Два мира (СИ) - "Kessie99" - Страница 66

Мальчик…

Он не выжил, произошел выкидыш. Ана потеряла много крови и сейчас спит в палате. Моя малышка! Не могу поверить! Все же было хорошо! Как это случилось? Мы не могли потерять его. Это был наш сын!

— Но почему? Все ведь было в порядке…

Врач объясняет, что несколько дней назад у нее началась отслойка плаценты, было внутреннее кровотечение. Поэтому ребенок прекратил толкаться. Плацента отслоилась на половину площади соприкосновения, при этом неизбежна внутриутробная гибель плода. Когда мы уже ехали в больницу, было поздно.

Поздно…

— Когда я смогу ее увидеть? — хочу быть рядом с ней, она нуждается во мне сейчас как никогда раньше.

— Вы можете сейчас пойти к ней, — говорит Дион и добавляет. — Она будет спать еще несколько часов. Когда проснется, желательно, чтобы вы были рядом. Ей нужен будет кто-то близкий, чтобы успокоить, кому она доверяет. Потерять ребенка на таком сроке… больно как физически, так и морально.

Глаза затягивает влажной пеленой, картинка мутнеет, когда я иду к своей любимой. В голове не укладывается мысль, что мы потеряли нашего малыша. Он погиб внутри нее. Не по халатности врачей, не потому что родился слабым. Как сказал доктор Дион, отслойка могла произойти по разным причинам, а иногда их может быть сразу несколько. Уже нельзя сказать точно, что повлияло. Если бы она обратила на это внимание раньше, возможно, еще можно было бы спасти малыша.

Когда вхожу к Анастейше, не могу сдержаться, все же слезы срываются и катятся по щекам, а в горле собирается ком. Подхожу к ней, глажу по любимому личику, понимая, какая это для нее — для нас обоих — трагедия. Мы так хотели ребенка, очень ждали его. Как оказалось, это был мальчик. Мой наследник…

***

— Кристиан? — сквозь сон слышу тихий голос любимой.

Открываю глаза и понимаю, что уснул в кресле неподалеку от ее кровати. Подхватываюсь и подхожу к малышке. Ее глаза на мокром месте, вероятно, она уже поняла, что произошло. Но мои губы немеют в попытке хоть что-то сказать. Я просто прижимаю ее голову к себе, поглаживаю по волосам. Больше ничего не могу сделать, потому что горло обжигает дикой, невыносимой болью потери.

— Что случилось? — всхлипывает она, поднимая на меня свой взгляд. Смотрит с надеждой, что я скажу ей, будто все хорошо, ничего страшного не произошло. — Где мой малыш? — сипит ее голос, он срывается. — Почему я не чувствую его присутствия? Кристиан, где он? — она берет меня за край пиджака и сжимает его в кулаке, требуя ответа.

— Детка, — присаживаюсь напротив нее, беру ее холодные ладони в свои, — мне жаль, очень-очень жаль… Нашего малыша… больше нет с нами.

— Нет, — она мотает головой в отрицании, — нет, ты врешь! Я не могла потерять его! — она отталкивает меня руками.

— Хотел бы я, чтобы это был лишь кошмарный сон, Ана, только это не так, — стараясь держать себя в руках, произношу я. Анастейша начинает рыдать, пряча лицо в ладонях. — Любимая, — придвигаюсь к ней, обнимаю, крепко-крепко прижимая к себе, — я рядом, здесь. Я с тобой, — глажу ее по волосам.

— Нет…

— Знаю, что тебе больно. Мне тоже больно, я любил его не меньше тебя, — думаю, лучше ей не говорить, что это был мальчик. Это лишь сильнее расстроит ее. — Я хотел этого ребенка, как и ты.

— Это все моя вина… Моя вина! — сильнее заплакала Ана.

— Ты не виновата, все хорошо…

— Ничего не хорошо, Кристиан! — закричала она, оттолкнув меня.

— У вас все в порядке? — заглянула медсестра, спросив по-английски с явным французским акцентом. — Она немного не в себе, переживает, — сказала девушка, посмотрев на меня. — Я введу ей успокоительное, и она отдохнет. Ей нужно набраться сил.

— Конечно, — произнес я и прижал кулак ко рту.

Моя бедная малышка…

***

Всю дорогу она молчала. Несколько дней в больнице она еще говорила со мной. Я едва уговаривал ее хоть немного есть, потому что она отказывалась наотрез. Покинув больницу через неделю после происшествия, мы отправились сразу в аэропорт. О билетах я позаботился, а вещи забрал из отеля. Полет прошел в тишине, она просто держала мою руку, а после уснула на плече, иногда вздрагивая от кошмаров. А я не мог отключиться ни на мгновение, в мыслях крутились слова врача.

Мальчик не выжил.

Когда мы сели в такси в аэропорту, ситуация повторялась. Ана лишь переплела пальцы с моими и смотрела, как капли дождя скатывались по стеклу. Мой отец ждал нас с машиной на причале, чтобы подбросить до дома. Я звонил ему из аэропорта, просил, чтобы он встретил и просто ничего не говорил. Моя жена сейчас в таком состоянии, что вряд ли к ее сознанию проникнутся слова соболезнования. К тому же, ни моя мать, ни тем более мой отец не могут знать, через что мы проходим. Они не испытывали эту боль от потери еще не родившегося ребенка; жгучую боль, сковывающую все тело, от понимания, что уже ничего не исправить.

Анастейша ушла внутрь дома, а я относил наши вещи в комнату. Попрощавшись с отцом, я решил найти любимую и узнать, чего она хочет. На первом этаже ее точно нет, а вот на втором… Я догадываюсь, где она может быть, если не в нашей спальне. Поднимаюсь по лестнице, и, как я и думал, дверь в детскую открыта.

Она стоит посреди комнаты, плачет, прикрыв рот рукой, а другой обнимает себя. Она еще не скоро отойдет, знаю, на это требуется время. Более того, она никогда не забудет свою первую беременность, окончившуюся так трагично. Мы будем вспоминать этого малыша до конца своих дней.

— Детка, — подхожу к ней и обнимаю сзади, обвиваю руки вокруг нее, прижимаю к себе, — зачем ты делаешь себе еще больнее? — шепчу ей на ушко.

— Мне здесь не больно, Кристиан, — хрипло ответила она тихим голосом. — Мне кажется, будто малыш здесь, спит в кроватке рядом с Тедди.

— Да, он здесь, — соглашаюсь, потому что знаю, спорить или убеждать в обратном — лишь расстроит ее. Она привыкнет, свыкнется с мыслью, что нашего ребенка больше нет.

— Ана, ты голодна? — глупый вопрос, ведь я подозреваю, что она ответит. Но я должен был спросить. Последний раз она пила в самолете чай с мятой, есть что-либо отказалась. — Тебе нужна еда, чтобы поправиться.

— Я не хочу, — произнесла она, мягко выпутываясь из моих объятий. Ана подошла к кроватке и наклонилась вниз за моим мишкой, который так и не дождался малыша. Я так хотел рассказать нашему ребенку, что эта игрушка была моей, и я оставил ее для него. А теперь в груди пустота.

— Пойдем в комнату, — я аккуратно положил руку на ее плечо и потянул к себе. — Возьми Тедди с собой.

К моему удивлению, она безоговорочно согласилась, правда выходила из детской не спеша. Я уложил ее на нашу кровать, и любимая свернулась калачиком, обняв плюшевую игрушку, вновь всхлипывая. Она сейчас поплачет и успокоится, это лучше, чем держать боль внутри. Также я знаю, что она обязательно уснет через несколько минут. Я приготовлю ужин и, когда она проснется, я буду рядом.

Я не торопился уходить на кухню, а прилег рядом с ней. Когда она рядом, я все-таки спокойнее чувствую себя. Обнимаю ее со спины и прижимаю к себе, она удобнее мостится. Вдыхаю аромат своей малышки, представляя то тепло и уют, который исходил бы от младенца. В горле собирается ком, глаза печет от слез, но я лишь тихо сглатываю, чтобы она не услышала. Я должен быть сильным для нее.

Услышав ее ровное сопение и поняв, что Ана уже спит, я аккуратно поднялся с постели и отправился на кухню, чтобы приготовить ужин. Надеюсь, мне все же удастся ее накормить полноценно. Решаю приготовить овощное рагу, а для этого мне нужно подготовить продукты.

Я осознал, что по щекам стекает влага, но вовсе не от того, что я режу лук. Меня душит боль, воздуха критически мало в легких. А сердце заходится в бешеном ритме, и я не в силах его унять. Картинка перед глазами становится размытой, и от бессилия я бросаю нож на тумбу. Сажусь на пол, упершись спиной в кухонный шкаф. Согнув колени, кладу на них руки и прячу лицо.

Мой сын мертв! И я ничего не мог сделать! Ничего! Было уже поздно. Не могу остановить поток слез. Я не могу в это поверить. Почему из всех людей на Земле, именно мы потеряли нашего малыша? Ана, которая столько пережила от ублюдка Спенсера, или я, столько лет искавший свою любовь, побывавший на пороге смерти ради нее. Почему мы просто не можем быть счастливы, как все?