Скрипачка - Бочарова Татьяна - Страница 24

— Доброе утро, — сказала в дверях Ирка.

Виктор обернулся, лицо его просияло.

— Я не стал тебя будить, ты так сладко спала, — виновато проговорил он.

— Ну и ладно, — улыбнулась она ему в ответ. — Тебе что приготовить на завтрак — яичницу или салат?

— Все равно, что ты больше любишь.

— Тогда яичницу, — решила Ирка и подошла ближе. — Ты-то хоть спал или всю ночь так просидел?

— Спал, — Виктор обернулся, обхватил ее за руки, не давая уйти, потянул к себе…

Было уже восемь, когда Ирка наконец поджарила яичницу. Они ели с проснувшимся аппетитом, запивая завтрак ароматным свежесваренным кофе. Потом Ирка позвонила домой, что она жива и здорова.

— Представляешь, — смеясь, говорила она Виктору, — муженек мой дорогой даже не заметил, что меня нет. Маму только жалко, она переволновалась.

— Ир, слушай. — Глотов глядел, как она, раскрыв футляр, проверяет инструмент, тщательно канифолит смычок, подтягивает волос, — ты вот тогда обиделась. А что, действительно приличные скрипки так бешено стоят?

— Смотря для кого, — миролюбиво проговорила Ира. — Для меня — бешено. Я ж одна, считай, семью тяну, мне на хорошего «итальянца» не отложить. Ребятам моим — тоже. Это тысяч двадцать, не меньше.

— Я слышал, за рубежом все инструменты стоят дороже раза в полтора.

— Правильно слышал, только что из того?

— Если продать там свою скрипку, а здесь купить новую, более высокого класса, пожалуй, разница восполнилась бы сама собой. Или я не прав?

— Ты замечательно соображаешь, Витя. Я и сама об этом не раз думала. Но увы! Мастеровая скрипка — государственное достояние и продаже за границей не подлежит. Сечешь?

— Но ведь это же твой, личный инструмент! — возмутился Виктор.

— А это наших чиновников нимало не колышет. Вот нам и приходится пахать по многу лет на дровах, если не повезло изначально родиться в семье потомственного струнника. Я своего Вильома после семи лет работы в оркестре купила, а сейчас цены еще выросли.

— Господи, как вы различаете их? По мне, что фабрика, что Страдивари — один черт. Новые инструменты красивей даже.

— Ну это ты говоришь как человек, далекий от музыки. Дело-то не во внешнем виде. Дело, Витенька, в звуке. Звук хорошего инструмента любой струнник за километр различит, его, как ни старайся, воссоздать не удастся.

— А вид?

— Вид можно. Толковый мастер в состоянии сделать копию «итальянца» или, скажем, «француза».

Ира сложила скрипку, защелкнула футляр.

— Все, Вить, лекция окончена, пора на работу.

— Подожди, — попросил заинтригованный Виктор. — А если вывезти хорошую скрипку, продать там ее, а по паспорту ввезти в Россию умело сделанную копию?

— Лихо. Далеко пойдешь. А если честно, это неплохая идея, но за нее много дадут. Я имею в виду не баксы.

Виктор весело рассмеялся.

— Я куплю тебе «итальянца», — пообещал он. — Вот увидишь.

— Купи мне лучше тапочки, а то я тону в твоих. — Ирка указала на огромные глотовские тапки, в которых она ходила точно на лыжах. — Все, я побежала, гуд бай.

— Погоди, я тебя отвезу.

— Брось, тут два шага.

— Нет, отвезу. — Виктор упрямо мотнул головой, пошел во двор греть машину.

Ирка посмотрела на себя в большое зеркало: глаза сияют, щеки горят, одно слово — старая дура. Она улыбнулась своему отражению, захлопнула дверь и побежала вниз по лестнице.

Первый концерт в музее Глинки прошел удачно. Горгадзе похвалил и Альку, и Ленку, пообещав продумать им к Испании сольную программу. Успех этот стоил Альке жуткой ссоры с Элеонорой Ивановной. Последние два дня ей пришлось заниматься дома до половины двенадцатого, и соседка заявила, что Алька попросту сживает ее со света. Никакие объяснения, ни даже приглашение на концерт, не возымели действия. В конце концов Алька взорвалась, наговорила вредной старухе кучу дерзостей и захлопнула дверь перед ее носом, пригрозив играть всю ночь, если та не уймется.

Однако Вивальди был выучен назубок, и весь субботний вечер Алька убила на то, чтобы уговорить Ленку поехать назавтра в Александров. Сначала Ленка ничего не хотела слушать, называя Альку сумасшедшей, психопаткой и другими чудесными эпитетами, страдальчески заводила глаза, крутила пальцем у виска. Потом запал ее начал пропадать, и в конце концов, почти через два часа беспрерывных споров, Ленка сдалась.

— Никого там нет, на этой даче, — безнадежно проговорила она, глубоко затягиваясь сигаретой, — но мне уже все равно. Раньше, чем с нами что-нибудь успеют сделать, ты сведешь меня с ума, а это хуже смерти.

В воскресенье весь концерт Алька отыграла на автопилоте — мыслями она уже была на кретовской даче. Едва закончив, девчонки понеслись на Ярославский вокзал — электрички на Александров ходили всего четыре раза в сутки, и, чтоб вернуться сегодня же в Москву, им нужно было успеть на ближайшую. В метро Ленка ворчала, что по Алькиной вине она опять тащится в чертову даль с инструментом, жаловалась, что устала, что у нее все болит. Алька покладисто выслушивала проклятья, посылаемые на ее голову, и молчала, мучительно раздумывая, напишет ли Рыбакова про нее в своем письме к Валерке и как он на это среагирует. Наконец она успокоилась, решив, что Валеркина мать упоминать про нее не станет, просто позабудет за всеми другими проблемами.

Когда девушки добрались до «Комсомольской», до электрички оставалось чуть меньше часа.

— Мы бы домой заехать успели, — снова завелась Ленка. — Вечно ты накручиваешь: быстрей, быстрей…

Она не договорила. Шедшая по переходу ватага оборванных мальчишек, поравнявшись с подружками, вдруг, точно по команде, сорвала у них с плеч сумочки и бросилась врассыпную.

— А ну стоять! — закричала Алька, кидаясь вслед за похитителями.

Ленка, секунду поколебавшись, побежала тоже. На девчонок оборачивались люди. Ловко передавая украденные сумки один другому, воришки вскоре исчезли из виду, растворившись в привокзальных переходах. Алька догнала только одного, самого маленького, лет восьми, и потащила его к стоявшему неподалеку со скучающим видом милиционеру. Сумки у пацана не было, и он тут же принялся размазывать по чумазому лицу несуществующие слезы.

— Пойдемте составлять акт, — лениво предложил милиционер, взяв мальчишку за ухо.

— Некогда, — отмахнулась Алька, — мы на поезд опаздываем.

— Тогда я его отпущу. — Милиционер равнодушно взглянул на Альку и прихрамывающую за ней Ленку: в процессе погони она сломала каблук и вывихнула ногу.

— А сумки? — возмутилась Алька. — У нас там и деньги, и документы! Пусть скажет, куда его дружки попрятались.

— Скажет он, держи карман, — засмеялся мент. — Он и не знает, где они. Это же так, «шестерка», подстава, специально чтоб внимание отвлечь. А остальных и след простыл. Ну, составляем акт? Тогда пройдемте в отделение, здесь недалеко.

Алька вопросительно поглядела на Ленку.

— Поездка отменяется, — сказала та. — Сама видишь, не судьба. Успеем еще, в следующие выходные.

— Да ты что? Это ж опять целую неделю ждать, и неизвестно, не придумает ли Рафик новый концерт, вечерний!

— Я все равно не могу ехать, — поморщилась Ленка. — Нога не разгибается, и каблук подчистую отлетел. Я и до дома-то не дойду, придется машину брать.

— Черт! — Алька смотрела то на совершенно успокоившегося пацана, то на терпеливо ожидающего итогов спора милиционера, то на белую от боли Ленку и не знала, на что решиться.

— Ладно, отправляйся домой, — наконец сказала она подруге.

— А ты?

— А я поеду одна.

— Денег же нет, ты без билета?

— Слушай, сержант. — Алька просительно посмотрела менту в глаза. — Одолжи рублей восемьдесят, адрес запиши, я тебе сегодня же вечером отдам, в крайнем случае, завтра утром.

Парень выкатил на Альку изумленные глаза.

— Да ты что? Если я всем обворованным у трех вокзалов взаймы давать буду, то без штанов останусь! У меня и так зарплата копеечная!