Путешествие с дикими гусями (СИ) - Русуберг Татьяна - Страница 25

Я не мог больше вынести этот взгляд, видеть, как меркнут золотые светлячки, и радужки темнеют, подергиваясь пеплом. Смотреть, как его прекрасное лицо идет трещинами и становится на десять лет старше. Я подхватил свою куртку и выскочил на лестницу. Побежал, перескакивая сразу через две ступеньки, не слушая несущиеся вслед крики. Будь что будет. Спит шофер, убегу. Не спит... Скажу, что Мадонна уже отстрелялась.

Шофер не спал. Он впустил меня в теплую машину, где наигрывала незнакомая музыка на немецком, и велел заняться им, пока мы поджидаем Кита.

Мы шли через заиндевевший лес, и небо скупо сыпало на нас мелким, как манная крупа, снежком. Абдулкадир, я и Ахмед растянулись по начавшей белеть асфальтовой дороге, не боясь машин – новых обитателей в Грибсков привозили не часто, что, очевидно, и объясняло повышенное внимание к моей скромной персоне. Вот только с какого бодуна братья взялись меня защищать, я все-таки не догонял. На мусульманина я похож не был, с какой стороны ни глянь: светловолосый и бледный, как долго проспавший в гробу вампир, – разве что лежал я обычно не в гробу, а в основном на чердаке или в чужих постелях.

«Может, в Абдулкадире взыграл инстинкт старшего брата? – думал я, машинально пиная попавшуюся под ноги шишку. – Типа защищай все, что меньше тебя и пищит? Или это Ахмед его попросил? – Я дал пас младшему сирийцу, и он, не раздумывая, включился в игру. – Пацан в этом зверинце до меня был самым младшим. Может, его тоже задирали? Хотя нет, - я смерил глазами широченную спину шагающего впереди, чуть сутулясь, Абдулкадира, - с таким брательником можно жить, как у Христа за пазухой. То есть скорее, у Магомета... или кто у них там самый главный».

Не то, чтобы я не радовался случаю быть пригретым за этой самой пазухой вместе с Ахмедом. Просто меня тревожил вопрос: что с меня потребуют взамен? За последние два года я четко усвоил, что ничего в жизни не достается даром, и за все приходится платить – чаще всего рано, а не поздно. Старший же сириец не только отбил меня у Георга с Тома. Он добровольно взял на себя роль моего телохранителя. Пока я был в тени его широких плеч, румыны могли только беспомощно сжимать кулаки – ведь за этими плечами встали бы все арабы Мотылька, стоило Абдулкадиру только свистнуть.

После школы моему бодигарду вздумалось погулять, и меня, естественно, потащили с собой. Ахмед первым обратил внимания на трупно-синий цвет моего лица и свисающие из носа сопли. Поэтому мы завернули в административный корпус, где Абдулкадир с помощью пары датских слов и бурных жестов истребовал для меня новую куртку. Точнее, была она не новая, а очень даже потертая, зато длинная и теплая. Еще сириец решил, что мне необходима шапка. Его собственную голову украшало шерстяное лукошко с огромным красным помпоном, но мне такой красоты, конечно, не досталось. В кладовых Грибскова завалялась только бейсболка с длинным козырьком, которую я как раз смог оценить по дороге через лес. Натянешь на нее капюшон кофты – и ушам тепло, и снег в глаза не залетает.

Куда мы шли, кстати, оставалось для меня загадкой. По-датски братья знали всего пару слов, и явно не тех, что выучил я. Мне приходилось и дальше изображать немого, так что даже уточняющие вопросы задать я не мог. Несмотря на это, младшего разбирала тяга к общению, и вот из его-то трепа я и вынес, что Абдулкадир с Ахмедом из Сирии, что там война, и поэтому они здесь. Про войну я чего-то слышал раньше краем уха – в обрывках случайно увиденных новостных программ, где видеокадры говорили сами за себя. Но вот людей от войны сбежавших встречал впервые.

«Наверное, даже хорошо, что помалкиваю, - рассуждал я. – Так хоть не облажаюсь, ляпнув что-нибудь не то. А то, кто их знает, может, они контуженные или еще чего. Сболтнешь фигню какую-нибудь, и бац – у тебя уже яйца в жопе». Поэтому я молча пыхтел за спиной Абдулкадира, пока его брат резвился вокруг с шишкой, как неуклюжий щенок. Так мы дошли до городка под названием Морум. В магазинчике на заправке братья затоварились шоколадом и чипсами, которыми щедро поделились со мной. Сначала я отказывался – не хотелось, чтобы мой долг сирийцам еще возрос, - но печальный взгляд огромных глаз Ахмеда мог растопить даже лед, меня он растопил уж точно.

Назад мы вернулись, хрустя чипсами, и тут выяснилось, откуда у братьев брались бабки. Где-то в администрации проснулся бухгалтер, и перехватившая меня Ютта, стянув губы в ниточку, отсчитала в мою ладонь 37 с копейками крон. С помощью бумажки и календаря она кое-как объяснила, что такая сумма полагается мне каждый день, и еще раз в две недели мне будут выдавать 241 крону. Первая выплата выпадала как раз на завтра.

Ошеломленный, я вылетел за дверь офиса, сжимая в потной ладошке дармовые деньги. Блин, это ж чего получается? Я могу все это богатство тратить, как захочу? Ха, теперь понятно, чего румыны тут ошиваются! Не житуха, а лафа! Жрачка бесплатная – кстати, когда там у нас ужин? Всего-то и надо подкопить чуть бабла, отожраться, разобраться, где тут ходит электричка на Копенгаген, и свалить в столицу! Хрен меня Ян тогда найдет. Я пробил по интернету – там населения миллион. А в большом городе я, может, работу найду. Ведь притворяться немым уже будет не обязательно. Подучу тут пока датский, и... Уж пол мести-то я всегда смогу. Да даже если унитазы мыть придется! Деньги дерьмом пахнуть не будут. А потом вот выучусь, может. Скажем, на судью. Буду таких, как Ян, прищучивать.

Я представил себе Яна в клетке – заросшего недельной щетиной, с кругами под глазами и почему-то фингалом во всю щеку. Как он лепечет что-то в свое оправдание, а я, в мантии и, конечно, белом парике поднимаю молоток и вгоняю его в стол так, что дерево идет трещинами:

- Объявляю приговор: смертная казнь на электрическом стуле. Приговор обжалованию не подлежит.

Обычно я не позволял себе мечтать о будущем. Не то, чтобы совсем не верил, что оно у меня случится. Просто понимал, что, когда вернусь из мечты обратно, реальность обрушится на плечи вдвойне тяжелым грузом, собьет самосвалом, и поди потом собери себя вместе – человек не конструктор. Но тут в Грибскове я понял вдруг, что свободен. Никто не сможет удержать меня здесь, если я сам не захочу остаться. Никто не сможет заставить меня делать то, что мне не нравится. Наконец-то я сам смогу решать за себя. Сам смогу лепить свою судьбу, строить планы на будущее, которые вполне осуществимы. Еще бы, с парой-то сотен крон в кармане!

Вот почему я спустил воображение с привязи. А оно рванулось вперед, как застоявшийся конь, и вот я сам не понял, как оказался на полпути к Мотыльку, на дорожке, зажатой между двумя чужими корпусами. А прямо по курсу подпирали стену Георг с Тома – сигареты в зубах, рядом какие-то незнакомые парни, один азиат, второй тоже белый, явно не из мотыльковских.

Ноги автоматически несли меня вперед, пока я лихорадочно просчитывал свои шансы. Может, они меня не заметят? Ага, щас. Вон, у Георга уже глазки сузились, и ноздри раздуваются, как у быка, при виде красной тряпки. Только тут вместо тряпки – я. Дорога к Мотыльку, где, наверное, сейчас обретаются Абдулкадир с братом, мне отрезана. Справа-слева – стена. Остается только драпать назад, вот только далеко ли я убегу? Прогулка за чипсами меня порядком вымотала, под конец я уже еле полз – сирийцам приходилось подстраиваться под мой темп улитки. Значит, нагонят меня сразу, а тогда от одышки я даже сопротивляться не смогу. Оставалось только одно...

Я сунул в рот подаренную мне Ахмедом жвачку и походкой в стиле «у меня все зашибись» попер навстречу судьбе. Судьба в лице румын с двумя приятелями на подхвате давно отлепилась от стены и вразвалочку приближалась, поигрывая мускулами. Я бросил быстрый взгляд по сторонам. Кроме нас на дорожке никого не было, но в окнах корпусов по ее сторонам мелькала жизнь. Впрочем, надеяться на то, что среди их обитателей найдется еще один Абдулкадир, просто глупо. Придется рассчитывать только на себя.