Буря (ЛП) - Дьюал Эшли - Страница 50

— Ну что ты молчишь? Не унимался Томми. Что там написано?

Риа посмотрела на мальчишку. Он стоял достаточно близко, чтобы самостоятельно прочитать строки, выведенные уже блеклыми чернилами на пергаменте. Более того, она не хотела вслух произносить то, что было там написано.

— Вот. Девочка ткнула пальцев на нужное предложение. Ч-читай.

— Да я… я плохо читаю.

— Плохо?

— Аргон пытался научить меня, но у меня времени не находилось. А тебя кто научил?

— Эльба. Она з-занимал-лась со мной к-ка-каждый д-день.

Томми посмотрел на свою спутницу. Бархатное платье выглядело на ней нелепо. Он привык видеть Рию в бесформенных балахонах, мальчишеских штанах. А сейчас она была похожа на выскочку с собранными волосами и в отполированных до блеска туфлях. Вряд ли ей нравилось носить эту одежду. Томми заметил, что она постоянно поправляла жутко длинные рукава и закатывала их к верху.

Томми хотел было попросить Рию, чтобы она научила его читать, как вдруг дверь со скрипом распахнулась. Ребята синхронно обернулись, и Томми невольно закрыл девочку своей спиной, хотя, по правде говоря, он уже подумывал о том, чтобы уносить ноги через маленькое окно.

— Что это вы тут забыли?

Н а пороге появился высокий, седобородый старик. Он упер руки в боки, прищурился и уставился на Томми своими серыми, мутными глазами, от которых душа леденела.

— Хуракан?

Риа вытянула шею, чтобы получше рассмотреть гостя, а старик по-хозяйски прошел внутрь и взмахнул ладонью.

— Ну и занесло вас ветром! Кажется, детей сюда не пускают.

— Сюд-да и взрослых не п-пу-пускают.

— А я не взрослый. Я жутко старый, девочка. Хуракан щелкнул пальцами, и легкий порыв ветра захлопнул за ним дверь. Он заговорчески улыбнулся. Отчитывать детей он не собирался. Более того, он удивился, что они додумались проникнуть в архив раньше него. Приятно слышать твой голос, Риа Полуночная. Как твое самочувствие?

— Х-хорошо. С-спа-пасибо.

Как непривычно было слышать всего два слова из уст такой болтливой девочки, как Риа. Она хотела бы сказать больше, хотела бы в красках описаний свои эмоции и чувства, но в горле словно что-то сидело. Г орло саднило, когда Риа пыталась выговаривать буквы, и ей было непривычно больно произносить знакомые звуки.

— Тебе нужно больше практики, поверь мне, я толк в жизни знаю.

— К-какой еще п-практ-тики?

— Больше общайся, больше разговаривай. А еще… старик со стуком облокотился о край стола широкими, бледными ладонями и наклонился близко-близко к девочке. Тебе бы очень помогло чтение вслух. Ты же любишь читать? Вот и займись этим.

— Сейчас?

— Ну а когда еще? Давай, не тяни, я не молодею. Что у тебя за бумаги под локтями?

— Там про огненного всадника, вмешался Томми, про Лаохесана.

— Выучил новое слово, проворчал Хуракан, имя этого человека стоит произносить шепотом, уяснил? Или вообще не произносить. Разве ты готов бросить ему вызов?

Томми посмотрел на Рию и вдруг ясно осознал, что правду он сказать не может. Ему нужно было соврать, чтобы она не посчитала его трусом. Но тогда он окажется лгуном, и Хуракан обязательно к этому придерется. Мальчишка сплел перед собой руки и отрезал:

— Я сделаю все, чтобы помочь Аргону.

— Даже на войну пойдешь?

— Даже пожертвую собой.

Старик нахмурил кустистые брови и недовольно взглянул на юного друга. О смерти он знал столько же, сколько о жизни. Но, как и все летающие люди из Долины Ветров, он бросал вызов Моране и не понимал, что смерть побеждает в любом из вариантов.

— Ладно, отмахнулся старик и забрал старый пергамент у Рии, что у нас тут? Вы просмотрели много дневников визирей? Я бы начал с прислужников Радмана.

— Ч-что за Р-ра-радман?

— Отец Алмана и Вигмана Барлотомеев. Замкнутый был человек. Тихий и мрачный. Я виделся с ним однажды. Так он даже не предложил мне медовухи! Запомните, тот, кто не желает разделить с тобой хлеб, никогда не разделит с тобой свое мнение.

— Почему?

— Потому что в нем нет уважения, Томми. А без уважения трудно найти общий язык.

Хуракан прищурился, приблизившись к влажному, хрупкому пергаменту, и едва не проткнул носом тонкую бумагу. Он с интересом расшифровывал корявый подчерк одного из старых визирей Станхенга, и неожиданно замер. Дымчатые глаза старика округлились.

«Лаохесан Опаленный заключил внебрачный союз с уроженкой Хорго. От их союза на свет появился ребенок, предположительно мальчик, имя при рождении не дано».

— Ребенок? Вслух возмутился он и согнулся над столом, будто горбун. Его пальцы с силой сжали края пергамента, оставив на нем разводы, а легкие непослушно сжались, как будто у них было право сжиматься и разжиматься, когда им заблагорассудится.

Хуракану стало не по себе, он встревожено перечитал предложение и вдруг замер. В его глазах вспыхнуло ярое недоумение. Он прожил более ста лет, и, тем не менее, застыл в полнейшей растерянности.

— Ребенок… Тихо повторил он, прокатившись дрожащими пальцами по серебристой бороде, и внезапно усмехнулся. Кажется, у Лаохесана Опаленного был… сын.

АРГОН

Лошадь плохо слушала Аргона. Она вертела головой, пытаясь сбросить наездника со спины, и издавала недовольные ворчания. Предводитель погладил ее по угольной гриве, а она лишь громче возмутилась. В конце концов, спутники Аргона начали посмеиваться над тем, как безмозглая кобыла ставила на место сам ветер Дамнума, и посматривали на него с открытой издевкой. Если мужчина не может приручить коня, на что он вообще способен?

— Кажется, ветер сегодня не попутный, отрезал Вольфман, наблюдая за Аргоном, и на его лице появилась самодовольная ухмылка. О н чудесно чувствовал себя в седле, и ему не доставляло проблем одновременно разговаривать, злорадствовать и сжимать поводья.

Небольшой отряд из пятнадцати стражей, не считая короля, Эрла Догмара и Аргона, направлялся на север Калахара в огненные земли Халассана. Каменные сердца с большим трудом сдерживались от острот в сторону самого Черного Ястреба, который обворовывал их казну на протяжении многих лет. Аргон вместе со своей шайкой дикарей пробирался в их казармы, тайком забирал провизию, он устраивал засады, поднимал ложную тревогу, и именно он ехал впереди колонны с абсолютно невозмутимым видом; количество угрюмых взглядов, прожигающих его спину, увеличивалось с каждым ударом подков об иссохшую землю Вудстоуна. И как бы гневно Вольфман Барлотомей не поглядывал в сторону своего нового союзника, его злость терялась на фоне перекошенных от возмущения лиц, а самое негодующее лицо было у Эрла Догмара. Он так стискивал в кожаных перчатках поводья, что костяшки его пальцев звонко трещали, и так как путь до Фера был долгим, Аргону приходилось терпеть и этот звук, и шепот за спиной с завидной стойкостью.

Отряд короля Вольфмана Барлотомея пребывал в пути уже четвертый день. Солдаты останавливались на ночлег, выстраивали гигантский, двухъярусный шатер с позолоченной бахромой для его величества, а потом под звездным небом выпивали эль и хохотали о том, как от них несет псиной, и как хотелось бы им вернуться в Станхенг, чтобы провести ночь в объятиях распушенных девиц Гунноры из пивной.

Ночи стали светлее. На пятые сутки Аргон сидел, облокотившись о корявое, черное дерево, которое, казалось, горело годами, но так и не превращалось в пепел, и следил за ультрамариновым небом, сжимая в пальцах холодный металл отцовского клинка.

Ему хотелось вновь увидеться с отцом. Ему хотелось похоронить его. Достойно. Так, как хоронят всех летающих людей сжечь тело и развеять пепел на западном ветру. Но он не мог отплатить Эстофу за верность и любовь, он не исполнил его желание, не поборолся за его великое имя. Он оставил пепел отца на пограничном утесе Арбора и ушел.

Ядовитая желчь прокатилась вдоль пищевода, расползлась по венам, как по паутине, и Аргон зажмурился, тешась лишь единственной отрадой в своих мыслях: картиной отрубленных голов Осгода Беренгария и Алмана Многолетнего на серебряном блюде. Так он справлялся с болью каждый день и каждую ночь. Он представлял, как мстит за отца, он представлял, как поднимает голову Осгода над землей, и как кровь из его оторванной шеи скатывается по его запястью и плечам. С этими мыслями он засыпал и просыпался. Лишь вера в отмщение не позволяла ему сойти с намеченного пути.