Пилсудский
(Легенды и факты) - Наленч Дарья - Страница 17

Но неудача не сломила его. Он не отказался от политических амбиций. Начал кропотливо собирать аргументы, которые снова могли бы сделать его партнером в ведущейся им игре с центральными государствами. Прежде всего приложил усилия к тому, чтобы 1-й полк, а затем I бригада легионов, которыми командовал, стали бастионом его личного влияния.

Еще до войны он пользовался среди подчиненных огромным авторитетом. Теперь он в еще большей степени подчинил их себе. Этому способствовала нелегкая психологическая ситуация, в которой оказались стрелки, вступив на территорию Королевства Польского. Не понятые и отвергнутые населением, испытывая безграничное доверие к командиру, они в старом, как история армии, культе командующего искали спасения от настойчиво приходящей им в голову убежденности в бессмысленности их борьбы. И они находили эту опору, но одновременно постепенно избавлялись от умения самостоятельно мыслить. После нескольких месяцев боев I бригада носила уже все черты личной дружины командующего. Это оказалось необыкновенно прочным явлением. Безграничная преданность Коменданту характеризовала большинство старых солдат до конца их жизни.

Осознавая силу, которую придавало доверие солдат, Пилсудский стремился подчинить своему влиянию как можно больше легионерских отрядов. Но прежде всего его усилия были направлены на то, чтобы занять пост Главнокомандующего всеми легионами. Однако эти его старания не принесли результатов. В первую очередь потому, что австрийское начальство не испытывало к нему особого доверия. Это видно хотя бы из негативной характеристики, которую дал ему Комендант легионов в ноябре 1915 года, отвергая предложение о награждении Бригадира орденом высокого класса.

«Офицер легионов VI ранга, Бригадир Пилсудский, — докладывал поляк, носящий мундир австрийского генерала, — имеет, правда, положительные качества и военные заслуги, которые говорили бы в пользу присуждения ему наивысшей награды, однако я должен в настоящий момент высказаться против этого предложения по следующим причинам: Пилсудский командует созданной им І бригадой легионов, которая совершенно отличается от сформированных командованием легионами II и III бригад с точки зрения духа и настроений. Он со своей бригадой представляет тот элемент, который, стремясь к совершенно свободной и независимой Польше, считает австрофильское направление лишь средством для достижения этой цели, готов в любую минуту принять иную, отвечающую ему либо считающуюся таковой ориентацию. С самого начала войны он поставил своей целью взять со временем в свои руки командование над всем Польским легионом в надежде, что, опираясь на него, сможет выдвигать требования националистического характера…»

Это исключительно точные оценки. Продвижение на австрийской службе необходимо было Бригадиру не для удовлетворения обычного тщеславия, а для повышения своих ставок в начатом им торге за восстановление независимой Польши. В этой игре придунайская монархия рассчитывать на лояльность сражающегося в составе ее армии офицера действительно не могла.

Об этом однозначно свидетельствуют политические инициативы Пилсудского вне рамок легионов. Самая серьезная из них, относящаяся к сентябрю 1914 года, заключалась в создании в Королевстве Польской национальной организации, с помощью которой Пилсудский намеревался установить тесные контакты с Германией. Он рассчитывал, что при ее поддержке ему удастся быстрее осуществить мечту о сформировании многочисленной польской армии. В конце концов осенью 1914 года он отказался от этих планов, но дорога к более позднему соглашению была проторена.

Предпринимая эти шаги, Бригадир прекрасно знал, что они принесут ожидаемые результаты лишь в том случае, если удастся обеспечить им поддержку населения. Поэтому он прилагал усилия, чтобы укрепить свое влияние как в тылу, так и по русскую сторону фронта. Этой цели, в частности, служила созданная летом 1914 года в Варшаве подпольная Польская военная организация[55], а также образованный позже, уже после отступления царской армии, в декабре 1915 года, Центральный национальный комитет, созданный партиями, симпатизирующими пилсудчикам.

С течением времени Пилсудский уделял все большее внимание политическим вопросам. Однако в первые месяцы войны его интересовали прежде всего военные действия, о которых он знал только по литературе. Теперь ему пришлось сдавать трудный экзамен на практике.

Война поглотила его без остатка. Несмотря на лишения, связанные с пребыванием в полевых условиях, несмотря на все опасности, которые несла с собой, она пробудила в нем неизвестные чувства и потребности, обнажила скрытые черты его личности. 5 мая 1915 года Бригадир писал майору Рыбаку, через которого он раньше поддерживал контакты с австрийской разведкой: «На войне многому учусь. Кажется, что я отношусь в этом отношении к весьма немногочисленной группе людей, которые, любя войну как искусство или ремесло, чувствуют в ней не только интерес, идею, но и просто наслаждение от того, что твои мысли чем-то заняты…»

В новых обстоятельствах Пилсудский изменил стиль своей жизни. На фронте каждый день приносил новые проблемы, требовал действий. Внешним проявлением этой метаморфозы явился тот факт, что он сбрил в декабре 1914 года бороду, которую носил многие годы. Поэтому можно без всякого преувеличения говорить о новом облике командующего.

Выступление в поход серьезно упростило его личное положение. Наконец он расстался с Марией. Покинув в августе 1914 года краковскую квартиру на Шляке, он уже, собственно говоря, в нее не вернулся. Нанося краткие визиты под Вавель, он старался останавливаться в гостинице. Хотя в особенно трудные моменты не мог отказать себе в удовольствии взглянуть еще раз на старое местожительство. Так было, например, в ноябре 1914 года, когда после лихого и опасного марша через Улину Малую, который мог закончиться катастрофой для него и подчиненных ему отрядов, он появился на Шляке с возгласом: «Много, очень много чая и есть, а больше всего спать».

Зато теперь он чаще видел Александру. Когда началась война, он привез ее из Львовской квартиры в Краков, планируя поручить ей важную политическую миссию. Она должна была отправиться вместе с женой Леона Василевского в Варшаву, чтобы склонить Дмовского к сотрудничеству. Так по крайней мере спустя годы писала она в своих воспоминаниях. Мысль была настолько фантастической, что невозможно отвергнуть подозрения, что, в сущности, Пилсудский был больше заинтересован в личной встрече с Александрой, чем в использовании ее в этой заранее обреченной на неуспех миссии. Трудно опровергнуть это сомнение, ибо неудачный поход стрелков привел к отказу от сопутствующих ему политических планов. Александра осталась в Кракове.

Однако долго быть вместе им не довелось. Пилсудский отправился на фронт. Она посвятила себя работе в тылу. Вначале стала заведующей канцелярией Гражданского комиссариата Келецкой земли. Когда же спустя несколько недель он был распущен, перешла в разведывательно-курьерский отдел I бригады на должность коменданта курьерской службы.

Они виделись, когда позволяли условия. Собирались, в частности, провести вместе первый военный сочельник.

Однако это оказалось невозможным. «Москали пожелали вдруг драться, и я должен мчаться обратно, ибо нас опять бросают на фронт, — писал Пилсудский в письме, которое должно было заменить встречу. — Аминь, все мечты развеялись, рухнув как карточный домик».

Это письмо стоит процитировать пошире. Написанное в сочельник, в благоприятствующий к раздумьям вечер, не предназначенное для посторонних лиц, оно показывало все колебания и сомнения, которые переживал его автор, внешне демонстрируя невозмутимое лицо.

«Боже мой, — отбрасывал он заученную позу, — сколько же моих мечтаний в течение этих нескольких месяцев рухнуло, и только, наверное, из-за моего глупого упорства я не подох и не пустил себе пулю в лоб от этого постоянного крушения моих мечтаний и иллюзий. Несмотря на славу, которую я снискал, несмотря на то, что я мог бы радоваться многими результатами, которых сумел добиться, бывает, однако, так грустно и тяжело, так невыносимо и мерзко на душе, что я, как ребенок, готов искать утешения где-нибудь на свете, чтобы хотя бы на минуту почувствовать без необходимости держать себя в напряженном состоянии воли, превозмогающей депрессию, и чтобы переложить на кого-то другого необходимость приглушения внутренней боли и адской усталости.