Синее золото
(Роман) - Борман Аркадий Альфредович - Страница 15

— Какой знак?

— Да секретные сотрудники говорят, что они давно заметили этот знак. Он и раньше им давал возможность выуживать бандитов — ладонь чешут. Сперва одной рукой один раз, потом другой два раза. Дикова, проходя мимо вновь приезжих, его подала и ей ответили.

— А может быть, у страха глаза велики. Комаров-то в лесу много, зачешешь не только ладони, но и подошвы, — опять возразил Воронов.

— Да я тоже, товарищ, думаю, что надо проверить и прошу вас усилить наблюдение за обоими. Только нельзя спугивать. Может быть, удастся обнаружить всю организацию. Ах, здорово было бы, товарищ. Нас бы с вами за это похвалили. Малашка-то, что вам прислуживает, уже осматривала все их вещи. Все перевернула. Только и нашла у нее, что маленький револьвер — я его оставил на месте, винтик малюсенький отвинтил, больше действовать не будет. Кроме револьвера, совершенно ничего. И вещей-то почти у нее нет. Белье, книги да походная аптечка. Я и ее велел принести. Фельдшер говорит, и там ничего нет. Я уже послал донесение, а вы пока не спускайте глаз.

«Вот тебе и да, еще одна попалась, — думал Воронов, выходя от Хилидзе. — И какая девчина, — почти вслух произнес он, — около таких-то, даже ничего не получая, жить веселее. И чего только ей тут нужно? Не золото же везти, тяжелое, много не увезешь. Откуда такие отчаянные только берутся? Эх жаль, пропадет. От наших не уйти».

Он был опытный наблюдатель и при первой встрече с Таней и виду не показал. Обменялись несколькими обычными шутками и она попросила его взять ее с собой на утиную охоту.

Рано, на заре, вышли они из дому и на челне бесшумно скользили мимо камыша по лугу, с которого еще не ушла весенняя вода. Таня куталась от утреннего холодка в свою кожаную куртку. За изгибом леса на свинцово-оранжевой предрассветной воде они увидели несколько уток.

— Эх ты, утка, утица, беззаботно плаваешь, а не знаешь, что к тебе подкрадываются… Вот и человек так, Татьяна Николаевна, — оборвал Воронов.

Она внимательно посмотрела на своего спутника.

— Да, конечно, Воронов, только и хороший стрелок не всегда попадет в птицу. А другой, хоть и охотник страстный, но не всегда поднимет ружье на птицу. Увидит, залюбуется и выпустит. Тоже тварь Божья.

— Ну, а если птица та хищная, вредная, народное добро портит? — спросил Воронов.

— Какая портит, а какая уберегает, Воронов. Какая семена выклевывает, а какая — вредных насекомых, подтачивавших эти семена.

В это время утки, видимо, услыхав шорох челна, поднялись и полетели. Воронов вскинул ружье и два раза выстрелил. Крайняя из уток как будто дрогнула, но сейчас же вновь вытянулась и догнала подруг.

— Вот видите, Воронов, — засмеялась Таня, — и промахнуться можно. А зевать не надо. Что намечено — делай и в рассуждения не пускайся, — добавила она, как бы дразня его.

— А вы все же молодец, Иван Иванович, — продолжала Таня. — Страж революции и суровый страж, а я контрреволюционный отпрыск, люблю с вами поболтать. Спасибо за сказки и присказки, — и она положила свою тонкую руку на его огромную ладонь.

— Что можем, рассказываем, а там не взыщите, Татьяна Николаевна, служба. А в Париж-то скоро? Пора, пора. Что вы тут торчите? Погуляли и довольно. Ох, право, довольно.

Она внимательно и пристально посмотрела ему в глаза. Сдержанная радость разлилась по всему его телу. Он уже твердо знал, что она окружена непроницаемым панцирем, но и сквозь этот панцирь ее присутствие всегда радовало его.

— Да, Паркер как будто кончает работу, скоро поедем.

— Чего там, кончает да кончает. А вы бы собрались да поехали.

— Зачем же мне торопиться? Чего бояться? Вас? Вы же поставлены наблюдать за мной. Вот и наблюдайте повнимательнее, — с задором ответила Таня, выпрыгивая из челна на берег.

— У меня-то пара глаз и пара ушей, Татьяна Николаевна, — отвечал Воронов. — А кругом-то их сотни, все-то они принадлежат одному существу, всеведающему и всевидящему.

— Все ли видящему, Воронов?

— Обязательно все, от него не скроешься, — резко и с раздражением ответил он. Таня не могла уловить, к кому относится это раздражение.

— Что-то Воронов мне все намеки делает, даже притчами стал говорить. Советует скорее уезжать. Уж не проследили ли они? — говорила Таня бородатому Носову в тот же день вечером.

— Мне о нем много рассказывали, — продолжала она. — Такие самые страшные. Мы для них материал — пальцем сжал и захрустело, — и она хрустнула своими тонкими пальцами. Но кажется мне, что он для меня сделает все возможное, конечно, не портя своей карьеры. Надо его слушать и торопиться. В чем задержка? Дайте знать туда, чтобы прислали. После этого вам надо будет сделать перерыв, а то смотрите, как Хилидзе плачется, что золота мало поступает.

— Да, я тоже так думаю, — отвечал Носов. — Пора, а то тянуть будем, где-нибудь и прорвется. Пошлю записку, чтобы на следующей неделе прислали. Вы к нам эти дни лучше не ходите. Тут такую сборную команду прислали, что не разобрать их. Я уже для осторожности предохранительный знак употребляю. Не нравится мне кое-кто здесь. Как бы нам самим после вас не пришлось уходить. Реки-то еще вздувшиеся, нелегко пробираться сейчас было бы.

— Всему должен настать конец и все в конце концов обнаруживается, — продолжал он. — Сижу уже здесь третий год. Сколько людей мимо прошло, сколько презренного металла переправил. Все под самым их носом. Кажется, всех местных насквозь видишь, приезжих быстро разгадываешь. А не уйдешь. Рано или поздно просыпешься. Мы-то здесь сидим, совсем земляными людьми стали. В случае чего и земля близко. Кажется, совсем забыли как люди-то живут. Вот только когда на вас посмотришь, так вспомнишь, что жизнь другая есть. А как подумаешь, что такие, как вы, у нас есть, так и веселее становится. Значит, и в большом мире наше дело не забыто. Вам бы, Татьяна Николаевна, на балах блистать, а вы все по лесным тропинкам.

— Какой же по тропинкам, я в спальном вагоне, — пошутила она.

— А сколько раз по тропинкам-то переходили?

— Да всего раз пять, — нехотя ответила она.

— Тоже, Татьяна Николаевна, надо знать меру. Этот раз удастся, сами понимаете, какое дело сделаете, ну и смирно посидеть надо, и подольше. Послушайте меня, земляного человека. Дайте передышку. Нельзя полагаться на то, что всегда везет без ошибки. Удача тоже не любит, чтобы ею злоупотреблять. Вот и в Великую войну были такие, которых пуля не сразу брала. «Ах, еще та пуля не вылита, что нас возьмет», и лезут, и правда их пуля как будто не берет. Только пули-то все время новые и новые льют, мильонами льют, ну, под конец-то и выльют ту, которая такого счастливчика возьмет.

Через день Хилидзе получил из центра телеграфное распоряжение усилить наблюдение над Паркером и Диковой. А еще через несколько дней заезжал в Отрадное по продовольственным делам красивый молодой человек. Он пробыл в Отрадном два-три дня, но так сумел всех расположить к себе, что даже Таня пожалела, что он так скоро уехал.

Прошло еще несколько дней, когда Хилидзе получил короткую телеграмму: «Очень серьезный случай. Вместе с Вороновым держите под постоянным наблюдением. Подробности письмом».

Он показал телеграмму Воронову, который с полным внешним спокойствием ее прочел. Ни один мускул не выдал его. Он, конечно, был готов сделать все необходимое, а Хилидзе был предупрежден, каким доверием Воронов пользуется в центре.

Но Воронов бродил по Отрадному сам не свой. Даже иногда сердился на себя. Что с ним случилось? Сколько он во время своей революционной карьеры выловил «вредного элемента». Всегда все было так ясно и просто. А здесь вдруг какая-то не то жалость, не то… Он не хотел додумывать, не хотел окончательно признаться сам себе.

Через три дня после телеграммы Хилидзе показал Воронову секретную бумагу из центра:

— Вот, читайте, товарищ.

Воронов как-то нехотя взял и стал внимательно читать: «После снятых на днях фотографий специалистом, который приезжал к вам, нет никаких сомнений, что именующая себя Татьяной Диковой является одной из очень опасных и активных контрреволюционерок.