Ее звали Марией
(Документальная повесть) - Гуревич Яков Абрамович - Страница 3

Когда длительная работа, изобилующая, словно разлившаяся в половодье река, многочисленными порогами, отмелями и быстринами, подходит к успешному завершению, очень сложно подчас даже мысленно возвратиться к ее истокам. Множество ли включавшихся в дело людей тому причиной, или причудливый калейдоскоп событий, стремительных и зачастую неожиданных, невольно смещает в памяти время и подробности — кто знает. Но вот пытаешься припомнить, как все начиналось, и вдруг обнаруживаешь полное свое бессилие. Недавно еще глубокие отметины и зарубки в памяти потускнели, сгладились, все вытесни-лось достигнутым результатом.

Наверное, в этом есть и какая-то закономерность: ведь многие поиски начинаются с самых незначительных, на первый взгляд, или малозначащих деталей, а иногда и вовсе случайно. Где уж упомнить! И, видимо, не один такой поиск нужно проследить пристально, шаг за шагом, чтобы понять, какая неотразимая логика, какая строгая последовательность в действиях стоят за каждым из них.

…Этот поиск тоже начинался с малозначащей детали.

Шло партийна собрание Военно-научного общества при Кишиневском гарнизонном Доме офицеров. Заместитель председателя ВНО Красовский рассказывал об увековечении памяти воинов и партизан, павших в боях с немецко-фашистскими захватчиками за освобождение молдавской земли. Говорил о поисках, предпринятых в последнее время Республиканским штабом походов, о новых захоронениях, обнаруженных на территории республики. Напомнил о танках, которые уже подняты со дна Днестра или ждут еще своего часа.

А в перерыве, когда вышел в вестибюль, оказался рядом с генерал-майором в отставке К. Р. Москвиным и бывшим летчиком Героем Советского Союза И. Е. Середой, которые в свое время тоже принимали участие в освобождении Молдавии. Середа укоризненно пошутил:

— За танки тебе, Евгений Иванович, спасибо, конечно. А вот самолеты, погляжу я, не даются тебе. Плохо ищешь, видать…

— Какие самолеты? — не сразу понял Красовский.

— Ну, какие… В сорок четвертом, когда мы наземные войска поддерживали, у нас тоже без жертв не обошлось…

Красовский попытался отшутиться:

— Тоже мне, сравнил. Танк, он и сгорит — все на земле останется. А вы как падаете! Ни рожек, ни ножек…

Вроде в шутку сказал, но увидел, что лицо Середы, все в старых шрамах, стало багроветь, и сразу же пожалел о сказанном, переменил разговор.

А запомниться, видно, все же запомнилось, да и не ему одному.

Через полгода К. Р. Москвин встретился с Красовским на пленуме ЦК оборонного общества. Подошел в перерыве, отозвал в сторону, многозначительно произнес:

— Разговор тот с Середой не забыл? Нет? Вот и я помню. А вчера интересную новость узнал…

За долгие годы работы в Республиканском штабе походов и в Военно-научном обществе у Красовского выработалось безошибочное чутье на такого рода начало. Сразу же насторожился, сказал нетерпеливо:

— Ну, что там, выкладывай.

— Беседовал вчера с одним человеком. Оказалось, тоже участвовал в Ясско-Кишиневской операции. Ну, сам понимаешь, какие наши разговоры, — где часть стояла, есть ли общие знакомые, когда ранен, где находился на излечении. Разговорились о летчиках, Середу вспомнили. А потом этот человек говорит: лично видел в те дни, как наш истребитель сбили. На моих глазах, говорит, в землю врезался…

Красовский потянулся за блокнотом.

— Как его фамилия?

— Фамилия? — Москвин вдруг смущенно улыбнулся, покосился на блокнот. — Фамилию-то я и не спросил. Вот чертовщина, а?

Помолчали. Один, потирая лоб над переносицей, другой — в напряженном ожидании, с зажатым в левой руке блокнотом.

— Вспомнил! Он в Кишиневском гарнизоне работает, можно узнать…

Маршруты поиска круты и порожисты.

Они забирают человека целиком, так что нет уже для него привычных понятий «выходной», «до работы», «после работы»… Ведь поиск — это не только километры пройденных дорог, не только записи в путевых блокнотах. Это и сотни самых замысловатых головоломок, которые преподносит жизнь и которые приходится решать, это и великий труд сердца. А кроме всего прочего, это еще и искусство, потому что одного желания, даже самого яростного, здесь мало. Нужен талант, призвание. Искать могут все. Находить — немногие.

С той самой минуты, как Красовский услышал о самолете, он потерял покой. Вечером позвонил близкому своему товарищу Всеволоду Александровичу Ляховичу, тоже полковнику в отставке, члену Республиканского штаба походов. Передал разговор с Москвиным, попросил помочь.

Вскоре в квартире Красовского раздался телефонный звонок.

— Оказывается, все проще простого! Я вместе с этим человеком в госпитале лежал. Майор в отставке Сапронов Петр Иванович.

— Ты с ним беседовал?

— Да, все правильно. Видел он, как сбитый самолет падал…

— Ну, хорошо. Попроси его зайти в ЦК комсомола, ко мне в штаб.

Евгений Иванович хорошо запомнил тот день. От предстоящей встречи в большой мере зависело, начинать ли поиск, кого к нему привлечь, в каком направлении вести.

Сапронов пришел точно в указанный час — невысокий, плотный, лет шестидесяти, с неожиданно буйной шевелюрой, изрядно тронутой сединой. Представился четко, по-военному:

— Сапронов. Весной сорок четвертого служил начфином 149-го гвардейского стрелкового полка.

Потом сел рядом, стал рассказывать — спокойно, обстоятельно, не торопясь, старательно выуживая из памяти запомнившиеся детали.

— Дело было в полдень, а может, чуть позже. Погода ясная. Год точно знаю — сорок четвертый, а вот месяц и число запамятовал. Не то апрель, не то май. В тыловых порядках полка наши офицеры раненые лежали, так я ходил им денежные аттестаты вручать. В небе тихо. Ни привычного гула самолетов — они последние дни беспрестанно висели в небе, — ни шрапнельных разрывов. Вдруг вижу — наш истребитель, «Як». Я почему на него внимание обратил — чересчур натужно тянул, вроде как подбитый. Может, летчик ранен? Еще подумалось: хорошо — в небе пустынно, фрицев нет, глядишь, и дотянет. И тут откуда ни возьмись — два «мессера»! Один сверкнул стрелой на солнце, ушел вверх, развернулся и, пронзительно звеня, зашел ястребку в хвост. Послышалась короткая трескотня пулеметов. «Як» клюнул носом, стремительно стал падать…

— Вы видели, куда упал?

Красовский прямо-таки физически ощутил в себе овладевающую всеми чувствами и помыслами беспокойную страсть поиска. Эта страсть уже властно диктовала ему потребность немедленно ехать, уточнять, наводить справки. Вдруг родные и близкие до сих пор так и не знают о последнем часе героя, ищут тот заветный клочок земли? Он лихорадочно подвинул Сапронову карту.

Петр Иванович отрешенно скользнул по карте взглядом, надолго задумался. Легко сказать — видел… Сколько лет минуло, человека после такого перерыва не узнаешь, а тут район определи. Где и кустика не было — может, деревья шумят, вершинами небо подпирают. Где поле простиралось — может, целый поселок вырос, узнай поди. Но и память войны, — тоже не зря ведь говорится, — самая живучая память: все на свете позабудешь, а вот те места, где зубами в землю вгрызался, где друзей-товарищей хоронил, — пожизненными отметинами на сердце.

Полуприкрыв глаза, Сапронов попытался восстановить в памяти дорогу, по которой тогда направлялся в тыл, стремительные росчерки самолетов в небе, мысленно прикинул расстояния…

Перевел взгляд на карту, ткнул пальцем за село Кошницу, под Дубоссарами, — почти в то же место, где несколько лет назад был поднят затонувший в Днестре танк.

— Нет, здесь не должно быть, если весной случилось, — усомнился Красовский. — Здесь до начала Ясско-Кишиневской операции немцы стояли…

— Разве? — переспросил Сапронов. — Тогда, значит, запамятовал. Если немцы — конечно, мне бы не добраться. А я ведь добежал тогда до места падения. Как сейчас помню, почва там была болотистая, вязкая, самолет весь в нее ушел, только глина еще пузырилась.