Большая расплата (ЛП) - Пенни Луиз - Страница 92

— Merci. Меня слегка выбило из колеи, когда все поднялись, — признался он.

— Но ты быстро овладел собой, запев «Акуну Матату». Библия Короля Якова, если не ошибаюсь?

Габри склонился и зашептал Оноре:

— В сердце всегда должна быть песня.

— А в руке эклер, — добавила Мина, демонстрируя свой эклер.

— Мудрые слова, — согласилась Анни.

Она бросила взгляд через луг на мужа с отцом. Гамаш с Жаном-Ги возвращались в часовню.

Последовав за ними, женщины обнаружили двух мужчин стоящими напротив витража.

Рейн-Мари вложила руку в ладонь мужа, но тут же отдернула её.

— Ты весь липкий.

— Это всё Зора, — объяснил он.

— Кто бы сомневался, — сказала Рейн-Мари. — На что вы смотрите?

Арман смотрел на витраж. Не на юношу, который обычно привлекал его внимание, а на одного из младших мальчиков.

— Он куда-то показывает, — сказал Арман.

— Хм, — Жан-Ги подошел ближе. — Вы правы.

— На что? — спросила Рейн-Мари. — Может, на это?

Последовав в указанном пальцем мальчика направлении, она заметила изображенную в небе над полем битвы птичку.

— Или на дерево, — сказала Анни. Одинокая обгорелая сосёнка стояла в грязи.

— Я обратил внимание на жесть некоторое время назад, и подумал, что это просто художественный прием, — сказал Арман. — Но когда на крестинах стоял в передней части часовни, то понял, что солдат хочет от нас. Он указывает не на свой мир. Он указывает на наш.

Он повернулся и все повернулись вместе с ним.

— Вот на это.

Он не сказал им, что незадолго до смерти Мишель Бребёф использовал схожий жест. Показал на место над дверью своей комнаты в Академии, где в рамочке висела, как все думали, роза, но розой не являлась.

Арман опустил руку в карман и нащупал льняную ткань, и выпуклые вышитые буквы, пока остальные смотрели на притолоку над входом в церковь, где располагался витраж с единственной розой, которую они видели, кажется, сотни раз.

Они смотрели, смотрели.

И наконец…

— Мой Бог! — прошептала Рейн-Мари. — Это не просто окошко с розой. Это роза-компас. — Она снова развернулась к изображению солдатиков. — Он указывает на компас.

— Вообще-то на неё надо смотреть снаружи, — сказал Арман. — Именно по этой причине никто раньше ничего не замечал. Мы были всё время слишком близко. Я сам заметил только во время церемонии, когда стоял там.

Он шагнул на возвышение кафедры и все присоединились к нему.

Яркое июньское солнце пронизывало тысячи стеклянных кусочков витража, разбрызгивая вокруг пятна красного, розового и зелёного. Прямо в центре прохода, на старом сосновом полу часовни, солнечный свет образовал радостный, сложный рисунок пышной розы. С почти незаметными шипами.

Четыре конца света.

— Но он слегка наклонённый, — заметила Анни.

— Не наклонённый, — сказал Жан-Ги. — Он указующий.

— Указывает направление, — сказала Рейн-Мари. Она посмотрела на Армана. — Мы должны проверить, куда он указывает.

— Проверим. Но не сегодня, — сказал Арман, беря на руки маленького Оноре.

На следующее утро компания отправилась в пеший поход. Жак нёс старую карту, оригинал. Арман выбирал направление согласно компасу, вынутому из старой коробки с архивными экспонатами, сохраненными со времён войны.

Следом шли кадеты, Клара, Мирна, Оливье и Габри. Рут решила остаться дома.

— Думаю, она вышивает название на подушке, — объяснил Кларе Натэниел.

— И на чём вы остановились? На «Коттедже Роз» или «Яме Отчаянья»?

— На «Ещё одном ОТЛИЧНОм бардаке», — сообщила Амелия, рассмешив Клару.

Маленький отряд пересекал ручьи, шагал по лесам и полям. Возле скалы Ларсена, куда когда-то забралась корова, и откуда была спасена, они сделали остановку.

Потом они перелезли через каменную изгородь и остановились попить воды у пересечения двух тропинок, на том самом месте, где снеговик праздновал победу Le Club de Hockey Canadien.

— Вы заметили, что он не просто празднует? — спросила Хуэйфэнь, вскинув руки, подражая снеговику. — Он указывает путь.

Конечно же, он указывал. Именно в ту сторону, куда они и следовали.

— Ты ещё не принял назначение? — спросил коммандер Гамаш у Жака, когда они шагали по обширному лугу, заросшему высокими полевыми цветами.

— Нет. Я поговорил с инспектором Бовуаром и думаю, что возьму некоторое время на раздумье, прежде чем решу, чем буду заниматься дальше.

— Есть мысли на этот счет?

— Мы с инспектором обсудили варианты. Раздумываю пойти добровольцем на Гаити. А вы, сэр?

— Я?

— Свою напутственную речь вы закончили фразой, что для вас было бы честью служить вместе с нами. Что вы хотели этим сказать?

Арман сверился с компасом — убедился, что они идут в правильном направлении. Остальные, рассеявшись, шли сзади. Наслаждались цветами, ярко-зеленой молодой листвой и жужжанием новорожденных пчёл.

Гамаш повернулся к Жаку и, улыбнувшись, ответил:

— Увидишь.

Потом поманил рукой Амелию.

— Вот, — сказал он ей. — Держи.

И отдал ей компас.

— Но я не умею им пользоваться.

— А я научу.

Так он и сделал. Натэниел и Хуэйфэнь присоединились к двум другим кадетам. Арман пошёл рядом с Рейн-Мари, позволив молодёжи вести команду вперёд.

В соревновании они бы не выиграли, несколько раз заблудившись — Амелия училась ориентироваться по компасу. Но в итоге добрались, пришли туда, куда, как все они понимали, они и должны были попасть.

К месту, где на карте была пирамида. То есть, это была вовсе не пирамида, это была кровля дома.

Их путешествие завершилось на кладбище, заросшем лилейником и цветущим шиповником.

Его обнаружил Натэниел.

Он склонился над могильным камнем и, оцарапав руки до крови, убрал прочь колючий шиповник.

— Смотрите.

Там, высеченная в граните, была ещё одна роза-компас. И флажок.

— Это контрольная вешка, — тихо констатировала Хуэйфэнь. — Ориентир.

— Самый последний ориентир, — сказал Жак.

Они это сделали. Наконец нашли Энтони Тюркотта.

Молодёжь стала очищать камень от лишайника и грязи.

— Тут какая-то ошибка, — сидя на корточках, сказал Натэниел.

— В чём дело? — спросил Гамаш.

Натэниел, покачав головой, поднялся на ноги, остальные кадеты так и остались сидеть у могилы.

— Мы ошибались, — сказал Жак.

— Не та могила? — спросил Бовуар.

— Могила та, — сказала Амелия и тоже поднялась. — Не тот человек.

Там, под розой и флажком, стояло имя:

Мари Валуа.

Умерла 5 сентября 1919 года.

Любящая мать Пьера, Джозефа, и Нормана.

Notre-Dame-de-Doleur

— Не отец, — сказала Рейн-Мари, разглядывая камень. — Мать. Богоматерь-в-печали.

Они сидели под зонтами CINZANO на террасе бистро, попивая лимонад и пиво.

По возвращении в Три Сосны, кадеты помчались в городской архив. С новым именем и новой миссией. А когда нашли то, что искали, вернулись.

И теперь сидели, разложив перед собой досье, и с дрожью в коленках ожидали прихода Мирны и Клары.

Мирна знала, где найти Клару. Там, где та обычно пропадала.

В своей студии.

— Они вернулись, — сообщила Мирна.

— Почти закончила.

— Не торопись, — разрешила Мирна. Он направилась в кухню, взяла кусочек печенья.

— Готово, — сказала Клара, вставая с табурета и отступая назад. — Полагаю, на этом всё. Как тебе?

Этого момента и этого вопроса Мирна боялась больше всего.

Она обернулась к картине. Да так и осталась стоять с полуоткушенным печеньем во рту.

— Но это же вовсе не ты!

Лицо женщины занимало всё полотно. Женщина смотрела прямо перед собой. Лицом к лицу встречалась с миром. Лицо это покрывали пирсинг и татуировки. Женщине было страшно.

— Это же кадет, — сказала Мирна. — Амелия.

— Да.

— Но это же ещё не всё, — добавила Мирна, приблизившись к портрету, потом снова посмотрела на подругу. — Это ещё и мальчик-солдат.