Невеста по найму (СИ) - Обухова Оксана Николаевна - Страница 5

Получалось - можно, но скачками и вприсядку. И это, если не учитывать охранника Бурана. А пес, по мнению Васильевича, чужого близко не подпустил бы!

Загадка.

Участок по периметру окольцевали пышные кусты колючего боярышника, так что через забор здесь не перемахнуть никак. Да и поселок из бывших обкомовских дач отлично охраняется... Проезжая от шлагбаума, Васильевич показал Дусе крышу губернаторского дома.

Головоломка. Не исключено, составленная профессионалом, без надежды на ответ.

К столу, накрываемому на веранде, Евдокия спустилась в черном костюмом с явным намеком на школьную форму (и приснопамятный дуэт «Тату»): юбка в складку до колен, пиджачок с рукавами до локтей, белая блузка-топ воротом чуть-чуть топорщится. В чемодане был и черный галстук, но по причине духоты и подпаленной в солярии кожи Землероева его презрела. Решила - так сойдет, и без того картина маслом вышла: двадцатипятилетняя девица на выданье в нимфетку заигралась.

Выпивающие у перил веранды мужчины окатили вышедшую Евдокию взглядами.

Не задержались. Но и не пофыркали.

Землероева покачалась на носках туфелек-балеток, поерзала спиной по дверному косяку, но бросить «жениху» призывный взгляд - милый, ты меня забыл?! - не решилась, хотя по роли следовало бы. Николай Васильевич явно обсуждал нечто важное, хмурился, губу сосредоточенно покусывал.

В углу веранды, на плетеном кресле с высокой спинкой сидела грузная носатая бабушка с вьющимися волосами цвета соли с перцем. Глубоко посаженные черные глаза неприязненно исследовали новоявленную «погремушку». Сказать по совести, будь Землероева сама собой, она б под этим взглядом и скончалась бы.

Но Дусю защищала роль - пуленепробиваемая глупость. Евдокия сделала вид, будто приняла негодующий взгляд за призыв к общению, прошелестела балетками по доскам пола и изобрела перед креслом с бабушкой нечто напоминающее книксен-реверанс с приподниманием подола и отставленной назад ножкой:

-  Добрый вечер. Вы Ираида Генриховна? Меня зовут Инесса, но я с детства терпеть не выношу, когда меня так называют...

Взгляд бабушки из неприязненного превратился в пораженный, поскольку Землероеву несло. Еще по дороге в город Н-ск Евдокия наметила Ираиду Генриховну как основной источник информации и посему втиралась к бабушке в доверие.

По рассказу «жениха» Ираида Генриховна была матерью первой, покойной жены Ильи Владимировича - Елены Тимофеевны. Потеряв супругу, Муромцев не оставил тещу, не оторвал ее от внуков. Ираида Генриховна продолжала жить в доме зятя, даже когда тот повторно женился на Елизавете Викторовне, и, если верить мнению Шаповалова, руководила в доме абсолютно. Ираида обожала зятя, тот в долгу не оставался, хоть иногда подшучивал над властной тещенькой.

И коли уж разговор коснулся Ираиды Генриховны, то стоит сразу же обмолвиться: в компании мужчин, что без усердия потягивали коньячок на ступеньках веранды, стоял и ее младший сын Модест Казимирович, бывший сводным братом покойной Елены. Лет десять назад, когда тещеньку стали подводить ноги, зрение и нервы, Муромец уговорил Модеста переехать в этот дом. Модест поупирался. Но все же переехал. Николай Васильевич ворчливо намекнул «на все готовое». Поскольку подвизался Казимирович на малопитательной скользкой ниве театрального критика. «Когда из драматурга не выходит ничего путного, - сказал Николай Васильевич, - ему одна дорога - в критику. Бомбить талант по всем фронтам».

Чуть позже, поболтав с Миленой, Евдокия догадалась, что относительно «непутной» аттестации Васильевич слегка не прав. Бойкого, язвительного пера неудавшегося драматурга в городе побаивались, то есть принимали критика всерьез. Но в прочем, во всем, что не касалось театра, Модест, избравший амплуа милого светского сплетника, был славной душкой и отличным парнем.

Евдокия пригляделась к критику и поняла, откуда вырастали корни неприязни «суженого». Стопроцентный натурал Васильевич на дух не выносил бисексуалов с шейными платками! И посему, решила Дуся, был предвзят. Когда за столом ее усадили между Васильевичем и Казимировичем, Землероева здорово обрадовалась. Вероятно, так получилось не случайно: Муромцевы посадили рядом с «погремушкой» наиболее устойчивого к дурам родственника. Но все же, все же - Модест был сплетником и умным собеседником.

                                                            * * *

Муромцевы вспоминали папу. Евдокия через плечо озиралась на большую фотографию, перевязанную по уголку траурной ленточкой. Перед портретом по русской традиции стояла рюмка водки, нарытая почерствевшим куском черного хлеба. Дуся смотрела на фотографию и удивлялась, до чего Шаповалов-Мухобой похож на своего наставника Илью Муромца. Почти одно лицо! У обоих крупные лобастые головы, четко очерченные губы, твердокаменные подбородки. Умные серьезные глаза. Наверное, эти смотревшие уже только с фотографии глаза умели, как и у Николая Васильевича, быть одновременно добрыми и строгими. Необидно насмешливыми и нешуточно серьезными.

Евдокия успела неплохо узнать доставшегося ей «суженого» и положа руку на сердце уже не знала, кто на чьем фоне проигрывает. Стройная длинноногая девушка выигрышно смотрится рядом с пожившим мужиком слегка за шестьдесят. Или невысокий кряжистый пенсионер с умными лицом в пух и прах разбивает красоту и легковесность молоденькой партнерши?

По тому, как на нее поглядывали Муромцевы, Евдокия догадывалась: счет идет не в пользу молодости. И не исключено, что каждый из родни прикидывал - на что польстилась эта «погремушка»?! Кроме «Нивы» и дома в Подмосковье с Мухобоя и взять-то нечего! Одни шрамы и награды.

На что польстилась? Может быть, не дура?

Благожелательные для гостей сомнения стали слишком часто появляться на лицах людей от всей души любивших и уважавших дядю Мухобоя. Евдокия чрезмерно долго - из понимания момента - держала рот закрытым. Решила поработать, над образом маленько потрудиться.

Прямо напротив Дуси сидела шатенка невероятной красоты. Задумчиво обгладывала лист салата. Землероева состроила ей благовоспитанную чинную мордашку и, округлив глаза, шепнула:

-  Тереза. Вы тоже на диете?

Вторая жена второго сына Муромца окатила взглядом визави, только что умявшую три котлеты-гриль и миску оливье, дернула верхней губой и промолчала. Тонкая гибкая шея под дивной головой качнулась, Тереза отвернулась.

-  Инесса, дорогая, - раздался над ухом Дуси вкрадчивый, но довольно слышимый голос стойкого на дур Модеста, - день, когда человечество изобретет таблетки от ожирения, станет траурным для нашей Терезочки. Жизнь потеряет смысл.

Дуся уже поняла, что жену таможенника только что отшлепали за негостеприимство и надменность, но реноме огнеупорной идиотки требовалось подтвердить:

-  А почему?

Дуся преданно смотрела на заговорившего с ней человека. Из округленных глаз выплескивались искренность и глупость; критик, вытянув губы дудкой, не менее искренне полюбовался эдаким шедевром и произвел:

-  Исчезнет необходимость самоутверждаться в тренажерных залах и диетах. - Дуся своевременно и бестолково похлопала ресницами. В глазах Модеста мелькнуло выражение «Боже мой, какая прелесть». - Если нет других талантов, в сфере применения остаются только пот и голод.

Скорее всего, изобретая мудреные фразы, Модест прицельно бил в Терезу. Поскольку Дусе оставалось лишь глубокомысленно морщить лоб и притворяться понимающей. (Если б в тот момент на веранде находилась Синицына, она б захлопала в ладоши! Евдокия и сама уже поверила, что выглядит «невероятно первозданной прелестью».) По гладкому челу Терезы тучка не промелькнула даже намеком. Подарив родственнику долгий, безмятежный взгляд человека, привыкшего спокойно спать, шатенка подцепила вилкой дольку огурца.

«Самоутверждение посредством физической перенагрузки укрепляет не только мышцы, но также дух и волю», - Землероева при случае сама могла насочинять формулировок.