Горечь жестоких людей (СИ) - Багирова Марина - Страница 14
- Предыдущая
- 14/88
- Следующая
Я понимала: мне нужно поговорить с отцом и узнать всю правду, но в то время я всё ещё испытывала некую антипатию к Ричарду и постоянно откладывала этот разговор. Даже приезжая к нему домой, я сознательно избегала щекотливых тем. Возможно, мне просто хотелось обмануть саму себя и сделать вид, что Таир Ревокарт – лишь плод моей фантазии?
Не получилось обмануть! Информацию о том, что советник президента приехал в Мирны, мне передал шпион моего отца. Он рискнул, придя прямо в Мирную Академию и сорвав меня с занятий. С запачканными красной краской руками, я вышла в коридор, где меня ожидал Тритон.
Его звали Исаак, мы с ним виделись каждый раз, когда Ричард передавал мне письма или деньги. Между мной и Тритоном даже возникло какое-то подобие дружбы, и он рассказал мне, что его отец когда-то был очень богат, но потерял своё состояние из-за переворота в Конгрес-Магерах. Исаак винил во всём нашего президента Эммериха… ну, и Таира Ревокарта. Последняя ненависть нас с ним сближала…
– Ну, что случилось? – злилась я, встречая Исаака в коридоре Академии. – Так срочно, что нельзя было до вечера подождать?! Меня преподавательница задавит за такое поведе…
– В Мирны планирует приехать Таир Ревокарт, – перебил Исаак. – Мы не знаем точной даты, но на период, пока он будет здесь, тебе лучше уехать из города.
Вспышки воспоминаний. Его резкие движения, моё срывающееся дыхание. Нож, срезающий пуговицы с моего жакета, и холодные глаза, наблюдавшие за мной без капли раскаяния. Небеса, зачем?!
– Хорошо, – ответила я спокойно, чувствуя, как начинают дрожать руки. – Я пойду собирать вещи.
– Мне тебя подождать или заехать попозже?
– Подожди, – ответила я рассеянно. – Мне недолго собираться.
Я схватилась за голову и попыталась собраться с мыслями. Страхи, казалось бы, надёжно припрятанные под слоями счастья и беззаботности, прорвались наружу. Вспомнилась та, другая реальность, до мельчайших деталей: скучные завтраки, длинные тяжёлые волосы, которые так хотелось обрезать, глупые мысли Мафодия – незлобные, но раздражающие. Надоедливый братец Ян с его вечным желанием находиться рядом со мной. Напоминания: «веди себя прилично, что подумают люди». И, наконец, прикосновения говерна.
Пока я возвращалась в свою комнату, краем глаза замечала, что проходящие мимо на меня смотрят. Мне казалось, они знают о случившемся. Догадываются, как Ревокарт медленно расшнуровывал моё платье, как впервые прикасался к голой коже и властно требовал раздвинуть ноги.
Вернувшись в комнату, я уставилась на своё отражение в зеркале. И увидела, что у меня всё лицо в краске… и она, краска, ярко-алого цвета. Как кровь!
И я залилась лихорадочным смехом. Это был очень плохой знак!
•••
Я уехала на три недели. В спешке договорилась, чтобы меня отпустили с занятий, собрала вещи и села в карету без отличительных знаков, присланную отцом. Она была неудобной и напоминала о плохом. Чем старше я становилась, тем отчётливее понимала, что мне не нравятся кареты. Не нравился мне также снег, той зимой вознамерившийся утопить всю страну в своих белоснежных внутренностях.
Жила я всё это время в доме отца. Для меня была выделена комната, куда я селилась каждый раз, приезжая к Ричарду. Безусловно, за два года я бывала в доме отца много раз, но ни разу – на целых три недели.
Вещей я взяла с собой немного – шкафы в родительском доме были забиты одеждой. Мне оставалось распаковать некоторые мелочи, сесть у окна и смотреть, как снег налипает на окно.
Мне было тепло и уютно. Служанка принесла горячий какао, который я пила маленькими глотками, вспоминая девочек из своей комнаты и как они, наверное, мёрзнут в нашей комнатке с продуваемыми окнами. «Надо будет привезти им несколько дополнительных одеял, – подумала я. – Вот уедет Таир Ревокарт из Мирн, я вернусь и порадую их подарками».
И, успокоив себя этой мыслью, уснула.
•••
За прошедшие два года я стала смелее. Теперь хоромы Ричарда воспринимались как нечто моё, личное. Я подшучивала над охранниками, играла с ними в карты и целовалась на спор. Правда, немного скучала за Парижем. Перед отъездом мне пришлось рассказать жениху наспех придуманную басню о том, что меня вызывает к себе больная тётушка.
Отец всегда ночевал дома, в своём крыле. Но я была уверена, что когда меня нет, он проводит время то у любовниц, то в других местах. Внешность Ричарда формировала в воображении образ эдакого покорителя женских сердец. Несмотря на возраст и почти полностью седые волосы, он был в очень хорошей физической форме, и я видела, как на него засматриваются томные барышни. Те единицы, которые случайно попадались мне на глаза, пялились на меня с неприкрытой ненавистью, считая, что Ричард мой любовник.
Прожив под одной крышей три недели, мы с отцом начали сближаться. Он очень хотел наладить со мной отношения, да и моя обида со временем знатно поутихла. Слово за слово, у нас начали завязываться всё более содержательные разговоры.
Я спрашивала о людях, которые его окружают, и он каждого характеризовал честно и без утайки. Спрашивала о Тритонах, о делении власти внутри группировки. Меня удивляло то, насколько отец со мной откровенен, хоть я не давала поводов. Кровное родство – недостаточно уважительная причина для доверительных отношений.
Ричарда, в свою очередь, интересовала его жена – моя мать – и, как ни странно, мой младший братец Ян.
В тот вечер мы с отцом по традиции сидели у камина. На улице началась вьюга, мы откупорили бутылку розового вина и наслаждались завыванием ветра за окном.
– Кто такой Мафодий? – спрашивал Ричард.
– А то ты не знаешь, у тебя ведь на него собрана вся имеющаяся информация.
– Это другое, – хмыкнул Ричард. – Хочу от тебя услышать.
Я задумалась.
– Мафодий… неплохой. Он почти никогда не повышал на меня голос, заботился о маме… так, как умел.
– Как умел? – поза Ричарда чем-то неуловимым напомнила мне о хватке цербера.
– Мафодий не знает красивых речей, с ним мама не может поговорить о любимой книге или поэзии. Он не способен оценить, как безупречно она играет на фортепиано – человеку на ухо медведь наступил и хорошенько там потоптался. Иногда он говорил вещи, за которые нам становилось стыдно, например, мог при гостях рассказать, что у него загноился мозоль на ноге, – я улыбнулась. Некогда неприятные воспоминания сейчас почему-то вызвали улыбку. – Но…
– Но? – Ричард нетерпеливо подался вперёд.
– Да, Мафодий слеплен из другого теста, но, когда мама засыпала вечером в гостиной с книгой, он неизменно укрывал её пледом. А иногда, думая, что никто не видит, просто наблюдал за тем, как она спит, даже спустя годы после женитьбы. Думаю, Мафодий и сам понимает, что ему чудом посчастливилось найти такую жену.
– Он воспользовался её слабостью. После моей смерти ей было некуда идти.
– Ты прав, отец, некуда. После твоей смерти её на улицах камнями забрасывали и с лицо плевали. Она боялась, что в наш дом ворвутся и устроят самосуд. Когда появился Мафодий с предложением вывезти нас из Эпир – ясное дело, она согласилась, – я скорчила кислую мину. – Мама не любит вспоминать о том периоде свой жизни.
– Несложно понять, почему.
– Кстати, что случилось с тем домом, где мы когда-то жили?
– Ничего, – Ричард устало потёр веки. – Его сожгли через несколько дней после того, как Мафодий увёз вас из столицы в Древесны.
– Вот оно как… Мама мне об этом не рассказывала.
– Да она и сама не знала. Клара, а как Мафодий к тебе и Яну относился?
– Ко мне – равнодушно, зато в Яне души не чаял. Ян всегда был центром вселенной в нашей семье.
– Мафодий продал тебя, чтобы спасти сына, – напомнил Ричард.
– Что ж, его я в случившемся виню меньше всего. Я знаю, что Ян ничего не крал – всё было подстроено, чтобы зацепить меня. Мафодий, как и мой брат, оказались пешками в игре Ревокарта.
– Ну а Ян? Какой он?
– Почему тебя это интересует?
Ричард вздохнул.
- Предыдущая
- 14/88
- Следующая