Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" - Страница 1

====== Чем все закончилось ======

1.

— Остановите это безумство, — кричала она в пустоту, захлебываясь в этой пучине боли и безысходности. Ее накрывали волны одна за другой, и в легкие проникала вода, на губах появлялся соленый вкус моря, а воздуха становилось все меньше и меньше. Заходящее солнце освещало буйное море, которое тоже безмолвно просило остановить это безумство. Однако ничего не получалось. Дождь, прибой и волны, которые вот-вот накроют души и утащат на дно, в чертово пекло, — все это не прекращалось.

Девушка кричала, срывая голос, который постепенно превращался в хрип. Она кричала, не чувствуя, как горло болит до ужаса, не чувствуя, как ногти царапают кожу на руках человека, сидящего рядом. Она сжимала его руку так сильно и крепко, что ногти оставляли кровавые полоски, которые болели еще сильнее от соленых капель моря. Она сжимала его руку так сильно и крепко! И все кричала, кричала, как обезумевшая… Сидевшему рядом начало казаться, что сейчас эта безумная чайка бросится на дно, утопится, не в силах перенести боли.

Он положил ладони на ее лицо, заставляя посмотреть на себя. Взгляд Елены был пустым и бессмысленным, а человеку стало казаться, что она не видит его, что она смотрит в какую-то пустоту, где нет места для… Для будущего. Он смотрел в ее глаза, прекрасно осознавая, что эта девушка только что погибла… Ее душа сгорела, погасла в одночасье.

Они шли по пустынному берегу несколькими минутами позже. Елена смотрела себе под ноги, не разбирая дороги, а кто-то крепко сжимал ее руку. Под ногтями — песок, грязь, морская соль, а вся одежда была пропитана водой. Дул сильный ветер, пронизывая холодом до костей. Елена сорвала голос, и теперь как бы сильно не хотелось, но не было больше возможности закричать в пустоту: «Остановите это безумство». Уставшее, измученное солнце стремилось спрятаться за линию горизонта, чтобы не оправдываться перед потерянными людьми, еле идущими по пляжу. В мыслях звучала какая-то старая, тоскливая песня: половина слов забылись, и одна фраза повторялась снова и снова, а потом… Потом вместо слов звучала лишь мелодия: буйные барабаны, пьяное фортепиано и болеющая гитара — все это чокнутое сочетание сводило ее с ума. Сейчас Елене казалось, что она просто-напросто свихнется…

А может, она уже свихнулась? Может, ее нет и вовсе? Голос исчез, чувств не осталось, боль исчерпала себя, а Дрину уверяли, что чайная ложка боли кажется безмерной*.

Он остановился, а она продолжила идти. Ее рука выскользнула из его руки. Ее измученные ноги, покрытые синяками и царапинами, подкосились, и девушка рухнула на мокрый песок. Все пространство заливали ало-золотистые краски, а желтый теплый песок превратился в холодное, отвратительное, липкое месиво. Ноги утопали в зыбучих песках, а волны разбивались о берег, напоминая безумных солдат, идущих с самодельными копьями против техники двадцать первого века. Волны разбивались о бесчувственный берег на мелкие осколки, на брызги, кровью заливая все вокруг. А потом Елена почувствовала, что кто-то схватил ее за плечи и поднял. Девушка бесчувственно смотрела на линию горизонта, понимая что все ее мечты о красивой любви тоже стали линией горизонта: они видны, но их не достичь.

Мужчина в порванных джинсах и белой испачканной рубашке пал на колени возле ее ног. Он обнял ее так сильно, что Елене показалось еще чуть-чуть — и она упадет. Вокруг звучала буйная музыка: шум волн и ветра, крики чокнутых чаек и рваный грохот грома. И эту сумасшедшую симфонию прервал крик мужчины.

Кто слышал как кричат мужчины? Кто видел как они сходят с ума, кусая локти и сжимая стакан с виски? Это самое страшное зрелище. Особенно когда этот человек причинил тебе столько боли, что можно запросто свихнуться.

Особенно когда этот человек — твой отец.

— Остановись, — произнес он, прижимаясь к ней так крепко, словно просил о пожизненном сроке вместо казни. Теперь Елена ясно вспомнила картину Рембрандта «Возвращение блудного сына». Как забавно все устроено, да? Времени прошло много, воды утекло достаточно, и вот вместо сыновей возвращаются блудные отцы, которых дети устали прощать, которых уже невозможно принять…

И невозможно выгнать. Это все равно что дышать и задыхаться: нельзя простить, нельзя выгнать.

Слезы снова покатились по щекам, и Елена, положив руки на плечи отца, захотела отшвырнуть его, как он отшвырнул ее, когда ей минуло шестнадцать. Ей хотелось оттолкнуть и ударить, но сил почему-то не осталось, и девушка лишь сжала кулаки и смирилась со своей слабостью.

Отец поднял голову и глазами, полными слез, посмотрел на дочь. Казалось, что он чувствовал вину за то, что посмел посмотреть на это божество, которое медленно умирает, стоя на безжизненном тлетворном берегу.

— Ты обрезал мне крылья, — произнесла она тихо-тихо, потому что горло болело, а голос стал сиплым. Девушка нагнулась пониже и прошептала над его ухом: — Ты… обрезал мои крылья… Зачем ты вернулся? Чтобы вновь бросить меня в эту пучину, — она указала на море. — Нет!

Девушка попыталась крикнуть и тут же закашлялась. Она нашла в себе силы оттолкнуть отца. Елена схватилась за горло; она кашляла, словно отравилась аммиаком или углекислым газом. Ее бросало из стороны в сторону, а осколки впивались в глотку подобно клыкам дикого, оголодавшего хищника, который если сейчас не утолит голод, то умрет.

А мужчина вновь бросился к ногам Елены. Девушка рухнула на песок и на секунду забыла о своем кашле. Омерзение, воспоминания того страшного вечера, боль — все это вдруг навалилось, и теперь шатенка больше не могла терпеть прикосновения этого человека, теперь она не могла слушать его голос. Кода один раз обожжешься — второй раз не потянешься к кипятку, не так ли?

Раскат грома, удар волны и крик, что вырвался из горла обезумевшей русалки, которую на берег выбросило негостеприимное, жестокое море – кульминация сегодняшнего дня. Девушка рухнула на спину, закрыла лицо руками, чувствуя, как во рту появляется вкус песка. А возле ее ног лежал привлекательный мужчина, который боле не скрывал своих эмоций. Головная боль усиливалась все больше. Воздуха становилось все меньше.

Елене хотелось закричать: «Убирайся, ты ничтожен. Убирайся, ты в очередной раз убьешь меня. Убирайся, я больше всех в своей никчемной жизни ненавижу именно тебя». Но из горла вырывался лишь хрип.

А потом девушка раскинула руки, уставилась в небо. Дождь уже прекращал идти. Елена глядела на это мрачное, мутное небо, которое было бесстрастно к людским мукам. Взгляд Елены был безумен. И отец подумал, что его девочка никогда не станет прежней после произошедшего. Его единственная дочь навсегда останется сумасшедшей, безумной, несчастной и брошенной. Но его пугало даже не это. Его пугало то, что она решит умереть прямо здесь. В Елене больше нет желания жить, она устала… Она пролежит здесь сколько угодно, пока не умрет. Кататония способна длится очень долго, а после нервных срывов нет потребности в еде или воде…

И Елена засмеялась. Она смеялась тем безумным смехом, в котором тонко сочетались отчаянье, злоба и ненависть. Она смеялась, а по щекам продолжали катиться слезы.

«Ад существует, но не под землей. А здесь, на земле. Нет кострищ, чертей и котлов. Ад — это смотреть как твои любимые сходят с ума. Истинное наказание, жестокое и поучительное».

Елена выдохнула и закрыла глаза. Она слышала, что отец что-то говорил, но девушка более не слушала слов. Родной язык, на котором она говорила с рождения, стал иностранным. Незнакомым. В голове все еще звучала та чокнутая музыка. Глаза болели… И слова отца превращались в пустоту — их не было слышно.

Доносились только мелодии природы: рьяное море, разгневанные небеса, крики чаек. Доносился шепот… И теперь Елена не стала стремиться заглушить его. А голос шептал и шептал…

Шептал о том, с чего все началось.

Комментарий к Чем все закончилось * отсылка к работе «До новых снов с тобой»

====== Часть 1. Глава 1. Когда танцуешь с дьяволом, слушай музыку ======