Синее золото
(Роман) - Борман Аркадий Альфредович - Страница 20

То было в городе, ее любимом городе, где она выросла и который раньше для нее был таким беспечным, нарядным и веселым, а теперь, как и все города России, стал страшным и чужим, захваченный злыми духами, воплотившимися в человеческие образы. Теперь она бродила по родному городу как лесной зверь, пробирающийся по населенному месту, чувствуя, что охотники караулят его за каждым углом.

Вне города она тоже пробиралась осторожно и с опаской. Но тут было привольнее. Почти на каждом шагу есть укромный уголок, куда можно спрятаться, где можно укрыться. А главное, нет этого ужасного ощущения непроходимости этих страшных каменных стен, из которых нет спасения. Просто запертая комната, в обыкновенном деревенском доме — это не так еще страшно, это не так безнадежно.

Она по опыту знала, что не так легко укараулить арестанта в обыкновенном деревенском доме. Два раза она уходила из-под замка. Один раз, ночью, когда кругом все уже спали, караульный, огромный детина, открыл дверь в комнату, где она была заперта. Он хотел посмотреть, что она делает. Но не успел он опомниться, как его глаза стал ужасно сильно щипать какой-то порошок.

Пока он их тер, арестованная уже была на улице и быстро скользнула вдоль забора к камышам около речки.

В другой раз она спустилась на одеяле из окна второго этажа. Самое трудное было бесшумно разбить стекло.

Здесь, в Отрадном, где она жила уже почти два месяца, ни один дом ей не был страшен. Ну куда они ее могут посадить? В дом Хилидзе или в арестантскую рядом с казармой. Правда, там решетки на окнах, но против решеток есть простое средство. А потом повезут сто верст на лошадях до железной дороги. Сколько возможностей бежать.

Но главное-то, это все ее фантазия. Ну хорошо, Шарика проследили. Им нужно уходить. Но не могли же они заметить ее связи с ними. Она все время была так осторожна. Почти никогда не оставалась ни с кем из своих наедине. Казалось, не могло возникнуть никаких подозрений.

Тане было так досадно, что дело провалилось, так не хотелось в этом признаваться, с этим мириться, что она просто отмахивала мысли о том, что она ничего не может сделать. Не хотела думать об этом. Рассудком она понимала, что ничего больше сделать нельзя, но упрямо не хотела окончательно отказываться, хотя и знала, чем она рискует.

Она медленно поднималась по холму, задумчиво подбирая ветки и отбрасывая их в сторону. Время от времени она посвистывала и ее мысли были где-то очень далеко.

Время уже шло к вечеру, и холодные тени легли на поляны и кусты.

— А я вас давно ищу, где вы были, Таня? — окликнул ее Паркер, появившись из-за поворота тропинки. Как всегда последнее время, при встрече с нею радостная улыбка озарила его спокойное лицо.

— Но что с вами, что случилось? — продолжал он уже с тревогой в голосе. — В чем дело?

— А что? Ничего не случилось. Почему вы спрашиваете?

— Неправда, я вижу. Я знаю, что что-то произошло. Я никогда не видел у вас такого лица.

— Нехорошо, Паркер, вы меня испортили. Смотрите, как я распустилась. Больше этого не будет. Так нельзя, — ответила она, грустно улыбаясь и прямо смотря в его глаза. — Больше не буду, — и она положила свою руку на рукав его толстой, рыжей в крапинку куртки.

— Но в чем же дело? Что же произошло? Таня, мне надо поговорить с вами.

— О чем, Паркер? Опять о том, Таня ли я Дикова? — задумчиво спросила она и он понял, что ее мысли где-то очень далеко.

— Нет, не о том, а о более важном для меня, а может быть, и для вас, Таня.

— Что, Паркер? — она была все еще где-то далеко, но уже поняла, о чем он хочет говорить с ней.

— Таня, хотите быть моей женой? Милая, я вас так люблю.

Он взял ее за обе руки и пристально посмотрел ей в глаза. В них он прочел ответ. Он весь окунулся в их радость и счастливый блеск. Они сверкали синим золотом и теперь он знал, что это его золото.

— Паркер, не надо… Сейчас не надо… Я не принадлежу себе.

— Вы замужем? Вы помолвлены? Я ведь ничего не знаю о вас. Решительно ничего. Даже до сих пор не уверен в вашем имени, хотя и обещал верить вам.

— Нет, я не замужем и сейчас не помолвлена, но…

— Что но? Я же вижу в ваших глазах ответ. Что же вас связывает?

— Паркер, я связана гораздо сильнее, чем замужеством или помолвкой. Милый, не нужно сейчас об этом говорить — нельзя. У меня есть обязанности, долг, который я должна исполнить до конца, как исполняли и исполняют мои друзья. Нельзя, не надо ни о чем говорить, мой дорогой… Пойдемте, сейчас нельзя. А потом… Если будет когда-нибудь потом…

Она говорила с большим сдержанным волнением, стоя рядом с ним на узкой лесной тропинке. Молодые весенние листья их закрывали со всех сторон. Она держала Паркера за руки выше кистей. Ее мизинец соскользнул с материи и коснулся его кожи. Ток пробежал в каждом из них. Он видел, как две жилки забились с обеих сторон ее уже захваченной весенним загаром шеи. Под тонкой голубой кофточкой, которая виднелась из-под расстегнутой синей кожаной куртки, он ощущал дыхание ее груди. Всем своим существом он знал, что она так же тянется к нему, как он к ней.

Их лица были так близко друг от друга, так, что почти не надо было делать движения, чтобы коснуться ее приоткрытых губ. Они обожгли его и он, высвободив свои руки, привлек ее к себе. Он ощутил ее ответ, ответ всего ее существа. Ему казалось, что больше нет времени и никогда бы не сказал, что не прошло и минуты, как она, быстро выскользнув, отошла в сторону, пригибая березовые ветки, поправила рукой прядь волос, одернула куртку и стала ее застегивать на все пуговицы.

— Не надо, милый, я же сказала, что нельзя.

Он видел, что в ней происходит борьба, что она произносит эти слова не только для него, но и для самой себя. Он подошел к ней, но она повернулась и быстро пошла по тропинке.

— Таня, я настаиваю. Почему не надо? Вы же свободны, вы же… — Он никак не мог произнести — «вы меня любите». Замялся и сказал:

— Я же вам нужен.

— Я же вам ответила, милый, разве надо еще спрашивать? Только об этом сейчас больше не нужно разговаривать. Сейчас нельзя друг друга связывать. Меня нельзя связывать. Я…

— Что вы?

— Но вы же сами догадались. Что-то подозреваете. Не спрашивайте меня, я не могу вам всего рассказывать.

— Значит, вы мне сказали неправду о вашем имени.

— Нет, Паркер, я ответила правду на ваш вопрос в вагоне. Я Таня Дикова, и в Париже была Таня Дикова, моя родная кузина и моя тезка. Она осталась, а я уехала. Вот вам и вся правда. Видите, я не солгала вам, но ваш вопрос был не полный.

— Но неужели кузины могут быть так похожи друг на друга? — вырвалось у Паркера.

— Как видите, но, Эрик, — она впервые назвала его по имени, — об этом никто не должен знать, что бы ни произошло.

— Но где же вас подменили? В Париже, в поезде?

— Зачем вам это знать?

— Значит, у вас какая-нибудь цель?

— Значит, цель, Паркер. Пойдемте в Отрадное. А вы знаете, что значит по-русски Отрадное? Как бы оно не стало несчастным…

— Таня, вы мне должны сказать больше. Я должен знать. Таня, ведь вы же моя.

— Но, Эрик, вы же даже не знаете, кто я. Может быть, я преступница, воровка, грабительница, убийца, — бросила она с задором. — Нет, я никого не убивала, хотя я и меткий стрелок! Вот Воронов это знает.

Мистер Эрик Паркер, подумайте, кому вы делаете предложение. Вы навсегда испортите свою карьеру. Нет, впрочем, не навсегда, а только до… До тех пор, пока они правят моей родиной. Сейчас я, Паркер, только лесной зверь, за которым гонятся охотники, много охотников, со всех сторон. Но настанет время, когда меня, или моих преемниц и преемников — я не знаю, сколько их ляжет — будут интервьюировать и записывать наши рассказы. Будут удивляться, как мы работали.

Сейчас весь мир узнает в тот же день все подробности о самых ничтожных и самых отвратительных преступниках и преступницах. А скажите, вы, например, когда-нибудь раньше слыхали о таких, как я? Я бы с вами не разговаривала об этом, если бы не знала, как вы ко мне относитесь. Скажите, сейчас же скажите, вы слыхали раньше о нас? — ее голос стал резкий до сухости, щеки раскраснелись и было видно, что ее волновал этот разговор.