Славный маленький тостер отправляется на Марс - Диш Томас Майкл - Страница 2

• Предыдущая
• 2/13
• Следующая

Тостер, поскольку какие-либо вращательные характеристики у него начисто отсутствовали, пришел в замешательство, увидев показания на дисплее калькулятора, и даже Гувер вместе с радио, знавшие кое-что о «пи», были слегка озадачены, потому что калькулятор менял цифры быстрее, чем они успевали разглядеть их.

Снова ослепительная вспышка, и калькулятор весь засветился, будто игровой автомат, зафиксировавший самый крупный счет. На дисплее появилась надпись: Е = мс².

— Что это значит? — прошептало электрическое одеяло.

— Понятия не имею, — отозвался с беспокойством тостер, обвивая своим шнуром стоящую рядом на кухонном столе деревянную перцедробилку. — Просто не представляю.

Полыхнув еще одной миниатюрной молнией, калькулятор отсоединился от слухового аппарата.

— О! — воскликнул он. — Ой-ой-ой! Великие небеса! Я не… Я не могу… Вы не поверите… Нет, немыслимо! Извините, но мне нужно обратно в ящик.

— Он справился? — спросило одеяло.

— Думаю, да, — ответил тостер. — Кто-то из них точно справился.

— Слушайте! — вскрикнуло радио. Издалека, словно передавала станция, которая находилась на пределе слышимости, донеслось чье-то пение. Однако пело не радио, пел слуховой аппарат.

— Не сочтите меня назойливым и бестактным, — прервал пение вентилятор, но я хотел бы узнать, где вас изготовили. Меня самого, например, — на фабрике в Ульме.

— А меня, — проворчал Гувер, — в США.

— Что ж, — задумчиво промолвил слуховой аппарат, — установить, откуда я происхожу, довольно трудно. Патент на меня был выдан в Берлине в 1934 году за номером 590783, но к тому времени я уже находился в Принстоне, штат Нью-Джерси.

— Странно, — заметил тостер. — Как вы могли быть изготовлены раньше, чем на вас выдали патент?

— Я не был изготовлен в обычном смысле этого слова. Меня сделали вручную.

— То есть, — восхитился тостер, — вы образец?

Слуховой аппарат кивнул.

Электроприборы онемели от изумления. Никому из них раньше не доводилось встречаться с настоящим образцом. Даже Гувер, неприятно смущенный тем, что слуховой аппарат оказался на несколько лет старше его, поневоле преисполнился почтения.

— А мой изобретатель, — продолжал рассказ новичок, — был не немец, а швейцарец, ставший в 1940 году гражданином США.

— А кто вас изобрел? — спросил тостер.

— Вы наверняка слышали о нем. Он был очень знаменитым. Его звали Альберт Эйнштейн.[2]

Радио разразилось песенкой, вентилятор начал с угрожающей скоростью вращаться, пылевой мешок Гувера раздулся до исполинских размеров. Во всем доме не найти было электроприбора, который не испытал бы потрясения. Ведь Альберт Эйнштейн, как известно любому электроприбору, был величайшим научным гением двадцатого века и, быть может, человечества вообще.

В последующие недели, стоило только хозяйке выйти из дома, слуховой аппарат спускался со своего крюка, на котором хозяйка его попросту не замечала, и часами развлекал другие электроприборы рассказами о годах, проведенных вместе с Альбертом Эйнштейном. По этим рассказам выходило, что слуховой аппарат был лучшим другом великого ученого. Он был неразлучен с Эйнштейном с 1930 года до часа смерти ученого. Едва лишь великий физик задумывался над вопросами, которые больше всего его заботили, он надевал слуховой аппарат, зажмуривал глаза, дергал себя за кончики седых усов и…

— А потом, — закончил слуховой аппарат, — он начинал разговаривать со мной. Разумеется, по-немецки и так тихо, что никто, кроме меня, не мог разобрать ни единого словечка. Он говорил со мной часами. Гений!

По прошествии некоторого времени слуховому аппарату стало ясно, что никто из электроприборов, даже образованный калькулятор, не способен постичь великолепие, изящество и величие эйнштейновской обобщенной теории полей, разработке которой ученый посвятил последние двадцать лет своей жизни — годы, по мнению профанов, потраченные им впустую. Ранние его труды привели к изобретению атомной бомбы. Вовсе не считая, что мир созрел для продолжения исследований в этой области, Эйнштейн хранил молчание и делился своими открытиями только со слуховым аппаратом.

Слуховой аппарат, тем не менее, вовсю пользовался своими знаниями в домашних делах — например, он показал Гуверу, как лишить веса крупные частички мусора. Ведь невесомую хлебную крошку засосать ничуть не труднее, чем горстку пыли. Еще слуховой аппарат научил радио принимать сигналы из самой Австралии. Каждое утро тамошняя станция передавала песню «Танцующая Матильда», мелодия которой была такой же душещипательной, как у песенки Ричи Хейвенса, в которой тот рекламирует продукцию фирмы «Амтрак». Эта мелодия настолько захватила радио, что оно частенько мурлыкало ее само по себе, и тогда тостеру хотелось выдернуть его шнур из розетки. Удивительно, что радиоприемники, похоже, не сознают, что музыкальные вкусы и пристрастия у всех разные.

В начале марта радио стало принимать другую песню. Несмотря на предельную громкость динамика, она звучала очень тихо, но отличалась заразительным маршевым ритмом, и вскоре все электроприборы распевали ее под радио. Слова в той песне были такие:

Тостер был в восторге от этой песни. Слушая ее, он готов был печь тост за тостом, кусок за куском, буханку за буханкой и никогда не останавливаться. Он грезил наяву о грузовиках, подвозящих к их маленькому домику огромные коробки с вафлями и пирожными в количествах, которые больше подходили супермаркету. А песня не покидала его даже в грезах, она звучала в нем, словно его нагревательные спирали превратились вдруг в струны арфы, но слова ее изменились:

Пробуждаясь от грез, тостер злился на себя из-за того, что так привязался к рекламе конкурирующей фирмы и забыл про собственную: в конце-то концов, его изготовила фирма «Солнечный луч», а уж никак не «Попьюлукс», что бы он там ни производил.

— Что такое «Попьюлукс»? — требовательно спросил тостер у радио, когда оно в очередной раз принялось наигрывать знакомый мотив. — И о каких врагах они толкуют?

— Не знаю, — ответило радио. — А мелодия хороша, правда? «Долг призывает, долг призывает…»

— И ты не слышало, чтобы кто-нибудь рекламировал товары «Попьюлукс»?

— Вроде бы нет. Порой раздается слабенький голосок, но я не могу разобрать, что он говорит.

— А любопытство тостера, пожалуй, отнюдь не праздное, — задумчиво произнес слуховой аппарат. — Давай попробуем вдвоем. Может, так у нас получится?

Он взобрался на радио и прижался к его корпусу в том месте, где находился динамик.

— Как только песня кончится, все должны замолчать. Вероятно, я сумею расслышать слова диктора.

Песня оборвалась. Наступившую тишину нарушало лишь озабоченное бормотание слухового аппарата, но, поскольку бормотал он по-немецки, понимал его один вентилятор.

— О чем он? — робко поинтересовалось электрическое одеяло.

— Сначала, — перевел вентилятор, — он сказал:

«Гром и молния!» Потом: «Не может быть!» Потом:

«Это невозможно!» А…

• Предыдущая
• 2/13
• Следующая