Кроваво-красный (СИ) - "Ulgar Ridt" - Страница 19

 — Почти правильно. — Спикер неслышно оказался рядом и поменял пару костей местами, — А это уже вообще не пальцы руки.

 Терис поспешно отложила в сторону часть костей, своей формой вновь напомнивших те гладкие обкатанные морским прибоем камни, и отодвинулась, оставляя остальную часть скелета на суд Лашанса. К счастью, какие-то кости, сломанные ударом бревна, она уже успела склеить и разложить на столе; казалось, что даже правильно, во всяком случае, смотрелись они на своем месте. В глазах Спикера, сменив непроницаемость, мелькнуло удрученное выражение, от которого Терис захотелось провалиться под землю, но глубже было некуда: они и без того находились на нижних ярусах подземелий, переходящих в природные пещеры.

 — Сними с огня зелье, если кипит. — произнесенная ровным тоном фраза заменила собой все, что, видимо, хотел сказать Люсьен Лашанс, перебирая заново ногу скелета, и Терис, втянув голову в плечи, переместилась к дальнему столу, блестящему в полумраке множеством колб, реторт, перегонных кубов и выстроенных рядами пробирок. Полукровка с любопытством оглядела их, подавив в себе желание потрогать, напомнившее вдруг о старых, надолго забытых планах заняться алхимией. Найти постоянное жилье, обустроить лабораторию... Наверное, именно лаборатория была бы основным смыслом искать дом, а не стремление жить спокойно, как советовала Россан.

 Зеленоватая жидкость забурлила, нагреваясь над огоньком толстой свечи, и с оглушительным в тишине лаборатории шипением поднялась над краем колбы. Рука молниеносно схватила ее и успела поставить на стол, когда зелье плеснуло на пальцы, обжигая болью и шипя на беспалой перчатке. Терис вскрикнула, отшатнувшись, врезалась спиной в колонну и с громкими проклятиями содрала с руки перчатку вместе с обожженным лоскутом кожи. Покрасневшие пальцы наливались и пульсировали болью, отблескивавшая лишенным кожи мясом горела ладонь, и, что было хуже, за спиной стоял Спикер, созерцавший всю эту картину, а заодно слышавший все выражения, вырвавшиеся у полукровки за последние полминуты. Выражения были почерпнуты в приюте у старших ребят, подобранных на улицах и вытащенных из воровских притонов Бравилла, в этих самых притонах, где приходилось бывать позже, в тавернах у головорезов и воров, а часть из них родилась спонтанно, когда перчатка начала пригорать к ладони. Терис зажмурилась, опуская горящие огнем уши и жалея, что не может стать совсем незаметной.

 — Что ждешь, лечи, пока вся кожа не слезла. — голос был лишен злости, но прозвучавшие в нем нотки обреченности добили хуже, как и то, что единственное взятое с собой зелье оставалось в сумке.

 — Я сейчас... — ссутулившись, Терис хотела пробраться к двери, но рука Спикера остановила, поймав за плечо.

 — Магией. — тон был спокоен, но не терпел возражений. Терис сжала зубы, давя в себе желание расплакаться от ощущения собственной глупости и беспомощности, и, собрав волю в кулак, выжала всю имевшуюся магию в крошечную голубоватую искру, блеснувшую на пальцах. Огонек скользнул по ожогу, принося секундное облегчение, и погас без надежды на возвращение.

 Одеревенев от ужаса, несколько бесконечно долгих мгновений Терис слушала звон тишины в ушах, и уже во второй раз за этот день ей стало казаться, что тишину нарушит только хруст ее собственной шеи. Первый догмат... Ассасин, не умеющий собрать скелет и залечить свою же рану, зато матерящийся как пьяный портовый грузчик — позор? Чутье, редко подводившее, упорно твердило, что позор, причем настолько сильный, что она даже не будет сопротивляться...

 Когда на руку легло что-то остро пахнущее и густое, Терис рискнула приоткрыть один глаз. С удивлением для себя она обнаружила, что каким-то образом оказалась около стола, и теперь Люсьен Лашанс, хранящий несколько мрачное выражение лица, покрывает докрасна обожженную кисть чем-то темно-зеленым, густым и приятно холодящим кожу. Все-таки за скудные познания в области анатомии и бесконечно огромные — в области родной речи ее убивать не будут. Во всяком случае, сейчас.

 — Через пару дней пройдет. Если доживешь. — взгляд карих глаз стал тяжелым, но Терис выдержала, изо всех сил внушая себе, что убийце не к лицу жаться к стене, трясясь и пища что-то под нос.

 — Простите... Я...больше не буду так...

 — Выражаться? Разумное решение.

 — И со скелетом разберусь. — Терис заставила себя выпрямиться и говорить спокойнее, хотя невидимая рука страха все еще сжимала горло, лишая речь твердости.

 На дне темных глаз что-то шевельнулось, призрак не то понимания, не то одобрения. Как и тогда, видел насквозь, значит, знал, что она не врет: нужно было быть самоубийцей, чтобы пытаться его обмануть или сфальшивить, давая обещание.

 — Со скелетом мы потом закончим, когда долечишь руку и вернешься с задания. — тон если не смягчился, то утратил прежнее ледяное спокойствие, даруя надежду на прощение, — И только попробуй там умереть. Возьму назад свои слова насчет уютной могилы, и новым скелетом будет твой собственный.

 ***

 — Это что у тебя? — Антуанетта Мари заглянула через плечо и с надменным удивлением в ясных небесно-голубых глазах посмотрела на Терис, — Анатомия? Неужели так сложно без познаний в этой области попасть человеку в сердце?

 — Скажи то же самое Спикеру. Это его книга. — Терис бросила на нее злой взгляд исподлобья и, перевернув страницу, снова погрузилась в чтение. Книга, ненавязчиво врученная Лашансом, была бы, наверное, очень интересной, если бы Терис понимала половину слов, относящихся в своем большинстве к наименованиям различных костей, суставов, мышц и сухожилий. Спасали только картинки, представлявшие собой изображения человеческих тел разной степени расчленения, и память, усваивавшая изображения лучше текста и дававшая слабую надежду на то, что после задания удастся собрать скелет с большим успехом. Если, конечно, на каменном столе не окажется ее собственный скелет.

 — Вообрази себе, Корнелий снова приволок мне веник цветов. — Мари, поспешно оторвавшаяся от книги, села на своей кровати, подобрав ноги и скривив прекрасное от природы лицо в совершенно не украшавшей его презрительной усмешке, — Можно подумать, что мне это нужно. С его манерами или в монастырь идти или таскаться за деревенскими девками, они его цветочки точно оценили бы.

 Терис молчала, вбирая взглядом в память изгибы костей руки и пытаясь отстраниться от слов убийцы, ядовитым потоком льющихся дальше. Антуанетта Мари ей не нравилась; навязчивый фанатизм, звучащий в каждом слове, как только речь заходила о работе, раздражал, а вечные насмешки над Корнелием только умножали и без того неприятное впечатление. Сама же Мари, как казалось Терис, воспринимала ее не более чем как вечного молчаливого слушателя и часть обстановки их общей комнаты, или спящую, или, как было в последние дни, сидящую с книгой.

 — Представляю, сейчас снова начал молиться о спасении моей души. — Мари коротко рассмеялась, и звон ее смеха был холодными острым, как звон бьющегося стекла, — Он тебе этот бред не говорил? Нет? Это забавно. Он, когда только пришел сюда, решил, что я должна быть очень доброй, милосердной и убивать из высоких по его мнению соображений. Было даже приятно его разочаровывать, жаль, что он до сих пор продолжает за мной таскаться...

 Терис оторвала взгляд от книги и ненадолго остановила его на лице Мари, вдруг поняв, что та страшно бесится. Бесится от того, что в душе ей это внимание приятно, льстит самолюбию и тешит тщеславие, но она никогда этого не признает, только громче будет шипеть на Корнелия.

 — Чего ты на меня так смотришь? Только не говори, что тебе его жалко, это вообще бред...

 — Мари, прости, мне пора. — Терис аккуратно положила книгу в свою тумбочку и вышла за дверь, в тишину коридора, уже пустовавшего: был редкий день, когда все, вернувшись с заданий, легли спать почти в одно время, ненадолго создав впечатление того, что сейчас ночь. Какое время суток было наверху, Терис не знала: она не выходила из убежища уже два дня, которые провела за чтением книги и попытках хоть как-то освоить самое простое исцеление. Голубые искры гасли, продержавшись на пальцах от силы пару секунд, но обожженная рука больше не болела, зато ужасно чесалась и шелушилась, ускоренно меняя кожу, и, чтобы не пугать этим малоприятным зрелищем братьев и сестер, убийца все еще носила бинты.