Экипаж боцмана Рябова
(Рассказы и повести) - Коковин Евгений Степанович - Страница 15

Навстречу буксирам промчался быстроходный катер, разгоняя за собой широкие и отлогие волны. А двое мальчишек на вертлявой лодчонке едва выгребали против течения. Наверно, они отправились на рыбную ловлю.

Егор после уборки также ушёл на реку рыбачить, а Вяча писал дневник похода, придумывая при этом самые невероятные приключения, которые будто бы пережил экипаж «Ласточки».

На крыше слышался скрип досок. Это боцман и его помощники осматривали и готовили избу к ремонту.

Покончив со своими фантастическими записями, Вяча подсел рядом с Ингой к окну.

На берегу реки Егор-Беломор затеял грандиозную рыбалку, заняв своим «предприятием» чуть ли не полкилометра водной поверхности. Он воткнул в берег три удилища, в отдалении от них закинул две жерлицы с посеребрёнными металлическими рыбками и трёхлапыми крючками, похожими на маленькие якоря, и добавил к этому ещё две донницы с тяжёлыми грузилами. Потом отвязал от пристани чью-то лодочку и выехал на середину реки, подгребая и управляя одним веслом.

На реке Егор вытравил в воду небольшой перемёт-продольник и не спеша поплыл вверх, подёргивая с кормы лодки длинную дорожку из крепчайшего нейлона, как и жерлицы, с металлической блестящей приманкой — на щуку.

Словом, маленький рыбак превосходно знал своё дело и так же превосходно с ним справлялся.

В душе Вячи всё ещё не улеглась обида на Егора, пренебрежительно и с насмешкой относящегося к его дневнику. «Великий историк» мучительно раздумывал, какую бы каверзу подстроить «великому рыболову». Он перебирал в памяти все хитрости знаменитых полководцев, героев и мудрецов, обрушенные ими на головы противников. Приходили в голову и троянский конь, и праща Давида, и голуби русской княгини Ольги и даже японские проволочные заграждения с подвешенными к ним консервными банками.

Все эти хитрости вспомнились Вяче, но они никак не годились для сведения счётов с Егором-Беломором.

Наконец «блестящая» мысль появилась. Через пять минут он уже был на берегу у удочек Егора, а ещё через десять минут снова сидел у окна и безмятежно и равнодушно поглядывал на реку.

Пришла Аграфена Петровна, удивилась, что всё прибрано, и даже чуточку рассердилась.

— Это гости-то почему у меня работают? — певуче выговаривала она Инге. — Гости — они на то и гости, чтобы отдыхать и угощаться. Ведь хозяйку обижаете…

Аграфена Петровна снова согрела самовар и принялась готовить чаепитие. В это время спустились с крыши Степан Иванович, Антон и Ян и вошли в избу.

Подплыл к пристани Егор.

— Смотрите, граждане! — торжественно провозгласил Вяча. — Вы будете свидетелями потрясающего зрелища, которое впервые произойдёт в истории человечества. Сейчас щедрая добыча вознаградит трудолюбивые усилия нашего Егора-Беломора.

Егор спокойно вытащил и принялся осматривать жерлицы и донницы. Вот в руках его забилась средних размеров рыбина, — должно быть, щука. С крючка первой удочки он снял крошечную плотичку, а может, ерша. Вторая леска оказалась без добычи.

Наконец Егор подошёл к третьему удилищу.

— Начинается самое захватывающее! — воскликнул Вяча.

Все, даже боцман и Аграфена Петровна, прильнули к окнам.

Ловким движением Егор поднял удилище и замер. В таком оцепенении он простоял с полминуты.

— Что с ним? — встревожилась Инга.

— Смотрите, — озадаченно произнёс Ян, — у него на одной удочке три рыбины!

— Солёная селёдка хорошо вымокла, и мы аппетитно поедим её с постным маслом и с горячей картошкой! — весело пояснил Вяча.

Хохот потряс комнату.

Когда Егор вернулся в избу, он поставил у порога наполненную свежей рыбой небольшую корзину и в ярости набросился на Вячу:

— Почему ты берёшь чужую селёдку?!

— Некоторые берут не только селёдку, но и чужие лодки, — невозмутимо ответил Вяча. — Но ты не огорчайся. Мы с тобой сделали полезное дело: селёдка была очень солёная, а теперь она вымокла и её и Аграфена Петровна есть будет.

— Нет уж, сам ешь свою селёдку. А для Аграфены Петровны у меня свежие окуни, сиги и камбалки найдутся.

Как ни протестовала Аграфена Петровна, на следующий день экипаж «Ласточки» в полном составе принялся за ремонт. Прохудившиеся места на крыше покрылись новыми досками, подновились ступеньки на крыльце. У крыльца появились крепкие, надёжные перила. Степан Иванович вставил в оконные рамы два новых стекла. Работа заняла полный день. Но все были довольны. А Аграфена Петровна не знала, как и отблагодарить своих добровольных помощников.

— Ну тогда в благодарность я вас хоть песней да сказкой, сказкой да пляской потешу, — сказала она. — У нас в Поморье песня в большом почёте. И хороводная, и свадебная, и пропевание.

У неё был настоящий талант артистки, слушать её — заслушаешься, смотреть — не насмотришься.

Аграфена Петровна даже в преклонном возрасте сохранила на редкость сильный, высокий голос. Напевая, она пританцовывала, и песня поднималась так высоко, что, казалось, вместе с песней поднимается и сама певица. Она молодела на глазах, широко расставляя в хороводной песне руки, словно держась за руки подруг.

— А на наших свадьбах вы бывали? — хитро спросила Аграфена Петровна. — Теперь свадьбы не те, что были прежде. И наряды не те. Да и песни старинные свадебные редко поют. А раньше неделю, бывало, гуляли — ели, пили, песни играли. И нарядов у девок и у баб каких только не насмотришься! Платья, юбки, кофты, сарафаны всех цветов — глаза разболятся, право слово! А ещё кокошники и повязки в бусах, в бисере, а то и в жемчуге.

— А ты, Петровна, не жалеешь о тех временах? — спросил боцман.

— Да жалеть не жалею, но занятно было, баско — красиво, значит, по-нонешному. Да я вам свадьбу одна сыграю — и за сватов, и за жениха, и за невесту, а потом и за шаферов, и за шафериц.

— Как! Одна? — удивился Степан Иванович. — На свадьбах-то в Поморье я бывал, ведь там народу — поди, вся деревня. Как же ты одна?

— А вот так.

Аграфена Петровна сняла с гвоздя узорчатое полотенце и стала изображать сватов. Потом показала смотрины, девичник с песнями и танцами, самоё венчание, пир и битьё горшков на другой день после свадьбы. Она не пожалела даже какую-то глиняную кринку и на глазах у растерявшихся ребят грохнула её об пол. Потом схватила метлу и по обязанности невесты принялась подметать черепки.

Матросы «Ласточки» вдосталь нахохотались.

А неугомонная хозяйка присела на скамью, но не умолкла.

— Вот и меня в семнадцать-то годков так выдавали. Хотела за Петрушу, а отдали за Лександра. Поди, полвека прожили. Маялась, а жила, что поделаешь. Он ревнив был, Лександр-то. На гулянье пойдёшь — он за тобой. Сам не поёт, не играет, сидит — хмурки водит. Потом с ребятами выпьет и всю гульбу нашу разгонит. А дома ни слова. Не обидит, не шумит. Только скажет порой: «И пошто ты меня не любишь? Я ведь горы для тебя сворочу». Почти что полвека прожили, хороший он был, а вот любить не полюбила. Свыклась и жила. За полгода до золотой свадьбы он помер, на семьдесят седьмом году. А здоровый был, жилистый, да надорвался. А я так, горемычная, и промаялась. Жили-то мы в достатке. Всего было, живи да радуйся. Ан нет, жила с Лександром, а всё о своём Петруше думала. А что о нём было думать-то? Погиб мой Петруша, так и не женатый, ещё в шестнадцатом, на германской… Да что я вам тоску нагоняю. Сейчас самовар поставлю…

Она скорёхонько подставила самовар под печную трубу-втулку, ковшом наполнила его водой из ушата и разожгла угли. Всё это она делала словно играючи.

Не успела присесть, как снова начала рассказывать.

Нарассказывала и напела она всего много, но про кафтан Ивана Рябова ничего не могла сказать. Так прямо и просто и ответила:

— Слыхала я о кафтане, а где он, не знаю. Но вы поищите — должен же он где-то быть. Ну, а не найдёте, чистым воздухом подышите. Была бы я помоложе, сама с вами поехала бы. Я в старинной одёже толк знаю.

— Ну спасибо и на том! — поблагодарил хозяйку Степан Иванович. — Будь здорова. Благодарствуем за угощенье, за песни, за сказки. В Архангельск в гости приезжай!