Level Up 2. Герой (СИ) - Сугралинов Данияр - Страница 84

– Да-да, так что стояла на площадке и звонила тебе. – Ее взгляд затуманивается, и она бесстрастно, рублеными предложениями, рассказывает дальше. – Ты не отвечал. Я решила, что что-то случилось. Забеспокоилась. Спустилась вниз. Твой сосед – какой-то старик – сказал, что сидит здесь давно, но тебя не видел. Я пошла в твой фитнес, нашла тренера по боксу. Он подтвердил, что ты был, но давно ушел. Все это время я продолжала тебе звонить. Не знала, что еще делать. Набрала Киру, но она сказала, что с тобой не говорила и не виделась. Она распереживалась, но тут от тебя пришла эсэмэска.

– Это был не я.

– Теперь я знаю, но в тот момент успокоилась и успокоила Киру.

– Что было в эсэмэске?

– Сейчас, – она достает из сумки телефон. – Вот, смотри.

Я пролистываю нашу с ней переписку до вчерашнего вечера. Первое не мое сообщение гласит: «Викуся, встретил друга детства, сидим с ним в кабаке „Три медведя“!!! Подгребай!!!». Чуть ли не после каждого слова стоят многочисленные скобочки – смайлы.

– Викуся?

– Ага. Кто это писал, как думаешь?

– Скорее всего, Лучок. Тот, что рядом с кочергой.

Она бросает взгляд на наркомана, и ее лицо искажается от отвращения.

– Всю дорогу сюда всякие мерзости мне нашептывал в ухо, лапал. Тварь! – она внезапно меняет интонацию. – Слушай, а, вообще, он дебил, конечно. Три восклицательных знака! Туева хуча смайлов! Он меня за дуру держал?

– Что ты подумала?

– Ничего конкретного, но в груди как будто засело что-то тревожное. Я еще решила – странно, что ты на звонки не отвечаешь. Так что сразу перезвонила, но вместо ответа увидела новое сообщение.

– «Не могу говорить!!! Ответь так!!!», – цитирую я следующую эсэмэску Лучка. – Говорить не могу, ага. И абонент не абонент. И ты отвечаешь ему…

– Да, написала, все, что думаю. Что ты, Фил, придурок, и шутки у тебя дурацкие, и чтобы ты не звонил больше. А заодно спросила, кормил ли ты хомячка Мишу, или мне это сделать…

– И я «отвечаю», что кормил… Умница!

– Тогда я написала, что хомячка Мишу съела кошка Вася, а сама пошла в полицию. Лучше бы не ходила! – голос Вики меняется и отдает казенной канцелярщиной. – «А вы ему кем приходитесь?», «Сколько времени прошло с момента пропажи? Часа три-четыре? Девушка, да вы издеваетесь!», «Загулял ваш мужик, обзванивайте любовниц!»…

Она умолкает, задумывается, а потом, всхлипывая, продолжает:

– Прости, родной, но я психанула! Решила, что менты правы, и ты просто загулял, а телефон потерял – то ли по пьяни, то ли еще как. В общем, я поехала к себе, а с утра, еще раз набрала – ты был недоступен – пошла на работу. Звонила тебе весь день – и на домашний, и на сотовый, – и только вечером мне ответили. Тот второй, который лицом в пол. Сказал, что ты попал под машину и лежишь в первой городской. И я – дура, дура! – сломя голову помчалась туда, даже не позвонив и не уточнив в больнице, действительно ли ты там! Хотя… Ты же был без документов, и мне вполне могли ничего конкретного и не ответить.

Я обнимаю и глажу ее по голове. Успокоившись, она заканчивает рассказ:

– Подъехала к приемному, вышла из машины. Пока оглядывалась, куда идти, зарулили они, затолкали к себе. Этот вот, который эсэмэски строчил, сразу нож к горлу приставил, мол, рыпнешься – порежу. Привезли сюда, заставили раздеться и встать на колени перед этим, – Вика стреляет глазами в сторону Гречкина. – Тот стал меня мять, щупать, и я укусила его за руку. Он заорал, как свинья, ударил меня в живот, а эти уроды заклеили мне рот скотчем. Потом они ушли и вернулись уже с тобой. Пока их не было, этот рассказывал, в чем ты провинился, и что тебя ждет. Тебя, твоих родителей, Киру…

Со стороны Гречкина слышится какой-то шорох – он пришел в себя. Мы синхронно поворачиваем головы в его сторону. От Викиного взгляда сквозит испепеляющей ненавистью, да и мой далек от благодушия.

Чиновник начинает что-то мычать, и, дергаясь, падает с дивана.

– Очнулся, падаль… Посиди здесь, – прошу я Вику, а сам иду к нему.

Беру нож и провожу острием по его груди:

– Дернешься, воткну в глаз. Кивни, если понял.

Гречкин кивает, как болванчик. Индикатор страха заливается полностью – мразь боится. Правильно боится. Срываю с его рта скотч, и чинуша как-то по-бабски взвизгивает – вместе с лентой сдирается щетина.

– Я ничего не вижу… – ноет он.

– И не увидишь. Сниму скотч с глаз, если будешь отвечать на вопросы честно.

К нам подходит Вика.

– Родная, подкинь дров в камин. Побольше, – прошу я ее. – Холодает.

– Филипп, простите, мы просто шутили, – тараторит Гречкин. – Хотели припугнуть вас, но никто бы не пострадал!

Тошнотворная тухлятина. Интересно, можно ли сменить в настройках интерфейса ощущения от лжи?

– Так я потому и беседую с вами, господин хороший! Верю, что в вас еще есть что-то светлое. Но сейчас вы солгали. Поймаю на лжи еще, получите прямой билет на тот свет, к своим друзьям Дим Димычу, Лучку и Шипе. Я понятно изъясняюсь?

Вика достает из сумочки пистолет и тычет им в лицо Гречкину, моментально покрывшемуся испариной.

– Я… буду говорить правду.

– Очень на это надеюсь. Итак, кто ты?

– Э… Гречкин Валерий Владимирович, тысяча девятьсот семьдесят первого года рождения, родился в Приморско-Ахтарске в семье товароведа. Отца не знаю и почти не помню, он ушел от мамы, когда я был совсем маленький…

«От мамы» прозвучало неестественно трогательно. Даже у этой падали была мама.

– Закончил Кубанский государственный институт культуры… – продолжает он.

– Короче, не тяни время. Кем работаешь?

– Заместителем председателя Комитета по культуре города.

– Как пробился на эту должность?

– Послушайте, я очень много сделал! Мои заслуги были замечены…

– Все, Вика, кончай его, – подмигивая Вике, обрываю чиновника. – Врет, как Троцкий!

– Стойте! Стойте! Я был помощником Эдуарда Константиновича! Когда его перевели в мэрию, я пошел с ним.

– В чем заключаются твои обязанности?

– Проведение государственной политики и осуществления государственного управления в сфере культуры и искусства, – чеканит деятель культуры и искусства.

– Это формально. А на самом деле? Твой этот Эдуард Константинович – он что, тоже по… э… мальчикам?

– Что вы себе позволя… А-а-а!!! – вопит Гречкин от боли.

– Это просто царапина – последнее предупреждение, – я подношу нож и провожу тупым краем по его горлу. – Чувствуешь?

– Да! Да! – бьется в истерике чиновник. – У Эдуарда Константиновича специфические вкусы!

– А у тебя?

– Да! Довольны? Вы это хотели услышать? Все равно вам никто не поверит, гады! Пожалуйста, пожалуйста! Я категорически не переношу боль! – его рот искривляется, а сам Гречкин рыдает.

– Сколько?

– Чего… Сколько чего?

– Детей здесь бывало? Не торопись с ответом, Гречкин. Еще одна ложь станет для тебя последней.

Он морщит лоб, что-то считает, загибая пальцы…

– Не могу сказать точно. Шесть… может, восемь… Да они все равно никому не были нужны! Или беспризорники, или родители – алкаши! Да кто бы из них вырос? Преступники! Воры! Грабители! Да они…

– Где они?

– Не знаю! Честно! – он пытается встать на колени и стучит лбом о пол. – Я! Не! Знаю! Этим Шипа с Лучком занимались! Клянусь вам! Клянусь всем, что у меня есть!

Он не врет. Я чувствую запах апельсинов, но с легким привкусом аммиака.

Чиновник рыдает, вздрагивая плечами.

– Кто такие Шипа с Лучком?

– Хорошие ребята… Послушные… Исполнительные. Дим Димыч взял их на наркоте, но дело не стал заводить. За дозу делали все, что я им говорил.

– Так Дим Димыч тоже у вас любитель?

– Он больше по девочкам… Мы с ним вместе по одной теме работали, давно это было. Подружились… Хороший человек! Был… С пониманием относился…

– Прекрасный был человек, чего уж там. А того мальчика… Борю… Ты сюда вез?

– Да…

– Ты же говорил, только беспризорников привозили?