Власть и страсть (ЛП) - Кэдиган Пэт - Страница 3

Вот почему посылают меня: я не вижу нежити, я не вижу людей — я вижу нечто, с чем можно поиграть. Наверное, моё поле зрения не сильно шире.

Затем все идёт уже не так хорошо, потому что он выдирает сумку из моих рук и отшвыривает ее подальше. Затем он тащит меня до конца лестницы, бросает в темную комнату в конце коридора и запирает дверь.

Я замираю, пока я не чувствую, что могу двигаться относительно безболезненно, а затем начинаю раздеваться. На мне рубашка из вельвета с подкладкой из нашитых полосок чистой льняной ткани и две плотных хлопчатых футболки. Я порвал ворот одной из футболок зубами, прокусил ворот второй, но выплюнул (думая о парне, прокусывающем шеи одновременно со мной), содрал футболки и накинул рубашку обратно, не застёгивая. Я готов.

Парень спустился вниз. Я слышу крик пацана, вскоре затихший, и снова шаги обратно вверх по ступенькам. Его ноги заслоняют полоску света под дверью и он открывает дверь.

— Кем бы ты себя не воображал, — говорит он, — скоро ты поймешь, кто ты есть на самом деле.

Я немного похныкал, что успокаивает его достаточно для того, чтобы схватить меня за ногу и потащить к лежащему на спине мальчишке. Вытянув на освещенное место, он встает надо мной так, чтобы я оказался между его ног, и смотрит на мою промежность. Я знаю, о чем он думает, потому что тоже смерил взглядом его, и подумал, что размеры у нас не особо отличаются.

Он садится на меня верхом, и я распахиваю полы рубашки.

Словно невидимый великан врезал ему по морде. Он с воплем отшатывается, даже не разгибая согнутых коленей. Я поспешно сбрасываю его с себя. Он настолько ошарашен, что я успеваю перекатить его на спину, оседлать и выдать полновесных люлей.

Это настоящая защитная татуировка. Я не бахвалюсь, никогда этого не делаю, но я дал ей имя: «Власть и страсть». Одна безумная кольщица из Кони-Айленда набивала её мне, перебирая свободной рукой чётки, и когда я увидел рисунок и подпись — имя, что я дал ему — то понял, что она лучшая татуировщица в мире и поэтому не тронул. Какой-то другой невежа-мудозвон пришёл после меня, вскрыл ей живот и прибил к стенке строительным пистолетом. Но попался на этом я, и татушка, которая спасла её от меня, спасла меня от пули в башку и привела к людям Штинера и любезному Вильянуэве, который, следует упомянуть, тоже католик.

Как видите, эта татуировка очень многое для меня значит во многих отношениях, но в основном я люблю её за её совершенство. Он начинается чуть ниже выреза на футболке, растягивается по груди и спускается до пупка, и если бы вы её увидели, то могли бы поклясться, что мастер, сотворивший её, был там и всё видел.

Крест не просто две доски, а ствол дерева с перекладиной. Гвозди вбиты в предплечья, две кости которых создают естественный упор: на само деле невозможно распять человека на кресте за ладони, они бы разорвались. Терновый венец пронзает плоть до кости, на спутанной бороде отчетливо видны капли крови — чокнутая баба была аккуратной и опытной, так что всевозможные оттенки красного не делают картину грязной. Её не портит ничто; отчетливо видны и черты лица, и следы от бича, и рана в боку (лучшая, как бишь её, визуализация колотой раны, какую я видел за пределами реальной жизни), и выбитые суставы рук, и переломанные ноги.

Нигде вы не найдёте лучшего изображения медленного убийства. Я знаю; я видел немало фотографий и реалистичной живописи, был внутри множества церквей, и нигде не встречал настолько поразительной сцены казни, включая распятия. Особенно распятия, как мне кажется.

Потому что если вы не можете одолеть вампира крестом, то это не значит что ну и хуй с ним, это всего лишь долбанный математический символ и все. Для того, чтобы заставить их биться в агонии, нужно правильное, благословленное распятие в той или иной форме. Моё благословила та сумасшедшая, когда перебирала четки от начала до конца работы. Была ли она в прошлом монахиней? Не думаю, что это имеет значение, но полагаю, что приняв обет, вернуть его обратно не выйдет. Типа как с татуировкой.

Ну, во что бы та женщина не верила, я разделяю ее веру, потому что мне нравится верить в реальность её изображения, и неважно, верит ли вампир подо мной, потому что я его оседлал, а он даже не понимает, как я смог к нему подобраться. Так что пока я иду за своей сумкой (по пути сверкнув татухой перед пацаном и отправив его аут), я рассказываю про ткань из натурального льна, в которую был обернут человек на кресте (чушь собачья, как по мне, но то время всё было натуральным, так что без разницы), и как она сдерживает силу до тех пор, пока та мне не понадобится.

А затем — время веселья.

Некоторое время я играю с серебром, прикладывая его к вампирской шкуре, и мне в очередной раз приходит на ум, что врач мог бы узнать много нового и интересного об ожогах, прежде чем я разыграюсь на полную. Оно входит в них словно горячий нож в масло.

Знаете, что у них внутри? Я тоже без понятия, но там не более гадко, чем у людей. Я не назвал бы это сердцем, но если вбить туда деревянный кол, оно перестанет трепыхаться.

Это длится вечность для него, но даже не вполовину достаточно долго для меня. Приближается рассвет, пора заканчивать. Этот, как бишь его, ультрафиолет повсюду. Рак кожи на быстрой перемотке, вот так это смотрится. Я оставил себе полчаса на мальчишку, который на самом деле никакой не мальчишка, потому что иначе он был бы первым убитым мной ребенком, а я не гребаный детоубийца. Я видел, они попадают в тюрьму и говорю вам: «нет уж, в жопу такое счастье».

Втыкаю колья одновременно в оба сердца, посылая их в ад вместе. Зовите меня сентиментальным. Оставляю обе головы гореть в подвале и зависаю там достаточно долго, чтобы убедиться, что огонь хорошо разгорелся. Дом заперт: пройдет немало времени, прежде чем кто-то вызовет пожарных.

На полпути к аэропорту замечаю, что сломанные ребра меня давненько не беспокоят. Исцелились сами собой.

Аллилуйя стародавней религии.

— Как обычно, — высокомерно роняет Штинер, — большая часть оплаты была распределена между родственниками твоих жертв. Тебе остается триста.

Он мерзко ухмыляется:

— Чек выслали по почте.

— Ухууу, — протягиваю я, — ты из правительства, и ты здесь, чтобы помогать мне. Ну, не бойся, Штини, я не стану кончать тебе в рот.

Он замахивается и Вильянуэва быстро встает между нами. Женщина недобро косится на Штинера. Вильянуэва собирается задать мне трёпку за то, что я выбесил его напарника, но я чувствую себя достаточно важным, чтобы отмахнуться.

— Нахер, — говорю я, — пора рассказать мне, кто она такая.

Вильянуэва вопросительно смотрит на женщину. Она делает шаг вперед, отпускает воротник пальто, и я вижу, что синяки с её шеи исчезли.

— Я мать. И жена. Они пытались… — она прикусывает губу и с усилием сглатывает, — Я сбежала. Пыталась войти в церковь, но я была… осквернена, — переводит дыхание, — Священник рассказал мне о… — она кивает на Вильянуэву и Штинера, который до сих пор хочет кусок меня. — Вы на самом деле… убрали их?

Она так это произносит, словно речь о бешеных псах.

— Да, — отвечаю с улыбкой, — Их больше нет.

— Я хочу увидеть, — продолжает она, и в первое мгновение я не понимаю о чем речь.

Потом до меня доходит:

— Конечно, — отвечаю я и начинаю поднимать майку.

— Не думаю, что вы на самом деле хо… — начинает Вильянуэва.

— Она хочет, — говорю я. — Это единственный способ убедиться, что с ней всё в порядке.

— Следы исчезли, — возражает Вильянуэва, — Она в порядке. Вы в порядке, — куда вежливее добавляет он в ее сторону.

Она ощупывает шею:

— Нет, он прав. Это единственный способ узнать наверняка.

Я качаю головой и медленно приподнимаю край рубашки.

— Ребята, а вы не думали побрызгать её святой водой или типа того?

— Я предпочла бы не испытывать судьбу. Это могло бы…

Она замолкает на полуслове и смотрит на мою грудь и на её лице… о, боже, кажется, я начинаю влюбляться, потому что выражение её лица — то самое, которое возникает при виде Власти и Страсти. Я знаю, потому что видел его на своём лице, когда стоял перед зеркалом, смотрел, смотрел, смотрел и не мог оторваться. Оно, бля, затягивает. Вильянуэва со Штинером отвернулись в сторону. Я даю ей целых две минуты, прежде чем опустить рубашку. Её лицо становится обычным, и она снова становится всего лишь персонажем для флэш-роликов. Легко пришло, легко ушло. Но теперь я знаю, почему она была так напугана, когда приходила раньше. Они наверняка не додумались рассказать ей о силе натуральных волокон.