Горечь жестоких людей (СИ) - Багирова Марина - Страница 8
- Предыдущая
- 8/88
- Следующая
Я сжала голову руками. Ну что за мерзость?! Ну, подумаешь, отказала, неужели это причина разрушать мою жизнь?
Почему-то вспомнился день, когда я увидела его впервые. Надо же, а ведь тогда он меня действительно заинтересовал. Дура!
•••
Мафодий мерил шагами гостиную минут сорок, а я сидела на ступенях и слушала его шаги как некую историю: пауза между шагами – «Я не могу пойти к самому Таиру Ревокарту», ускоренные шаги – «Но я обязан спасти сына!».
Отчим набирался смелости, чтобы поехать к говерну. Я понимала, это логичный поступок – отец пытается спасти своего сына и ради этого готов унижаться и ползать в ногах у Ревокарта. Но кто в таком случае спасёт меня?
Через час Мафодий вышел из дома. Вернулся ещё через три.
Я сразу услышала, когда он пришёл. Слышала его медленные шаги, как он поднимается по ступеням на второй этаж и направляется в мою комнату. Как скрипит пол под его старой добротной обувью.
Он застыл на пороге. Я вышла из-за мольберта и отложила в сторону кисти. Мои руки были запачканы краской, и я капнула на полотенце немного растворителя, чтобы вытереть их. В спальне стоял ужасный запах, но впервые мне было плевать. В комнату Яна идти не хотелось, так что рисовала я прямо у себя.
Пока вытирала руки, отчим не сводил с меня угрюмого взгляда.
– Он хочет, чтобы ты к нему приехала.
По телу побежали мурашки.
– Не… не понимаю, – соврала я.
Мафодий вздрогнул. Казалось, ему мешают собственные плечи.
– Он поставил условие, Клара… иначе, – его голос дрогнул, – в лучшем случае, Яна посадят на девять лет. В худшем… – слова давались отчиму с трудом, я заподозрила, что по дороге домой он плакал. – Его могут казнить.
Полотенце упало на пол. Собственные руки внезапно показались мне просто чугунными.
– Понимаю… Что я должна сделать? – спросила я как можно бесстрастнее.
– Он требует, чтобы ты к нему приехала.
– Мафодий…
– Ты не можешь не приехать! – перебил меня отчим с отчаянием, какого я от него не ожидала. – Таир Ревокарт имеет полное право требовать смертную казнь для Яна. Это оговорено в договоре, который я подписал, когда Ян поступил в Древесную Академию. Клара, мы ничего не можем сделать.
Я, ошарашенная, села на кровать. Мафодий так и застыл в проёме, его растерянный взгляд блуждал по комнате. Я посмотрела на него: начавшие седеть волосы, тёмная, круглый год загорелая кожа, сгорбленные плечи. Он – всего лишь ключник, который тяжёлым трудом делал всё возможное, чтобы его семья ни в чём не нуждалась. Обо мне он тоже заботился, хоть и любил значительно меньше, чем родного сына.
– Клара, – Мафодий говорил тихо, зажмурившись и вцепившись рукой в дверную ручку, – если ты поедешь, я буду считать себя подонком до конца своей жизни, но если ты не поедешь… – он открыл глаза и посмотрела на меня, – я сам тебя убью.
Наверное, отчиму хотелось подойти ко мне, схватить и потащить в Академию насильно, и, честно говоря, меня удивляло, почему он этого не делал. Мафодий как будто прочёл мои мысли.
– Ты должна явиться к нему сама, добровольно. Таковы его условия.
Хотелось засмеяться. Впервые на моей памяти отчим так чётко и последовательно выражал свои мысли.
– Ты понимаешь, что он со мной сделает?
Мужчина промолчал.
– А что мама?
– Плачет в своей комнате. Она не знает, что я ездил к нему… и уже оплакивает смерть сына. Я расскажу ей… позже.
Мама, моя родная мамочка, пережившая так много. Это для меня Ян – всего лишь досадная ошибка, а для неё – единственный сын, который и попал-то в тюрьму, я уверена, из-за меня. В груди сдавило, мнимое спокойствие рассыпалось на глазах.
Я встала.
– Мне нужно переодеться.
Отчим впился в меня воспалёнными глазами.
– Потом ты поедешь?
– Да, потом – поеду. Уходи.
Он не двигался.
– Мафодий, даю тебе слово, я не никуда не убегу.
Он повернулся и ушёл, напоминая большую добрую дворнягу, которой дали пинок под зад. Таким он был всегда: грозным с виду, но часто – очень неловким и нуждающимся в помощи.
Я попросила служанку принести мне чан с водой. Умылась, переоделась и заколола волосы в пучок, как делала всегда, находясь вне дома. У меня был строгий профиль, и я любила это подчёркивать.
Мне хватило часа. Я вышла из комнаты.
В гостиной меня ждал Мафодий, взволнованный и как будто постаревший на десять лет. Мы покинули жильё вместе.
Как оказалось, в двух кварталах от дома нас ждали кучер и карета с гербом Ревокартов на дверцах. Это было сделано для того, чтобы на пропускном пункте в Академию никому в голову не пришло проверять, кто находится в карете.
Я села, отчим захлопнул дверцу с другой стороны, отделяя меня от того мира, в котором ещё существовала хоть какая-то справедливость. Я не ребёнок, знала, куда меня везут… и даже догадывалась, зачем.
Всю дорогу я вспоминала, как он срезал пуговицы с моего жакета. И повторяла про себя: «Клара, это происходит не с тобой, твоя жизнь начнётся, когда ты уедешь учиться в Мирны».
Мы подкатили к Академии. На улице уже смеркалось. Ворота открылись, пропуская карету.
При входе меня уже ждал слуга.
– Следуйте за мной, – сказал мужчина.
Он вёл меня длинными пустынными коридорами, и я вспомнила, что уже бывала в этом месте, когда Ян только-только поступил в Академию. Казалось, это было в другой жизни, хоть прошло меньше года.
Мы двигались дальше, в покои говерна.
– Проходите.
Я переступила порог. Дверь за мной закрылась.
Бросались в глаза высокие окна, сейчас завешанные тяжёлыми портьерами. Слева – камин, а прямо по центру, у стены, – кровать. В неё-то и уткнулся мой взгляд. Я сделала несколько шагов назад, пока не поняла, что упираюсь в запертую дверь.
– Поздно бояться, Клара.
Я заметила его не сразу. Ревокарт сидел в глубоком кресле у камина, белая рубашка слегка распахнута, в руке – бокал вина. Художник во мне отозвался болезненной мыслью: это – идеальный момент, чтобы запомнить, а потом нарисовать. Роскошная комната, привлекательный мужчина и блеклое освещение камина, жар от которого понемногу отогревал мои холодные руки.
Ревокарт поднялся и подошёл ко мне.
– Ты будешь вино?
Я отрицательно махнула головой.
– Нет.
Он усмехнулся краешком губ.
– Правильное решение, ты мне нужна трезвая.
Он молча (резче, чем нужно) снял с меня плащ, и я осталась в простом тёмно-синем кашемировом платье.
– Распусти волосы.
И опять я вздрогнула, чувствуя, как в груди зарождается страх. Тот самый, впервые испытанный в карете, пока мне срезали эти клятые пуговицы.
– Зачем?
– Или делай, что велю, – сказал он раздражённо, – или убирайся прочь, и завтра твоего брата казнят.
Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, не мигая. Что мы искали в этих глубинах – непонятно.
Я не выдержала первой – прикоснулась к волосам и начала вынимать из причёски шпильки. В руках я их не держала, так что маленькие кусочки метала беззвучно осыпались на мягкий ковёр. У меня были не слишком длинные, но тяжёлые светло-каштановые волосы, и когда я их распустила, на секунду испытала облегчение.
Мужчина запустил в них руку, сгребая в кулак и вдыхая запах. Слишком близко ко мне, слишком неприлично он это делал, вновь и вновь шокируя своим поведением.
Затем он зашёл со спины и начал расшнуровывать моё платье. Уверено, чётко, не делая пауз.
Что же он делает?! Что же он…
– Вы подставили Яна, – прошептала я, вздрагивая каждый раз, когда его пальцы дёргали шнуровку.
– Ты думаешь, он не мог украсть? – в голосе Ревокарта слышалось непонятно откуда возникшее раздражение, в то время как руки выполняли механическую работу – раздевали меня.
– Я уверена, что не мог. Ян бы не стал рисковать местом в Академии – слишком сильно сюда стремился. И вас слишком сильно уважал!
Ревокарт на секунду прервал своё «важное» дело и обошёл меня, чтобы остановиться напротив и схватить за подбородок.
- Предыдущая
- 8/88
- Следующая