Призвать Бездну (СИ) - "NVanina" - Страница 19

- Он был прав, Яна. – Спокойно и буднично повторил Сергей. – Я думал, что сумею забыть, сумею с этим справиться, но проходит время, и я снова срываюсь и пытаюсь понять, не лучше бы было, если бы тогда, шесть лет назад, я не вернулся домой. Это сильнее меня… я живу обычной жизнью и начинаю забывать, что где-то там гибнут по-прежнему наши ребята, стреляют, взрывают дома… мне даже перестают сниться кошмары по ночам, и каждый раз я надеюсь, что вот в этот-то раз все ушло насовсем, что я снова стал нормальным. А потом, слышу какие-нибудь новости «оттуда» или встречаю такого, как твой Вадим, и все возвращается. Свист пуль, грохот взрывов, крики людей…Мне кажется, я снова в Чечне и каждый мой шаг – это борьба за жизнь: за свою и за жизни тех, кто зависит от меня. И рядом снова умирают друзья, и вечное напряжение не отпускает даже во сне, потому что расслабиться – значит умереть. Я не знаю, как тебе это объяснить, я не силен в словах, но то, что я там пережил, вывернуло меня наизнанку, сделало другим человеком. Это как будто побывать в аду и вернуться обратно. Ты никогда не забудешь ад и никогда не станешь прежним. И я не смогу рассказать тебе это так, чтобы ты поняла.

Я посмотрела ему в глаза.

- Тогда покажи мне.

- Показать?

- Да.

- Зачем?

- Потому что я хочу понять…

Я протянула ему руку, одновременно концентрируясь. Несколько секунд Сергей смотрел на нее, не двигаясь, а затем, решившись, протянул свою. Наши ладони соприкоснулись, я почувствовала тепло его руки и закрыла глаза...

…........Мелкий, противный дождь льет уже третий день. Дороги развезло, грязь чавкает под ногами как трясина. В ней увязают и техника, и люди. Мы не спим вторые сутки. По оперативным данным через это ущелье должен пройти большой отряд духов и наша задача их не пропустить. Это мой первый бой, я боюсь до дрожи в коленках и тихо молюсь про себя: «только не увечье, не хочу жить инвалидом, лучше сразу умереть, только не увечье!».

Рядом, аккуратно пристроив автомат между камнями, лежит парнишка из Донецка. Его перевели в нашу часть всего неделю назад, и он еще не успел освоиться и завести друзей, хотя бодрится и изображает бывалого воина. Ему всего восемнадцать, я старше его на четыре года, но чувствую себя также паршиво, как и он. Внезапно, мы слышим звук осыпающихся камней и из-за скалы начинают выходить люди. Камуфляж, бороды, гортанная речь – это те, кого мы ждали. Командир, передает по цепи – замереть и не двигаться! Ждать, пока в ущелье войдет вся группа. Я лежу и смотрю, как из-за поворота появляется один человек за другим. Их не меньше пятидесяти, а нас всего двадцать два, но у нас преимущество: сверху мы их видим, а они нас – нет. Вот их отряд, кажется, целиком втягивается в ущелье. Мы ждем еще несколько секунд, но из-за поворота больше никто не показывается. Звучит сигнал «к бою!», и начинается мой самый первый круг ада. Я до сих пор мало что помню, в основном звуки – сухое и хлесткое щелканье выстрелов, буханье РПГ-шек, крики…да, крики я помню особенно отчетливо. Раньше я никогда не слышал, чтобы люди так кричали. Человеческого в этих звуках мало, кажется, что кричит стадо обезумевших животных. Тоненько визжит лежащий рядом паренек из Донецка. С перекошенным лицом он жмет на курок своего автомата, поливая очередью и людей, и скалы. Я смотрю на него и, внезапно, он замолкает и поворачивается ко мне. Посередине его лба – аккуратная дырочка, из которой начинает бежать темная струйка крови. Он удивленно и неверяще смотрит на меня, а потом падает и остается лежать, неловко подвернув под себя руку, глядя вверх пустыми глазами. Я не могу оторвать от него взгляд, в моей голове не укладывается, как такое может быть – секунду назад это был живой человек, а сейчас просто «нечто», вернее «ничто», лежащее на земле. Паника поднимается к горлу, разбухает, стремясь вырваться наружу. Я загоняю ее назад, как опасного зверя, но мне необходимо дать выход эмоциям, иначе я просто сойду с ума, и я поднимаюсь во весь рост и начинаю, крича, жать на курок, как и мой неудачливый сосед, поливая свинцом все вокруг…

…Ночь. Осень. Изо рта при дыхании идет пар. Он поднимается вверх, туда, где небо усыпано чужими созвездиями, и растворяется в звенящем от тишины воздухе. Я уже не тот новобранец, впервые увидевший смерть, у меня за спиной десяток боевых операций, и я считаю себя опытным, бывалым солдатом. В минуты покоя, подобные этой, мне уже не кажется, как раньше, что война где-то там, далеко. Несмотря на тишину, все чувства обострены, я знаю, что расслабиться можно будет на гражданке, если, конечно, я до нее доживу. Здесь же забыть о том, что ты на войне, означает верную смерть. Я уже видел, как тех, кто забывал, отправляли домой, лаконично указывая в сопроводиловке: «груз 200». После возвращения в Москву мне понадобится два года на то, чтобы перестать бояться тишины. Я до сих пор ее не люблю… …Зима. Под ногами черный от копоти снег. От грохота взрывов закладывает уши. Мы попали в засаду в маленьком чеченском ауле, казавшимся издалека пустым и безлюдным. Стреляют, кажется, со всех сторон. Убито уже около трети наших ребят, и если в ближайшее время не подойдет подкрепление, которое так отчаянно выкрикивает в рацию Леха, мы ляжем рядом с ними.

Я прячусь за горящей БМП-шкой, высовываясь только затем, чтобы дать короткую очередь из быстро пустеющего рожка. В нескольких метрах с развороченным животом лежит сержант Таманин, смешивший нас анекдотами все утро. Теперь его кишки торчат наружу, как на сюрреалистической картине художника-психопата.

По-змеиному извиваясь, ко мне подползает Славка.

- Патроны есть? – выдыхает он запекшимися губами.

Я качаю головой.

- Последний рожок.

- А гранаты?

- На, возьми, это все, что осталось.

Славка с тоской смотрит на лежащего совсем рядом Таманина. У того в разгрузнике несколько полных рожков, но соваться туда нельзя – этот сектор простреливается со всех сторон. Вздохнув, Славка выдергивает зубами запал и зажимает гранату в руке, прикидывая, как бы ее половчее бросить.

- Прикроешь?

- Давай.

Я даю очередь из Калаша, а в этот момент Славка высовывается и кидает гранату. По БМП-шке мелким градом стучат пули, но мы уже в безопасности.

- Попал? – глупо кричу я.

- А хрен его знает, я не целился, – орет в ответ Славка, и вдруг мы оба начинаем ржать, как ненормальные. У меня из глаз текут слезы, но я не могу остановиться, хохоча до икоты.

Наконец, наш сумасшедший смех стихает, Славка серьезно смотрит на меня и говорит:

- Если через полчаса не подтянуться рязанцы, мы в жопе.

Я киваю головой. Пожалуй, полчаса – это даже слишком шикарно. У нас осталось максимум минут пятнадцать-двадцать. Славка подкидывает на руке еще одну РГД.

-Ну что, еще?

- Давай.

Я снова высовываюсь с автоматом из-за гусениц, чтобы дать Славке возможность метнуть гранату, но в этот раз он почему-то мешкает, не больше, чем на секунду, но и ее достаточно, чтобы пуля нашла свою цель. Его отбрасывает назад, а на бедре с пугающей скоростью начинает расплываться красное пятно. Славка шипит сквозь стиснутые зубы что-то матерное и, вцепившись одной рукой в штанину, другой пытается разорвать пакет первой помощи. Я отталкиваю его ладони, разрываю плотную ткань армейских штанов, и мне в лицо бьет горячая, пульсирующая струя.

«Приехали», – проносится в голове. – «Артерия. Похоже, бедренная».

Славка белеет на глазах. Вместе с толчками крови, которую гонит его сердце, из тела стремительно убегает жизнь.

- Серега…, – хрипит он.

«Что???», – хочется крикнуть мне. – «Что ты от меня хочешь?! Я не Бог и даже не врач, я понятия не имею, что нужно делать!», но руки действуют независимо от разума. Я скидываю куртку, резким движением отрываю у себя рукав и быстро затягиваю его на Славкиной ноге. Однако кровь продолжает вытекать. И тогда я сую пальцы прямо в открытую рану, намертво зажимая перебитую артерию. Мне кажется, что меня сейчас стошнит, перед глазами мельтешат черные точки, но усилием воли я прогоняю дурноту. Славка орет от боли и пытается убрать мои руки, но я не даю ему этого сделать. Он откидывается на спину и затихает, тяжело, со стонами дыша.