Поединок с мечтой - Володарская Ольга Анатольевна - Страница 12

Святослава Хренов узнал, когда тот уже был подростком. Длинный, сутуловатый, с острыми локтями и проблемной кожей, парень был олицетворением всех «прелестей» переходного возраста. Но его угловатость и воспаленные прыщики на лбу – ерунда по сравнению с особенностями характера, появившимися в период переходного возраста. Борис не знал Святослава до этого, но, по словам его матери, мальчишку будто подменили. Он стал просто отвратительным. И с этим Хренов не стал бы спорить. Ему приходилось общаться с тинейджерами, включая собственного сына, но все они были ангелами по сравнению с отпрыском Глинки. И не то чтобы Святослав творил что-то из ряда вон выходящее: принимал наркотики, дрался, мучил животных… Нет, ничего подобного. Он просто всех презирал! Всех без исключения, даже близких, и не считал нужным это скрывать.

Родители очень переживали по этому поводу. Особенно отец. Его Святослав побаивался и вел себя с Иваном более-менее нормально. Доставалось доброй и безгранично любящей матери – большую часть презрения сынок выливал на нее. Тина пыталась наладить отношения, но чем больше предпринимала попыток, тем сильнее отдаляла от себя Святослава. Ему хотелось, чтоб его оставили в покое. Все, включая младшего брата. Максимилиан, Макс, Мася, или Маленький Будда, тянулся к Святославу, но тот намеренно избегал его. Но улизнуть не всегда удавалось. И тогда старшему брату приходилось терпеть объятия и поцелуи младшего. И, глядя на ребят, Борис думал, что Святослав намеренно корчит страдальческую гримасу, не желая показывать, как дорог ему Мася.

– Борис Аркадьевич, – услышал Хренов голос секретаря. Оторвав взгляд от монитора, на котором застыли три фигуры – Саида, Олега и подошедшего к ним Святослава, переместил его на Марию, стоявшую в дверях. – Вы только не нервничайте, хорошо?

– Что, еще один мой охранник стал звездой Интернета?

– Хуже.

– Хорошо предупредила, что мне нервничать нельзя, а то я сейчас волосы на себе рвал бы.

– Хотела бы я на это посмотреть, – усмехнулась Мария. Хренов два раза в месяц проходился машинкой по своему черепу, и на нем сейчас был короткий седой ежик. – Почта пришла.

– И?

– Вам доставлено ОСОБЕННОЕ письмо.

Хренов застонал.

– Будете читать или выбросить?

– Давай его сюда.

Мария прошла к столу и положила на него конверт.

– Хотите, я вам чайку с травками заварю? Успокаивает.

– Нет, спасибо. Я уезжаю. – Борис сунул письмо в карман. – Это прочитаю позже.

– Вернетесь сегодня?

– Не могу сказать точно. Позвоню.

И, достав из ящика ключи от машины и бумажник, покинул кабинет.

Авто, на котором ездил Хренов, было, мягко говоря, не новым. Финансы позволяли его сменить, но Борис относился к своему «крузаку» 1995 года выпуска не как к средству передвижения, а как к боевому товарищу. Он спасал Бориса от многих погонь и вместе с ним страдал в перестрелках. Поэтому Борис не избавлялся от своего автомобиля, а чинил его и красил. Благо в прошлом веке машины на совесть делали, и «крузак» доставлял своему хозяину немного хлопот.

Хренов забрался в салон, устроился на чуть потертом кожаном сиденье и распечатал письмо.

Оно было от жены…

Бывшей. С которой Хренов развелся еще в девяностых.

Ее звали Верой. Борис познакомился с ней в поликлинике. Он проходил медкомиссию, она принимала кровь на анализ. Миниатюрная брюнеточка заинтересовала Хренова. Ему всегда нравились дюймовочки, и темные волосы привлекали больше светлых. «Я не джентльмен», отшучивался он, когда друзья спрашивали, – почему среди его пассий нет ни одной блондинки.

Вера и Борис стали встречаться и вскоре поженились. Родился сын, через четыре года – дочка. Со стороны – нормальная семья, даже образцовая. Но Борис не ощущал себя счастливым в браке. Чего ему в нем не хватало, он не мог определить. Решил, что просто не рожден для семьи. Провозгласил самого себя одиноким волком и отправился на войну.

Отсутствовал долго. Вернулся поседевшим, похудевшим, нервным – изменившимся, но не другим, как думала жена. Попросил развода. Вера не дала. Сказала: «Ты пока не в себе, отойди, потом все обсудим». Борис знал, что не передумает, но спорить не стал. Через три месяца он вернулся к разговору о разводе, но супруга сообщила о том, что беременна. Хреновы сексом занимались всего раз после возвращения Бориса с войны, но его было вполне достаточно для того, чтобы зачать ребенка. Уходить от беременной женщины – верх непорядочности, и Борис остался. Вера была счастлива. Она во чтобы то ни стало хотела сохранить семью. Поэтому выдумала свое интересное положение. А следом – выкидыш. И осложнения после него. Больную Борис тоже не бросит, ему не позволит совесть.

Так бы, наверное, и жили, не узнай Борис правду. Спасибо за это дочери. Девочка в него пошла – совестливой была. Покрывала маму год, а потом не выдержала, отцу рассказала о том, что его за нос водят. Вера, как оказалось, семейный совет собрала. Усадила перед собой детей и поведала им о своих планах. Просила подыгрывать. Дочке сразу эта идея не понравилась, а сыну – да. Он хотел жить в полной семье, даже если она только на вид благополучная… В мать пошел парнишка.

Борис ушел жены и подал на развод. Вера и в суде боролась за придуманное ею же семейное счастье. На первом заседании рыдала и умоляла дать мужу шанс одуматься, не забыв упомянуть о его военном прошлом и двух контузиях. На втором – предъявляла финансовые претензии. На третьем, когда Борис официально отказался от всех прав на имущество, их развели.

Из здания суда Хренов выходил под градом проклятий. Вера бежала за ним и кричала, кричала…

Даже сыну стало за нее стыдно. И он увел мать. А доча подскочила к отцу и чмокнула в щеку. Она была на его стороне.

Это был последний раз, когда он видел сына. Мать запретила детям встречаться с отцом. Мальчик послушался. А девочка – нет. Она тайком приезжала к Борису на съемную квартиру. Жарила ему оладушки, то ванильные, то кабачковые, то банановые, или кексы пекла, с изюмом, цедрой, курагой, и с довольной мордахой смотрела, как папа ест. Когда она выросла и получила специальность технолога пищевого производства, Борис открыл для нее кондитерскую. Сыну тоже пытался помочь с малым его бизнесом, но тот не желал иметь никаких дел с отцом-предателем. В итоге разорился, захандрил, ладно хоть не запил.

В мать он пошел не только характером… Верины психические отклонения также ему по наследству достались. Хотя Борис где-то читал, что передаются они обычно дочерям. Той же Вере от бабушки… счастье прилетело. Бабушка в психушке умерла, хотя могла бы в тюрьме – привлекалась, и не раз. Женщиной она была неопасной. На врагов своих (которые виделись ей повсюду) не бросалась с пеной у рта, чтобы вгрызться в глотку, но закидывала их фекалиями. Или оставляла кучи под дверью.

Веру в конечном итоге тоже закрыли. И сделал это сын. Они жили вместе, и терпеть женщину, чье расстройство прогрессировало, становилось ему все труднее. Любимое чадо отправило родительницу в лечебницу. Но считало, что во всем виноват Борис. Он довел мать до помешательства. У себя же самого пусть уже взрослый, но ребенок отклонений не наблюдал. Хотя то, что ему всюду мерещились то агенты вражеской разведки, то инопланетяне, то суккубы, говорило о многом. Сын же видел в этом свою избранность. Называл себя то магом, то экзорцистом, то мессией. Не работал. Таскался по кастингам, пытаясь попасть на какое-нибудь шоу экстрасенсов. Ни на одно не взяли. А когда сын устроил представление с изгнанием бесов на городской площади, был бит «одержимыми». Борис просил сестру присматривать за ним и передавал через нее деньги. Экзорцистам тоже нужно кушать.

Где сейчас находился его отпрыск, Борис не знал. Сын два года назад уехал на Алтай и за это время не подал ни одной весточки…

Тогда как Вера не оставляла бывшего мужа без внимания.

В дурдоме она провела уже пять лет. Иногда ей становилось лучше и можно было бы забирать на время, но у дочки появились дети, два пацана, рожденных с разницей в десять минут, разве к ним приведешь умалишенную? Вера, будучи в более-менее здравом уме, понимала это. Но в периоды обострений изливала проклятия на головы мужа и дочери. Первому писала, второй звонила…