Коралловые четки - Вильм Антуан - Страница 1

Считаю необходимым предпослать этой книге несколько пояснительных слов. Цель ее: выяснить, насколько это возможно в произведении вымышленном, драматическую сторону некоторых явлений, изучение которых теперь служит предметом страстных исследований. Чисто научное произведение не может дать точного описания чувств, вызываемых игрой физических сил. Роман есть наиболее пригодный для этого род сочинений; он дает возможность полнее описать факты, которые показались бы невероятными, если откинуть сопровождавшие их эмоции. События, которые составляют канву этой истории, не вполне вымышленные и, может быть, герои моей книги узнают себя, несмотря на все мои старания преувеличить их приключения. Приключения эти вряд ли могут быть названы единственными в своем роде, и другие наблюдатели, без сомнения, констатировали то же, что и я. В числе моих действующих лиц есть мистики. Изучение влияния мистицизма показалось мне уместным в таком произведении, где зависящие от него явления составляют фон рассказа.

Я мечтал у камина, в моем рабочем кабинете, следя глазами за голубым дымом папиросы, когда мне подали карточку Леира. Я знал его по имени: это был один из наиболее выдающихся учеников моего старого друга, профессора Дюрье, химика, достигшего славы благодаря своим замечательным работам о брожении вин. Леир защищал обратившую на себя внимание диссертацию о роли серной кислоты в виноделии, и Дюрье считал его за ученика, призванного стать его продолжателем. Несмотря на беспорядок моего костюма, — не было еще восьми часов утра, — я велел ввести посетителя. Я предчувствовал, что мне предстоит изучить один из тех необыкновенных случаев, в которых мой любопытный ум находит столько интересного, и события не замедлили оправдать мое предчувствие, Леир доставил мне материал для наиболее невероятных наблюдений за всю мою медицинскую практику. Однако, ничто в его наружности не давало возможности предвидеть странность тех нервных явлений, но поводу которых он пришел со мной посоветоваться. Я рассматривал его искоса, пока читал рекомендательное письмо, которое он принес мне от профессора Дюрье, и видел только молодого человека высокого роста, сильного сложения, с правильными чертами лица, густыми волосами и длинной темной бородой. Взгляд его черных глаз смело встречался с моим взглядом, и я читал в нем откровенность и прямодушие. Решительно, клиент мой производил хорошее впечатление. Дюрье в теплых выражениях рекомендовал мне его: «Посылаю Вам, — писал он, — моего лаборанта, г-на Леира, который видит причину своих страданий в расстройстве нервов. Может быть, он чрезмерно занят своей болезнью, так как я не замечаю в нем ничего, могущего вызвать тревогу. Мне он кажется таким же, каким я знал его всегда. Во всяком случае, лечите его, как Вы стали бы лечить преданного Вам Дюрье».

— Ну, молодой человек, — сказал я моему посетителю, прочтя принесенное им письмо, — что вам угодно?

— Я хотел бы знать ваше мнение о некоторых нервных явлениях, которые вызывают во мне беспокойство за будущее. Я говорю о постоянных, всегда одних и тех же видениях, от которых я не могу избавиться.

— Пожалуйста, расскажите мне о них с точностью, — ответил я, — и не пропуская ни малейшей подробности. Скажите мне, как начались эти видения, когда именно они возникли и опишите все обстоятельства, их характеризующие.

— Мой рассказ может выйти длинным, если вы хотите, чтобы я изложил мельчайшие подробности моих видений. Я боюсь надоесть вам.

— Не бойтесь этого. Ваши видения должны быть особого рода, чтобы заботить вас до такой степени: я могу верно определить их значение, только разобрав их подробнейшим образом.

— Позвольте прежде всего сказать вам, доктор, что я обращаюсь к вам не только как к врачу. Эти видения превращают мой сон в жизнь более беспокойную и утомительную, чем бодрственное состояние. Я сообщил о моих опасениях моему учителю, профессору Дюрье, и мой добрейший патрон посоветовал мне отнестись к вам. «Доктор Эрто, — сказал он мне, — избрал своей специальностью изучение наиболее редких явлений психической жизни, и я не знаю, кто, кроме него, мог бы выяснить, в чем у вас дело». Итак, я пришел к вам вследствие дружеских настояний моего патрона. Будьте уверены, что по собственной инициативе я не стал бы делать признаний, которые могут внушить сомнение в нормальности моего рассудка.

— Вернемся к делу, господин Леир. Не бойтесь рассказать мне всю вашу историю, так как, вероятно, не без причины Дюрье прислал вас ко мне. Возьмите папиросу и начинайте.

— Благодарю вас, я не курю. Вот факты. Я защитил диссертацию на доктора химии в ноябре месяце прошлого года, следовательно, уже два месяца назад. Эта диссертация стоила мне большого труда: пришлось делать справки в многочисленных документах и производить трудные, тонкие и продолжительные опыты. Последние я делал не только в лаборатории, а также в погребах и винных складах. В продолжение трех лет мне пришлось проводить целые часы в помещениях, где воздух насыщен парами алкоголя и эфира вследствие брожения вина. Я всегда пользовался прекрасным здоровьем и не помню, чтобы особенно много видел снов. Склонность к видениям обнаружилась только после моего докторского экзамена. Прошло несколько дней после защиты диссертации; я был в Аркашоне, куда уехал отдыхать, делал моцион, ел с аппетитом и чувствовал себя превосходно. 28 ноября я совершил утомительную прогулку на мыс Ферре, очень устал и лег тотчас после обеда. Ночью я видел следующий сон…

Тут Леир вынул из кармана записную книжку и справлялся с нею, продолжая рассказ…

— Я увидел себя в большом лесу, гуляющим по просеке. Была ночь, но при холодной погоде небо было ясно, и я ориентировался без большого труда. После довольно долгой ходьбы я подошел к фасаду большого дома, построенного во вкусе 1840 года; парк, посреди которого находился дом, был окружен решеткой. Я облокотился на эту решетку и машинально поднял глаза на одно определенное окно, находившееся в первом этаже, на правом углу обращенной ко мне стороны дома. Я пристально смотрел, во сне, не менее часа на это окно, не будучи в состоянии отвести от него глаз. Я чувствовал себя как бы очарованным и, несмотря на величайшие усилия, не мог изменить направления взгляда. Кошмар такого рода чрезвычайно мучителен; он прекратился при моем пробуждении. Я посмотрел, который час на моих часах: было 3 часа утра. Я не мог больше заснуть, так был взволнован чувством парализованности, которое испытал. Голова у меня была тяжелая, а в затылке ощущалась довольно сильная боль. Нездоровье продолжалось до утреннего завтрака, затем оно миновало. Я не думал больше о моем сне, днем съездил в Казо, где осмотрел пруд, опять немного устал и лег, как накануне, почти тотчас после еды. Мне опять приснился сон предшествующей ночи: я прошел по тому же лесу, видел тот же дом, опирался на ту же решетку, и непреодолимая сила устремляла мой взгляд на то же самое окно. Я попробовал бороться с этой силой, которая делала неподвижным не только мой взгляд, но и все члены и противилась всякому движению, которое могло бы изменить положение моих глаз. Я делал невероятные усилия, чтобы повернуть голову, чтобы вырваться из-под этого очарования: все было бесполезно; кошмар продолжался, я думаю, более часа и прекратился только с пробуждением. Усталость моя была очень велика; я чувствовал головную боль, а также боли в затылке и шее. Я встал только в полдень; после полудня немного погулял, пообедал легкими кушаньями, поздно лег спать. Мне думалось, что кошмары двадцать восьмого и двадцать девятого ноября были следствием плохого пищеварения; но 30-го ноября мое сновидение повторилось; оно было тождественно с предыдущими. Наученный опытом, я не пытался больше отвести взгляд от окна, на которое глаза мои были устремлены. По прошествии довольно долгого времени, может быть, часа, я заметил во сне, что вновь получил свободу движений. В первый раз я мог идти. Я вернулся назад и проснулся в тот момент, когда находился в лесу, около большого дуба, у которого стоял шалаш. Я уже заметил его прежде, так как мое сновидение начинается как раз с этого места: я вижу себя всегда около этого шалаша, когда замечаю, что нахожусь в лесу. Словом, доктор, с 28-го прошлого ноября я вижу одно и то же: каждую ночь провожу час, опираясь на решетку, чувствую невозможность изменить направление моего взгляда. Я не пробую больше бороться с этой невозможностью: опыт научил меня, что такое сопротивление всегда ведет за собой мигрень на другой день, тогда как я не испытываю ни малейшего нездоровья, если покоряюсь. Я боюсь, однако, как бы это ощущение паралича во сне не предвещало какого-либо повреждения зрения. В самом деле, я читал, что некоторые болезни иногда дают о себе знать во сне, прежде чем разразиться в действительной жизни. Я хотел бы, чтобы вы внимательно осмотрели меня, доктор, и не скрыли ничего из ваших умозаключений.