Осенняя молния (СИ) - Даркевич Марина Викторовна - Страница 11

В начале лета к ней активно принялся напрашиваться в друзья некто Тим Лискин — имя такое же фейковое, как и его страница. Она содержала множество по-юношески глуповатых репостов, юморных (как это полагает большинство сетевых завсегдатаев) фотографий и такого же типа видеороликов. Ну и квазиглубоких мыслей — неизвестно, собственных или же откуда-то «скопипащенных». Разве что статус-девиз привлекал внимание некоторой нетривиальностью: «Don't break the circle!» — требовал Лискин. Являлся ли он одним из ее учеников — вопрос, конечно, интересный. Но сейчас он опять просился в друзья, уже второй раз за месяц, который, можно сказать, еще только начался. Если бы не «Smokie Lace» и ее личное сообщение, Ольга и сейчас оставила бы «Тима» без внимания. Но, находясь в состоянии, близком к «пропади все пропадом» и «живем один раз», Точилова допустила «соискателя» до круга своих друзей. Хуже ведь не будет, ну правда же? Определенно.

Ольга не находила себе места в этот вечер. Работать она почти не могла из-за рассеянности и невнимательности — мысли что называется, «расплывались». С большим трудом заставила себя проверить тетради, и совсем уж с великим — подготовить выступление для открытого урока ОБЖ, где кроме преподавателей этой дисциплины, завтра будут распинаться перед учениками классные руководители и самоприглашенные сотрудники полиции. А школьникам надоело слушать изо дня в день увещевания и призывы к бдительности… В первую очередь мальчикам, конечно. Их-то подобное практически не касается… Ольга не особенно любила выступать на темы, не связанные непосредственно с предметами, тем более перед «не своими» учениками. Свой-то класс она уже изучила достаточно хорошо… а знание того, как именно ее ученики с нее «ловят секс», удачно легло в понимание между ней и ими. Словно бы возникла невидимая взглядам «обратная связь», своего рода эмпатия. Ольга заметила, что школьники из класса стали больше тянуться к ней, с жадностью внимать ее словам. И на успеваемости это отразилось — отличных оценок с каждым днем становилось все больше… а уж с каким чувством любой ученик, любая ученица рассказывали стихи наизусть, глядя прямо ей в глаза… И на дисциплине это сказалось — Точилова не могла не отметить, что на уроках почти прекратились шепотки-хохотки, меньше стало тумаков и надутых пузырей из жвачки, реже стали эсэмэсить и поглядывать на часы, да и звонок с урока уже не воспринимался как сигнал к свободе от постылого и нудного пребывания. Ольга удивлялась и сама себе, она чувствовала свое раскрепощение на уроках, ей больше не нужно было напрягаться в поиске необходимых слов — они приходили сами, и Точилова общалась с классом энергично, на эмоциях, искренне. Закрывая за учениками дверь кабинета, Ольга доставала зеркало и видела в нем свое лицо, порозовевшее, с блестящими, словно от белладонны, глазами. А видя, как учительница распахивает душу, ощущая, как от нее, что называется, «бьет током», ребята тоже начинали вести себя соответственно… Да, Ольга еще один раз послушала фантазии одиннадцатого «Б» — теперь уже целенаправленно, осторожно разрядив конденсатор на себя под столом… Это было на классном часе, ученики находились вне рамок темы очередного урока, и Точилова узнала о себе еще много интересного. Не только потаенного. И не только о себе. Класс, оказывается, вспоминал Белоглазова — того самого, кого Ольга воспринимала как боль и потерю. Она понимала, что ее вины тут нет, но знала, что будет всегда расценивать это происшествие как личную утрату. В классе вроде бы установилось негласное табу на обсуждение этого случая, но… Запрет на воспоминания был невозможен. Как невозможен и запрет на мысли. На любые притом. Нельзя сказать, что все «услышанное» казалось Ольге приятным… но это было лучше, куда лучше, чем слушать мысли соседей по подъезду или — вообще трэш! — случайных пассажиров автобуса… В выходной, будучи на легком «взводе», Ольга достала свои старые «доспехи» университетских времен, как-то: черную кожаную косуху с кучей блестящих заклепок и замков; бордовую юбочку, узкую и короткую; берет а-ля Че Гевара и нефритового цвета туфли под крокодиловую кожу на высоком каблуке. Волосы она упрятала под берет, а для вящей конспирации надела большие темные очки. Конспирации ради натянула под куртку длинную футболку и заправила ее в юбку, иначе бабочка на животе выпорхнула бы наружу, а показывать ее не хотелось… Чтобы образ казался законченным, надела колготки в сеточку. Всю эту амуницию она не трогала уже лет шесть по понятным причинам, и сейчас, смотрясь в зеркало, попросту не узнавала себя в зрелой красотке, смахивающей на патронессу БДСМ-тусовки… С бьющимся сердцем, поминутно озираясь подобно плохой шпионке, чтобы не встретиться с соседями или — страшно подумать — с коллегами по работе, Ольга выскользнула на улицу и, дойдя до остановки, вошла в первый попавшийся автобус. Осторожно щелкнула себя в руку спрятанным в сумочке конденсатором… А вернувшись из экспедиции, убрала разрядник в самый дальний угол ящика, где хранилось совсем уж старое барахло, и громким шепотом приказала себе воздержаться в будущем от сеансов подобной экстрасенсорики. Во избежание депрессии и утраты веры в человечество; расхожее сравнение «чувствовать, словно тебя вываляли в грязи» Ольге теперь уже не казалось простым набором слов. Лежа поверх покрывала навзничь в расстегнутой кожанке и задранной юбке, она думала о том, что если бы могла слышать мысли людей постоянно, то уже давно либо сошла бы с ума, либо двинулась по пути Анны Карениной. Как бы там ни было, опыт все же оказался небесполезным. По крайней мере, Ольга теперь знала точно — школьники, несмотря на их вульгарность, жестокость, максимализм и (конечно же!) хронический спермотоксикоз, в большинстве своем гораздо лучше, человечнее и добрее людей повзрослевших… То есть тех, в кого неизбежно превратятся через несколько лет.

…Вечер заканчивался безрезультатно. Устав от бесплодного ожидания, мужчина вышел на середину пустыря. Будучи человеком не совсем уж глупым (хотя и не сказать, что таким уж умным!), он не мог не понимать, что две убитые им девушки практически в одном и том же месте скорее всего отпугнут потенциальных жертв и, чего доброго, приведут сюда сыщиков или самозваных волонтеров. Но, находясь под властью своего извращенного вожделения, надеялся на то, что все подумают, будто молния никогда не бьет дважды в одно и то же место, и решат, что в третий раз здесь уж точно больше никто не станет нападать на девушек. Потому мужчина собирался дать выход своим демонам на этом пустыре еще однажды, а уж только потом «залечь на дно» и, вероятно, сменить место «охоты». После третьего раза, полагал он, на этот пустырь наверняка сгонят всю городскую полицию, и соваться сюда будет поистине величайшей глупостью. Придется ждать еще месяца два-три (что уже невыносимо долго), а как быть зимой, на морозе? На девчонках будет куча одежды, да и на нем тоже. Все это до ужаса неудобно… А самое страшное — с деревьев облетит листва, и луч фонарика, даже самый тусклый, неровен час кто-нибудь да увидит. А без света никак… От досады и обиды у мужчины сжимало сердце и сводило челюсти.

…Кое в чем он оказался прав — девушки действительно стали избегать дороги через пустырь после тех случаев; кто-то решил выбрать иные пути по своему разумению, а кому-то вбили запрет в глупенькие головы родители. Полиция пока что тут не дежурила, хотя первые два дня после второго убийства по пустырю ходили усиленные наряды, состоящие из курсантов городской полицейской школы. Один из этих патрулей даже задержал подозрительного типа, который околачивался близ гаражей и, как выяснилось после дружеской беседы в ОВД, намеревался взломать какой-нибудь из боксов. На моменты убийств Лены Соколовой и Анжелы Власовой у того парня оказалось железобетонное алиби, так что потенциальному фигуранту очень повезло — можно сказать, в рубашке родился. Обошлось ерундой: всего-то «ласточкой» и двумя ударами дубинкой по почкам через старый телефонный справочник.