Сапоги — лицо офицера - Кондырев Виктор Леонидович - Страница 26

— Товарищи члены суда офицерской чести! — перебил его Савостин. — Какие будут ваши предложения?

Секретарь суда танкист капитан Дерюгин подошел к Савостину, пошептал на ухо и вышел. Почти сразу же вернулся. За ним вошел Белоус.

— Я прошу прощения за вторжение! Понимаю, я не имею никакого права вмешиваться в суд… Я почему зашел? Упустил я из виду, понимаешь, Савостин, ознакомить тебя с мнением командования полка… Как ты считаешь, Савостин, мы вот тут посоветовались, может, понизим Раймера в должности, назначим его на танковый разведвзвод? И капитану взводом покомандовать всегда полезно… Все-таки он опытный танкист, они у нас на дороге не валяются… А там посмотрим, одумается, может… А? Какое твое мнение, Савостин?

Полковник смотрел майору в глаза.

Тот встал и оглядел судей.

— Да мы и сами склоняемся к такому решению. Погорячились немного, ничего не скажешь, случай с капитаном Раймером возмутителен… Кто за то, чтоб понизить в должности капитана Раймера? Единогласно… Можете идти, капитан!

Белоус вышел вслед за Раймером, сказал ему в спину:

— Зайди ко мне!

Майор Асаев улыбнулся расстроенному Курицыну:

— Ай-ай-ай! Работаешь в штабе, а мнения начальства не знаешь! Это непростительно, так карьеру не сделаешь!

Капитан Дерюгин не скрывал радости…

Все устали, как собаки.

Третий день подряд батарея оборудовала огневую позицию. Копали хода сообщения, траншеи, гнезда для боеприпасов, расчищали площадки для минометов. Под нетолстым слоем мягкой земли, пронизанной корнями, оказалась галька вперемежку с крупными валунами. Приходилось долбить ломами и кирками, работы продвигались медленно, и первые два дня капитан Синюк раздраженно покрикивал, подгонял.

Злились на начштаба майора Терехова, это он все затеял. Сидел, сидел себе в штабе и вдруг решил, что, если китайцы атакуют, они не встретят организованной обороны. Как будто, вырыв ямы вокруг расположения, оборона станет непреодолимой…

Оверьянов и Синюк выбрали позицию в кустарнике, на поляне, окруженной редкими соснами, недалеко от заброшенной, ведущей неизвестно куда, проселочной дороги.

Сейчас позиция была почти готова, и командир батареи успокоился, к вечеру должны управиться.

Временами солдаты натыкались на бурундука. Вся батарея бросалась ловить юркого полосатого зверька, раскапывали нору, искали запасенные на зиму орехи. Скрываясь от солнца, офицеры сидели под кустом, с интересом ждали результатов охоты. Уже три пойманных бурундука сидели в накрытых тряпьем касках.

Из газика вышли майор Курицын и Оверьянов.

Как бы не замечая офицеров, оба склонились над картой на капоте машины.

Лейтенанты не сдвинулись, сидите, не вскакивайте, сказал Синюк, нечего этому дураку Курицыну лишний раз козырять, надо будет, сам подойдет.

Вдруг майоры заговорили громко, заоглядывались, указывая куда-то в сторону. Направились к минометчикам.

— Прекратить работы! — строго сказал Курицын. — Неужели, Синюк, вам не ясно, что ваша позиция уязвима с воздуха? Минометы надо установить вон там, на опушке, чтоб иметь возможность укрыться в лесу.

— Пусть это вас не волнует, товарищ майор! Если самолеты нас обнаружат, не поможет ни лес, ни окопы. У минометчиков такой лозунг: «Смерть врагу, пиздец расчету!» — встревоженно пошутил Синюк.

— Вы не паясничайте, капитан! — Курицын нахмурился. — Позицию необходимо перенести на двести метров к лесу!

— Как перенести! Вы смеетесь?! Батарея работала три дня! Да в конце концов я и не вам подчиняюсь! У меня есть начальник артиллерии, он в курсе дела…

— Нет-нет-нет! — быстро сказал Оверьянов. — Не кричи, Синюк! Тебе надо было более тщательно подойти к этому вопросу. Придется переменить позицию, я согласен с Курицыным…

— Да что это такое… — растерялся капитан. — Мы же вместе выбирали… Солдаты руки в кровь истерли… Что эти двести метров решат?

— Выполняйте приказ, капитан! Что вы тут расплакались, солдаты устали, солдаты руки истерли! Они служить должны, а не писать в песочек и пасочки из него лепить. Поменьше слюнтяйства! Не берите пример с ваших лейтенантов!

Майор Курицын сердито пошел к машине.

Оверьянов, уходя, полушутливо заворчал, надо, надо, Синюк, не артачься, допустил оплошность, исправь, солдатам будет только полезно поработать немного, ничего страшного…

Солдаты, прекратив работы, напряженно смотрели на офицеров.

Синюк сплюнул с досады, повернулся к лейтенантам, ну что вы скажете, как теперь выкручиваться…

— Ах ты, Гном, моя радость! — с ожесточением сказал Казаков. — Вы видите, какая мандавоха, сам же выбирал позицию, а теперь отказывается!

— А ты рассчитывал, что он из-за тебя со штабным начальством ругаться будет? — злобно ответил Петров. — Ничтожество! Такой за двадцать копеек в церкви перднет!

Синюк не мог успокоиться.

— Правильно говорят, не торопись выполнять первый приказ, ибо сейчас же последует другой! Что этот дурак понимает в артиллерии! Это пол сотни деревьев придется завалить, чтоб они минам не мешали… Батарея зря три дня жопу драла из-за этого дуроеба!

— Я не перестаю удивляться нашей наглости. Под предлогом выполнения священного долга и под угрозой тюрьмы пригнали сюда молодых людей, поселили в скотских условиях, кормят хуже свиней, тиранят их на губе, издеваются в казармах, два года без отпуска и после этого мы считаем себя вправе требовать от них сознательного отношения к службе. Не просто, заметьте, не прекословить начальству, а сознательно, то есть с воодушевлением и восторгом, выполнять приказы любого мудозвона!

Толя Теличко разволновался, поднялся с земли.

— Была бы это профессиональная армия, другое дело. Там деньги платят, люди добровольно записываются, знают, что их ждет. А мы платим солдатам три шестьдесят в месяц, да половину еще высчитываем, то на газеты, то на пуговицы запасные. Что они видят? Несправедливость, хамство и лицемерие? Естественно, им приходится подстраиваться. Вот поэтому столько среди них всякой рвани и хитрожопых лодырей или просто нарушителей, крупных и мелких! С нормальными человеческими качествами при таком порядке не выживешь. А выжить хочется всем, вот люди и звереют для этого…

— Не кипятись, Толя! — сказал Казаков. — Зато наша армия самая выносливая и неприхотливая. Изголодавшемуся солдату пообещай чашку риса, стакан водки или колбасный магазин на разграбление, так он тебе жизни за это не пожалеет! Поэтому мы так и боимся китайцев — их много и все нищие… А скажи нашим, что вон в том городе они найдут бабу и транзистор, быстренько бросятся на штурм… Все это входит, наверное, в психологическую подготовку армии, не зря над этим ломают голову тысячи ученых…

— Да при чем здесь психология! — сказал Петров. — Просто денег не остается на булочки с изюмом.

— Вы так и вправду до ерунды договоритесь! — Синюк успокоился. — Армия такой и должна быть, это вам не Гагры — Сочи-Мацеста! Вон, американцы, получили под жопу во Вьетнаме и не удивительно. У них каждому солдату даже туалетная бумага ежедневно положена! Видите ли, нельзя в бою пальцем или листьями подтереться! А призывники повестки жгут перед президентом! Попробовали бы у нас такое, я бы первый этих пидоров из пулемета! Теперь судят на всю страну какого-то несчастного лейтенантика. Якобы, слишком много перестрелял старичков и старушек! А ты что бы сделал, Казаков, если бы из вражеской деревни какая-нибудь срань зеленая выстрелила в спину и убила, скажем, твоего друга Коровина? А? Камня на камне не оставил бы от этой деревни! А вы говорите несправедливость, хамство… В армии иначе нельзя. Солдата надо раздрочить, да дать ему передовую технику, и чтоб командира боялся. А как он будет выполнять приказы, сознательно или бессознательно, меня не интересует… Строй, Петров, батарею! Ничего пока не говори, подождем до завтра…

Полигон нашли еще в конце весны, в двенадцати километрах, недалеко от деревушки Голубая.