Поддубного.

И нашел.

Поддубный готовил молодых летчиков к стрельбе и проводил ее над горами на недопустимо малой высоте. Он нарушил методические указания, явно пренебрегая инструкцией по эксплуатации зоны стрельбы. Вполне допустимо, что Байрачный, очутившись в аварийной ситуации, не успел своевременно катапультироваться. Возможно, что его, уже мертвого, выбросило из кабины.

«Ну все, голубчик, лопнула твоя полководческая слава, лопнула как мыльный пузырь, — злорадствовал Гришин. — За катастрофу по головке тебя не погладят. Не видать тебе должности заместителя командира как своих ушей! Гляди — еще и звездочку майора снимут с погон. Ходить тебе в капитанах да звеном командовать! Тогда ты постоишь передо мной навытяжку! Я уж обо всем доложу комиссии: и о посадке эскадрильи Дроздова, и о предпосылке к катастрофе, которая произошла с Телюковым, и о Ту-2, который едва не врезался в город, и о романе с дочерью командира — обо всем!»

Тяжелым камнем легло на душе Поддубного сообщение о гибели молодого летчика. Он чувствовал себя виновным, ведь он на самом деле пустил буксировщик на малой высоте. Хотелось быть ближе к реальной боевой обстановке — не исключена ведь возможность, что противник попытается пройти над горами на малой высоте, — а тут вот что получилось. Погиб человек…

Значит, он, Поддубный, перегнул палку, и тут, кажется, Гришин прав…

Но что же произошло в полете?

Что произошло? Этого лейтенант Байрачный и сам не мог понять. Он стрелял в мишень, которую буксировал реактивный бомбардировщик. Метко попал с первой же атаки — поврежденная мишень перевернулась вверх колесами, завертелась на росе, как узелок на туго натянутой нитке.

Поскольку мишень оказалась сильно поврежденной, экипаж бомбардировщика запретил дальнейшие атаки, и Байрачный, развернувшись над горами, взял курс на аэродром. Вдруг «миг» резко содрогнулся, будто по нему ударили молотом, на левой плоскости вздыбилась обшивка.

«Авария», — молниеносно промелькнуло в голове летчика. В то же мгновение, не теряя ни секунды, он сбросил аварийно фонарь кабины и катапультировался уже в тот момент, когда самолет заваливался на крыло.

Молниеносная быстрота, с которой выбросился из кабины молодой летчик, была результатом длительных тренировок, проводившихся под руководством командиров.

Летчик спускался на парашюте. Навстречу ему угрожающе поднимались черные шпили скал. Справа одиноко торчала колонноподобная гора, подножие которой было усеяно свежими обломками глыб. Это были последствия землетрясения.