На железном троне (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 15

— И это неплохо…

— Может быть, — усмехнулся генерал-скептик. — Однако скоро к предместьям Копенгагена подойдет его сын, не имеющих таких недостатков. И нам нужно понять, что с ним делать. Очевидно, что сплошная серия победы выглядит крайне подозрительно. Причем, что примечательно, почти всегда над превосходящим противником. И, местами, в совершенно умопомрачительных пропорциях. Вы бы вышли один к двадцати?

— Хорошо, — после долгого раздумья в тишине, произнес Кристиан IV. — Это все действительно очень странно. И эти победы. И ворон. И штиль. Да еще и это заявленное родство с Одином. У меня голова кругом идет от одной мысли, что все это может оказаться правдой. Но что предлагаешь ты? Пойти и сдаться на его милость?

— Как я уже сказал — возводить баррикады на улицах городах. Обкладывать его войсками и принуждать к миру. Если, конечно, у нас это получится. Он ведь совершенно непредсказуемый. И если раньше я думал, что Императору нужно шведское железо, то теперь, просто не понимаю к чему он стремится. Мне кажется, будто он упивается войной… словно яством каким-то. Будто бы ему нравится ввязываться в сложные драки и бить превосходящие силы, выворачиваясь из, казалось бы, безысходных ситуаций.

— Ты думаешь, что все это можно объяснить тем, что он просто любит подраться? — Повел бровью Кристиан.

— Да, — кивнул генерал-скептик. — Я как-то забыл про его легендарные поединки с наемными убийцами, про немыслимый штурм штаб-квартиры английской торговой компании в Москве…

— Умеешь ты расстроить, — покачал головой король. — Если это так, то нас могут ждать проблемы. ОЧЕНЬ большие проблемы. Проклятье! — Прошипел он, потирая виски.

25 мая 1614 года, Копенгаген

Дмитрий завершил в полном объеме переброску легиону, его кавалерию, артиллерию и обоз только 23 мая. Ибо это было непросто при тех плавательных средствах, какими он располагал. После чего, не медля более ни часа, выступил на юг — к славному городу Копенгагену, известному так же, как «Купеческая гавань», в переводе, разумеется.

Однако надежды застать Кристиана IV со спущенными штанами не оправдались.

Город был готов.

Все входы и выходы на узкие улочки были перегорожены повозками. А дальше, в глубине, отчетливо просматривались баррикады с солдатами. Да-да. Именно солдатами, а не ополченцами.

Это было очень плохой новостью.

Ввязываться в затяжные уличные бои на «просторах» нормального такого средневекового каменного города с плотной застройкой — удовольствие сильно ниже среднего. Преимущество в дальности, точности и скорострельности штуцеров здесь не дает никакого эффекта. Ведь противник бьет накоротке и из укрытий. В ход могу пойти даже камни! Ну а что? Весьма действенное оружие, если с крыши на голову сваливать. А слегка потрепанной роты штурмовиков для захвата города очевидно мало. Тут их целый полк нужен, если не больше.

Императору, по его мнению, очевидно, навязывали ближний бой. То есть, стремились нейтрализовать его преимущества и задавить массой.

— Сжечь его что ли? — Досадливо поморщившись, произнес Дмитрий, покачал головой и, присев на раскладной походный стул, стал ждать результатов рекогносцировки.

Через два часа вернулись рейтары.

Оказалось, что южнее Копенгагена они встретили разъезды германских герцогств.

Ситуация накалялась с каждой минутой. Ведь это могло говорить только об одном — с материка подброшены подкрепления союзников. И не факт, что они маленькие.

Легион сорвался с места и, обходя Копенгаген по дуге, направился южнее, дабы воспользоваться своим преимуществом в возможном полевом сражении. А чтобы предупредить вылазку датчан с тыла, в крупной деревне, что стояла чуть юго-западней города, был оставлен арьергард из пехотного батальона с дивизионом полковой артиллерии. Сам же Император с полным полком пехоты и полком полевой артиллерии выступил вперед. Дивизион рейтар и штурмовики остались при обозе, занявшем срединное положение в диспозиции, скрепив фургоны импровизированным вагенбургом.

Двадцать семь пехотных полков союзных и вассальных Дании герцогств[14], общей численностью примерно в пятнадцать тысяч человек. Плюс пять тысяч кирасир. Да при полусотне малых орудий. Вполне себе серьезная сила, которая должна была поддержать войско, запертое в Мальмё. Но не сложилось.

Дмитрий развернул всех стрелков двух батальонов в одну жидкую линию, повзводно[15]. За ними встали роты гренадеров с ручными мортирами наизготовку. А в просветах между пехотой островками разместились батареи полковой артиллерии, готовой не только накидывать гостинцев гранатами, но и бить картечью. Третий же батальон был отведен в резерв. Полк легкой полевой артиллерии встал на небольшой возвышенности в глубине позиций, изготовившись стрелять через боевые порядки своей пехоты.

Германские герцоги выехали на переговоры.

Дмитрий, немного поколебавшись, выступил навстречу, прихватив с собой не только воинов сопровождения, но и священников всех трех концессий, ну, то есть, конфессий христианства. Он теперь их с собой постоянно таскал. Православный из белозерской общины, католик из иезуитов и шведский лютеранин из какого-то Стокгольмского храма. Кого поймал, того и таскал. Для совета и благословения. Да они и не смели возражать.

Впрочем, герцоги все равно изрядно напряглись, заметив татуировку на лице. И ни крест «на пузе», ни священники в окружении не облегчили ситуации.

— Далеко же вы забрались, — первым произнес Император, с усмешкой наблюдая за пристальными взглядами герцогов к его лицу.

— Это… что это на вашем лице? — Наконец произнес Франц II Саксен-Лауэнбургский.

— Последствие обета, данного перед битвой. Выиграл бы и так, но нужно было приободрить своих людей. Воззвал к далекому предку. Пришлось держать данное слово.

— А… — понимающе покачали головой все, ровным счетом ничего не понимая.

— И как звали этого предка? — Не удержался Филипп Юлий Померанский из Вольгаста.

— Я воззвал к одноглазому Одину, сыну Дурина, внуку Аулэ, правнук которого по имени Скьёльд основал дом, мужской род которого не прерывался вот уже более тысячи лет.

Наступила гробовая тишина. Даже лошади не фыркали, впечатленные моментом. Ну, или так всем просто показалось.

Наконец Император усмехнулся и продолжил.

— Не пугайтесь вы так. Один давно принял Христа и верно служит ему, присматривая за Скандинавией. Урок мне на будущее. Не нужно лишний раз взывать к высшим силам там и тогда, когда можно справиться самому. Не выполнить обет, данный одним христианином другому, я просто не мог. В чем и получил благословение священников. Ведь так? — Спросил Дмитрий, обращаясь к клирикам в его компании.

— Так, — закивали они синхронно.

— Боже… — наконец выдохнул Адольф Фридрих I Мекленбургский и перекрестился. — До нас доходили слухи, но мы не верили.

— А, — небрежно махнул рукой Император. — Древняя кровь это просто древняя кровь. Один — не тот родитель, что опекает своих птенцов. Он уважает самостоятельность и решительность. Я вообще удивлен, что он пришел на помощь. Его любимая позиция — наблюдение со стороны. Ему больше нравятся герои и подвиги, а не божественные чудеса. Отчасти поэтому, я думаю, он и отозвался. Любопытно старику стало, как я буду выпутываться из этого затруднения, — махнул Дмитрий рукой в сторону татуировки. — Ведь мало кто знает, что Христос привел к присяге многих древних Богов, которые стали вести дела от его имени на бренной земле. Не по статусу царю Небесному бегать по полям да крестьян гонять. Не все, конечно, подчинились. А кое-кто даже бунтует потихоньку или совсем из повиновения выходит. Но борьба государя со своей аристократией извечна и также естественна, как необходимость обоих. Да и отец Иисуса слишком занят делами куда более интересными, чем наблюдение за копошением столь ничтожных червей. Ну да ладно, все это лирика. Вы воевать, я полагаю, прибыли?