Большая расплата (ЛП) - Пенни Луиз - Страница 6

В восемь утра они решили, что это визит вежливости. Арман Гамаш представит себя и, возможно, попросит их совета, поинтересуется их мнением.

К девяти утра появилась тень сомнения, и сообщения стали осторожнее.

К одиннадцати поток информации пересох до ручейка, и в почтовый ящик профессора ЛеДюка падало все меньше и меньше сообщений, да и те были краткими:

Что слышно от Ролана?

Кто-нибудь что-нибудь знает?

Слышу, как они идут по коридору.

И наконец, в полдень, айфон ЛеДюка замолчал.

ЛеДюк сидел в своем просторном офисе и рассматривал книги, заполнявшие книжные полки по стенам. Книги по оружию. Федеральное и местное законодательство. Книги по общему праву и Кодекс Наполеона. Тут были описания исторических процессов и учебные пособия. Свободные от книг стены заполнялись вырезками из газет с упоминанием его имени и старинными гравюрами с элементами мушкета.

Невысокий, плотный, средних лет ЛеДюк был переведен в Академию из Сюртэ после того, как был пойман с украденными из камеры для хранения вещественных доказательств наркотиками.

ЛеДюк имел некоторые подозрения, что всё подстроил шеф-суперинтендант Франкёр. Не то, чтобы он не был виноват — ЛеДюк годами снимал сливки с залежей экспроприированной наркоты, продавая её криминальным синдикатам. Подозрительным было то, что его внезапная поимка совпала с открывшейся в Академии вакансией заместителя коммандера.

Франкёр поставил инспектора ЛеДюка перед выбором — стать вторым по значимости руководителем Академии или быть уволенным.

Серж ЛеДюк, будучи прагматиком, старался придерживаться текущей политики Сюртэ. Если того желает шеф-суперинтендант — да будет так. Бесполезно и опасно вынашивать злобу или бороться с неизбежным. Особенно если это неизбежное — Сильван Франкёр. Сам ЛеДюк достаточно давно был силовиком, чтобы понимать, что именно Франкёр подразумевает под «быть уволенным».

Прошло почти десять лет, с его переводом на новую должность наступила новая эра. Хотя, пожалуй, совсем не эпоха просвещения.

Следуя указаниям Франкёра, Серж ЛеДюк стал менять Академию. Находил и отбирал рекрутов. Менял учебный план. Опекал, воспитывал и избивал молодых мужчин и женщин, приводя их к нужной ему форме. И они вылепились по образу и подобию Сержа ЛеДюка.

На любом новобранце, который сопротивлялся или просто начинал задавать вопросы, ставилась метка — такого рекрута отправляли на доработку, гарантирующую корректировку мировоззрения.

Формальный глава Академии выражал протесты, но продолжал плыть по течению. Коммандер Академии приобрёл статус руководителя без соответствующих функций. Он превратился в призванную производить впечатление марионетку, реликвию, успокаивающую волнующихся матерей и отцов, которые ошибочно считали, что главная опасность для их детей — физическая.

Коммандер внушал уверенность своими седыми волосами и прямой спиной, униформой, которую надевал в присутственные дни, когда улыбался энергичным новобранцам, и в день выпуска, когда наступала очередь бывшим кадетам улыбаться самодовольными улыбками. Остальное время он отсиживался в своем офисе, опасаясь телефонных звонков, боясь стука в дверь, страшась закатов, равно как и рассветов.

А теперь его нет. И шефа-суперинтенданта Франкёра тоже нет. Так сказать, «списаны», как любил повторять всё ещё не теряющий чувства юмора ЛеДюк.

И теперь настала очередь профессора ЛеДюка ожидать стука в дверь.

Он не боялся. Он чувствовал себя Дюком — герцогом. Это была его вотчина.

Арман Гамаш шагал по длинному коридору. Старая Академия, где он сам учился, несколько лет назад была разрушена и перенесена на южный берег Монреаля, в новое здание из стали, стекла и бетона.

Гамаш, чтя традиции и уважая историю, не стал оплакивать потерю прежней Академии. Это всего лишь кирпичи и строительный раствор. Важно не то, из чего здание, важно, что происходит внутри этого здания.

Его сопровождала пара агентов Сюртэ, лично выбранная для этой цели и предоставленная ему Терезой Брюнель.

Гамаш остановился возле очередной двери — конечного пункта в его списке — и без колебаний постучал.

Услышав его, ЛеДюк неожиданно для себя испытал непроизвольную судорогу. В глубине души он надеялся никогда не услышать подобного стука.

И все же, он не волновался.

Встав и развернувшись спиной к двери, он скрестил руки на своей широкой груди и направил взгляд в высокое — от пола до потолка — окно, на тренировочную площадку, укрытую слоем еще нетронутого первого снега.

Гамаш ждал.

Он слышал, как агенты позади него начали проявлять нетерпение. Он почти видел, как те бросают друг на друга хмурые взгляды.

Но продолжал терпеливо ждать, сцепив большие руки за спиной. Нет нужды стучать еще раз. Человек по ту сторону двери всё отлично слышал, просто решил поиграть. Но игра-то пасьянс.

Играть Гамаш отказывался. Вместо этого он использовал предоставленное время для того, чтобы обдумать, как лучше воплотить в жизнь свои планы.

Серж ЛеДюк не был проблемой. Он не был даже помехой. На самом деле, он был частью плана.

ЛеДюк смотрел в окно и ждал повторного стука в дверь, предсказуемо более настойчивого. Нетерпеливой дроби по дверному полотну. Но никто больше не стучал.

Неужели Гамаш ушёл?

Сильван Франкёр всегда внушал ему, что шеф-инспектор Гамаш слабак, прячущийся за тонким фасадом, ошибочно принимаемым за мудрость.

«Его единственный талант в том, чтобы дурить остальных, что у него есть талант», — не уставал повторять прежний глава Сюртэ. — «Арман Гамаш, цитадель честности и храбрости! Чушь! Знаешь, почему он ненавидит меня? Потому что я знаю, кто он есть на самом деле».

К этому времени Франкёр, успев принять внутрь немного виски, становился разговорчивым и агрессивным более обыкновенного. Большинство подчиненных усвоили это и старались, извинившись, убраться восвояси еще до третьей рюмки. Но ЛеДюк оставался, возбужденный хождением по краю ямы. Да еще потому, что идти было некуда.

Франкёр зависал над столом, взирая поверх бутылки Баллантайнса на того, кто остался. Лицо становилось красным от злости.

«Он трус! Слабак! Он берет на работу всякие отбросы, представь. Агентов, которые больше никому не нужны. Тех, кого приличные люди выбрасывают вон. А Гамаш подбирает мусор. Знаешь, почему?».

ЛеДюк знал, почему. Он слышал эту историю много раз. Однако если знакомые слова и сопровождались вонью перегара и злобой, они не становились от этого неправдой.

«Потому что он боится конкуренции. Он окружил себя подхалимами и неудачниками, чтобы самому на их фоне выглядеть лучше. Он ненавидит оружие. Он его боится! Долбанный трус! Он обдурил кучу народа, но не меня».

Франкёр покачал головой, его рука скользнула к кобуре пистолета на поясе. К оружию, которое Арман Гамаш после использует, чтобы его убить.

«Это не институт благородных полицейских», — любил повторять Франкёр на выпускных, когда студенты становились из курсантов полицейскими. И вливались в ряды Сюртэ, как вода через пробоину в корпусе корабля. — «Это не храм полицейского милосердия. Это полицейские силы. И недаром так зовутся. Мы используем силу. Мы и есть сила! То, с чем нужно считаться».

У студентов речь всегда вызывала бурные аплодисменты, у собравшихся в зале родственников — легкое беспокойство.

Шефу-суперинтендату Франкёру было всё равно. Он говорил не для родителей и дедушек с бабушками.

Франкёр посещал Академию раз в месяц, на ночь оставаясь в роскошных апартаментах, зарезервированных для него. После обеда он приглашал избранных выпить с ним в просторной гостиной с видом на огромное тренировочное поле. Он потчевал смотрящих ему в рот кадетов душераздирающими байками про опасность, про дико опасные расследования, умело чередуя их со странными случаями нелепых преступлений и глупых ошибок.