Почти понарошку (СИ) - Светлая et Jk - Страница 6

- Отвезу. Потом. Тем более, велосипед еще не осмотрен, - улыбнулся Герман в ответ.

- Да… тот еще пациент. Максимум – раму погнула.

- В любом случае – это моя вина. Будем реанимировать.

- Вообще-то, это я на вас наехала, - усмехнулась Даша. - Так что квиты. А вот вашего имени я с перепугу не запомнила.

- Что и не удивительно. Я – Герман.

- Даша, - снова представилась она и коротко рассмеялась. – Даша Чугай. Живу на пересечении Толстого и Журавлева.

- Я помню. Вы отдохните пока, да?

- Да я и так отдыхаю.

- Тогда не буду вам мешать.

И в третий раз Герман оставил ее одну, отправившись в сарай, где Лев Борисович развел бурную деятельность. С террасы был приволочен большой стол, на котором в данный момент нашли временное пристанище ящики с инструментами и богатейшей коллекцией болтиков и шурупчиков. Газонокосилка благополучно стояла посреди заднего двора, просто на земле. Лев Борисович шебуршал и лязгал садовым инвентарем внутри сарая. Выглядел увлеченным и умиротворенным одновременно.

- Царь Кощей над златом чахнет, - хохотнул Герман, окинув быстрым взглядом открывшийся ему пейзаж.

- Спасибо хоть не Степан Плюшкин, - хмыкнул Лев Борисович. – Что-то ты быстро.

- Да не доехал, - Герман с равнодушным любопытством рассматривал сокровища дядьки. – Пришлось вернуться, и я не один. С гостьей.

- Корми сам, не маленький.

- Покормлю, если захочет. Ты чем тут занимаешься? С места на место хлам перекладываешь?

- Хлам у каждого свой! А у кого-то вся жизнь – хлам, – невозмутимо сообщил дядя, извлекая из недр сарая спиннинг. – О! На рыбалку, кстати, сходить не хочешь?

- Выпить и дома можно. И не говори, что рыбалка успокаивает.

- Меня успокаивать не надо, ареал моего обитания крайне далек от нервных потрясений. Поставлю вопрос иначе: рыбы хочешь? В прошлую пятницу полведра карасей наловил.

- Кому скормил? Кота завел?

- Обижаешь. В морозилке.

- Ясно. Уху сварим, - Герман перешел к главному. – Дядь Лёв, там у меня велосипед в багажнике. Глянь эту железяку, может, там какой ремонт требуется.

- То есть вместо чая ты приволок мне велосипед на ремонт. А себе – гостью. Может, лучше наоборот, а?

- Велосипед – тебе, а гостью – никому. Потому у тебя есть все шансы, - рассмеялся Герман. – Чай куплю. Мне ее еще домой везти.

- С этого и надо было начинать, - хмыкнул Лев Борисович и соизволил смилостивиться: - Ладно. Мне любопытно. Что случилось вообще?

- Да ничего особенного. Под колеса велосипедистка попалась. Приходится оказывать первую неотложную помощь.

Дядька дернулся и отбросил спиннинг в сторону. Прытко выскочил из сарая, на ходу вытирая ладони о какую-то тряпку. И уже обеспокоенно спросил:

- Сильно зашиб?

- Коленку разбила, - сообщил Герман, шагая за Львом Борисовичем.

- Ах ты ж… Ладно, пошли.

Лев Борисович решительно отбросил в сторону тряпку и направился к входу в дом, вместо того, чтобы мчаться ремонтировать велосипед. Взбежал по ступенькам на крыльцо, быстро разулся и, безошибочно рассудив, ломанулся в гостиную. И только тогда, глядя на свернувшуюся калачиком в кресле пострадавшую, тихонько сопевшую носом, тихо-тихо хохотнул:

- Опять Дашка вляпалась!

- Ты знаешь ее? – удивленно спросил Герман.

- Естественно! Это Козелец. Здесь все друг друга знают хотя бы заочно. А она в библиотеке работает, которую твой дед еще открывал. Это туда я пожертвовал Чехова, Булгакова и Дюма, из-за которых Валентин со мной не разговаривает по сей день, будто он их читал, а я отнял.

- И часто вляпывается? – Герман кивнул в сторону спящей девушки.

- Достаточно. Ладно, вроде, живая. Пойду велик посмотрю. А ты все-таки подумай, чем кормить.

Действие настойки пустырника, помноженное на стресс, продлилось до половины шестого вечера. Все это время Даша благополучно провела на кресле в позе эмбриона, что, естественно, не могло не сказаться. Когда она открыла один глаз, сквозь шторы пробивался золотистый свет заходящего солнца, будто и не было в помине никакого дождя. А спина затекла так, что не разогнуться. И, что хуже, в колене отчаянно пульсировала боль.

Стоило открыть второй глаз, как возник вполне закономерный вопрос о том, где, собственно, она находится. Именно этот вопрос заставил ее подскочить на месте и окончательно проснуться, непонимающе оглядываясь по сторонам, пока взгляд не задержался на заклеенном пластырем колене. Вместе с пробуждением мозги стали на место. Она выдохнула.

Откуда-то, вероятно, из кухни до нее донеслись звуки и запахи приготовления еды. И включенная музыка: ливерпульская четверка негромко отжигала. Даша пошла на звук. Песня соответствовала настроению и физическому состоянию. Хелп! Ай нид самбади!

- О! Проснулась! – раздался голос Льва Борисовича Липковича, усердно нарезавшего салат.

У плиты над скворчащей сковородой склонился Герман. Идиллия была налицо.

- Долго спала? – спросила Даша.

- Пару часов, - отозвался Герман. – Жареная картошка и салат, подойдет?

- Спасибо. Я не голо… - начало, было, Даша. Но Лев Борисович ее перебил:

- Велосипед в порядке. После ужина Герман отвезет вас. Садитесь.

Последнее слово прозвучало приказом, ослушаться которого она не могла. И тут же бухнулась на ближайшую табуретку. Герман поставил перед ней тарелку с картофелем, сам сел рядом. Пожелал приятного аппетита и принялся за еду. Даша, вопреки собственным ожиданиям, что в горло ни кусочка не влезет – есть в компании Липковичей! – довольно живо смела все с тарелки. Ужин был более чем странным, что явно забавляло Льва Борисовича, включившего погромче The Night Before того же альбома и жизнерадостно уплетавшего салат.

- Теперь я с чистой совестью могу вернуть вас домой, - сказал по окончании ужина Герман, и это было первое, что прозвучало за столом. – На пересечение Журавлева и Толстого.

- Да! – вскрикнула Даша, звякнула вилкой и оживленно закивала. – Если вас не затруднит.

- Я же обещал.

Добраться от дома Липковичей до поселка городского типа Козелец – дело пяти минут. Расстояние – каких-то пара километров. Она дольше обувалась. По поселку петляли тоже недолго. На прощание, пока он доставал из багажника велосипед, Даша в очередной раз разразилась благодарственной тирадой, приправленной вполне себе ехидным: