Большая расплата (ЛП) - Пенни Луиз - Страница 12

Дойдя до тропинки к собственному дому, они расстались с остальными, но тут Арман снова притормозил.

— Оливье! — прокричал он в темноту и побежал обратно. — Могу я на время взять карту?

— Конечно. А что такое?

— Просто хочу кое-что проверить.

Оливье вынул карту из-под куртки.

— Merci, — поблагодарил его Арман. — Bonne nuit.

Рейн-Мари и Анри ждали его возвращения, невдалеке Габри медленно вёл Рут и Розу домой. Уже стоя на собственной тропинке, Рут повернулась и посмотрела на Армана. В свете фонаря над крыльцом она выглядела довольной.

— Ты спрашивал, зачем нарисовали эту карту? — прокричала она ему вслед. — Не лучше ли спросить, зачем её спрятали в стену?

На следующее утро Гамаш позвонил Жану-Ги и предложил пост своего заместителя в Академии.

— Я уже наточил свой карандаш, патрон, — ответил Жан-Ги. — Приготовил блокнот и зарядил свежими пулями пистолет.

— Не представляешь, каково мне, — сказала Гамаш. — Я поговорил с шефом-инспектором Лакост. Изабель отпустит тебя на семестр. И это пока всё, что у нас есть.

— Ладно, — заговорил Жан-Ги уже без доли юмора в голосе. — Сегодня днем я подъеду в Три Сосны и мы обсудим твои планы.

Добравшись до Гамашей и отряхнув снег с шапки и пальто, Жан-Ги обнаружил тестя в кабинете. Приготовив себе кофе, Бовуар присоединился к Арману. Вместо работы над учебной программой, чтением резюме сотрудников или, на крайний случай, кадетов, тот склонялся над старой картой.

— Почему ты так долго тянул с предложением мне должности?

Сняв очки, Гамаш посмотрел на младшего товарища.

— Я знал, что ты согласишься, а я совсем не уверен, что подобным предложением оказываю тебе услугу. В Академии бардак, Жан-Ги. А у тебя твоя собственная карьера. Не думаю, что став моим заместителем в Академии, ты сильно продвинешься по карьерной лестнице.

— Ты полагаешь, я так уж заинтересован в продвижении, патрон? — в голосе Бовуара послышалось раздражение. — Так плохо меня знаешь?

— Просто я очень беспокоюсь за тебя.

Бовуар глубоко вдохнул и выдохнул досаду

— Зачем тогда вообще сделал это предложение?

— Мне нужна помощь. Нужен ты. Один я не справлюсь. Мне нужен кто-то, кому я смогу полностью довериться. И потом, если я облажаюсь, то мне нужен козел отпущения.

Жан-Ги расхохотался.

— Всегда рад помочь, — он посмотрела на карту на столе. — Что у нас тут? Карта сокровищ?

— Нет, но в ней какая-то тайна, — Гамаш протянул карту Жан-Ги. — Посмотри сам, может, заметишь что-нибудь странное.

— Надеюсь, ответ тебе самому известен. Это какой-то тест? Если я разгадаю загадку, работа моя?

— Подобная работа вряд ли может считаться наградой.

Махнув рукой, Гамаш оставил Жана-Ги в кабинете наедине со старой потрепанной вещицей, заметив напоследок:

— Теперь это твоя работа, нравится тебе или нет.

Чуть позже, Жан-Ги присоединился к Гамашу и Рейн-Мари в гостиной лишь для того, чтобы повстречать там еще одно старое и потрепанное существо.

— Ну, остолоп, я слышала, Клюзо наконец-то предложил тебе стать его замом, — поприветствовала его Рут. — Всегда знала — ты рожден быть вторым номером.

— Мадам Зардо, — Жан-Ги постарался, чтобы ее имя прозвучала как имя викторианского медиума. — Вообще-то он попросил меня, а я согласился.

Бовуар уселся рядом с Рут на диван, и Роза тут же угнездилась у него на коленях.

— Нашел что-нибудь? — спросил его Гамаш. — Что-нибудь странное?

— Вот. Три сосны, — Бовуар обвел кончиком пальца нарисованные деревья. — Три Сосны. На остальных картах этой деревни нет, а на этой есть.

Он постучал пальцем по трем игривым соснам. И тут же еще одна вещь стала очевидна: все нарисованные пути, дорожки и тропинки вели сюда. Они проходили сквозь другие населенные пункты, но все, как одна, заканчивались у трех сосен.

Арман кивнул — острый ум Жана-Ги сумел вычленить из общей массы нарисованного на карте самое необычное. Это была не карта Трех Сосен. Эта карта рассказывала, как сюда попасть.

— Как странно, — прошептала Рейн-Мари.

— На самом деле странно не то, что деревня есть на этой карте, — заметил Жан-Ги. — А то, что ее нет ни на какой другой из карт. Даже на официальной карте Квебека. Почему бы это? Почему деревня пропала?

— Damnatio memoriae, — проговорила Рейн-Мари.

— Pardon? — посмотрел на нее зять.

— С этой фразой я сталкивалась лишь однажды, — стала объяснять Рейн-Мари. — Когда разбирала кое-какие старые документы. Фраза настолько необычная, что я ее запомнила. Дело, конечно же, в её парадоксальности.

Они смотрели на Рейн-Мари, не улавливая, в чем парадокс.

— Damnatio memoriae означает «проклятие памяти», — перевела та. — То есть что-то не просто забыто, а стёрто, изгнано из памяти.

Вчетвером они уставились на первую и единственную карту, изображавшую их маленькое сообщество, их деревеньку, какой та была, пока её не стерли, не изгнали со всех карт.

Амелия Шоке, скрестив руки на груди, откинулась на спинку стула. Убедившись, что рукава униформы достаточно высоко задраны, чтобы татуировки представали всеобщему обзору, она стала играть сережкой в проколотом языке, гоняя ее вверх-вниз, вверх-вниз — демонстрировала скуку.

Потом сползла на стуле еще ниже и стала изучать окружающую обстановку. Это она умела лучше всего — ни в чём не участвовать, но всегда пристально наблюдать.

В данный момент она наблюдала за мужчиной в передней часть классной комнаты. Он был крупным, но не толстым. Скорее, плотный, решила она для себя. Основательный. Достаточно старый, чтобы годиться ей в отцы, хотя ее настоящий отец гораздо старше.

Профессор был облачен в пиджак с галстуком и фланелевые брюки. Аккуратный, но не ханжа.

Опрятный.

С первокурсниками он говорил совсем не менторским тоном, как большинство других профессоров. Так он выражал свою позицию — студенты вольны принимать или не принимать сказанное им. Это их выбор.

Она снова брякнула сережкой об зубы — девушка спереди оглянулась и кинула на нее уничижительный взгляд.

Амелия фыркнула и расплылась в улыбке. Девушка вернулась к своим записям, без сомнения фиксируя за профессором каждое слово.

За неделю, с начала семестра, Амелия написала в своем новеньком блокноте всего несколько предложений. По правде говоря, её до сих пор удивлял сам факт, что её вообще приняли в Академию.

Она появилась здесь в первый день и ждала, что ее выгонят. Скажут, что это чья-то ошибка, и ей тут не место. Но её всё не гнали, и тогда она стала ждать, что ее попросят избавиться от пирсинга. Не только от сережки в языке, но и от тех сережек, что в носу, в губе, на брови, в щеке. От многочисленных колечек в ухе. Узнай кто о других сережках, невидимых, незамедлительно заставил бы избавиться и от них.

За несколько недель до начала учебы она ожидала письма, где говорилось бы о неприемлемости татуировок и яркой окраски волос.

Но получила она лишь конверт со списком литературы и пакет.

Когда посылку вручили, Амелия затворила дверь своего номера в меблированных комнатах, и, прочитав письмо, вскрыла пакет.

Внутри лежала аккуратно свернутая униформа. Новая, не ношенная. Амелия прижала ее к лицу и вдохнула.

Форма пахла хлопком и картоном, была свежей и чистой. И неожиданно мягкой.

Тут была даже кепочка с эмблемой Академии Сюртэ и несколькими словами на латыни.

Velut arbor aevo.

Размышляя о значении этих слова, Амелия осторожно опустила кепку на свою черную, стриженные под ёжик макушку, потом сдвинула чуть набок. Нет, она конечно знала перевод, но что под словами подразумевалось?

Девушка быстро разделась и примерила униформу. Та была ей впору. Амелия с опаской посмотрела в зеркало. Ее взору предстала молодая женщина, живущая в совершенно другом мире, отличном от того, в котором обитала Амелия. Мир этот мог бы принадлежать ей, Амелии, если бы однажды та шагнула вправо, а не влево. Или наоборот.