Сборник Любовь за гранью 11,12,13 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 75

Разорвать тонкую ткань трусиков, проникая в лоно пальцами и жадно наблюдая, как они скользят в розовую мокрую глубину и выскальзывают обратно. Влажные, блестящие от её соков. Такая горячая моя девочка! Жаждущая! Склонить голову, проводя языком по её плоти, смакуя вкус, который взрывается тысячами оттенков на губах. Втягивать в рот набухший клитор, ускоряя темп проникновения, вдалбливаясь в тесное лоно, чувствуя, как разрывается ширинка, как пот катится ледяным водопадом по спине, по лбу от дикого желания сменить пальцы членом. Ворваться на всю длину и почувствовать ту тесноту, что обхватит меня. Но ещё больше я хочу слышать, как она кричит, как извивается от наслаждения, как просит войти в неё...взять по - настоящему.      

***

Говорят, нельзя верить признаниям женщины. И когда-то я придерживался именно этой доктрины. А точнее, я не верил никому. Но слова женщины...они всегда были не больше, чем фоновый шум к моим мыслям о том, где и в какой позе я её отымею.

Единственная девушка, которую я любил когда-то, не разговаривала вовсе. Мне достаточно было сияния её глаз, трепета рук, и сбивавшегося дыхания…Мне достаточно было моей юношеской наивности, пусть даже для своих лет я был гораздо более искушённым во многих вещах, чем люди намного старше меня. Но я поверил тогда. Увы, смерть не позволила понять, был ли этот выбор правильным или нет.

И я поверил заново. Да, и как можно было оставаться чёрствым к её словам. Я мог бы сдохнуть, бесконечно доказывая, что она произносила их искренне.

«- Тело, душа, сердце, кровь, мысли, желания. Всё твоё. Всё принадлежит тебе….

- Я буду любить тебя вечно, малыш»      .

И мне хотелось чего-то особенного для неё. Хотелось, чтобы она не только услышала эти слова. Чтобы не только запомнила их. Я хотел, чтобы они касались её кожи и всегда были с ней, напоминание о моих чувствах, обо мне самом. Пусть даже в виде браслета. Тогда я заново начал верить в вечность.

***

Я мог бы сказать, что всё началось с приезда Романа Черновского, ублюдка, чудом оставшегося в живых после одной из наших с ним ссор. Я мог бы сказать, что всё началось с приёма, который давала семья Вороновых в честь дня рождения старшей дочери, я бы с удовольствием сказал, что всё произошедшее оказалось следствием чьей-то невероятной жестокости и жажды мести…

Но, ведь, чёрт побери, ничего и не начиналось. ЭТО жило внутри меня. С самого рождения и на протяжении пяти с лишним веков. Уверенность в том, что предадут, бросят, всадят нож в спину и будут громко хохотать над твоим разбитым сердцем. Я всегда знал это…Дьявол! Я верю в это до сих пор, и хрена с два возможно выбить эту веру из головы. Как грёбаную болезнь, от которой не излечиться, но она сжирает твои силы слишком долго, вытягивает твою энергию по крупицам, и со временем тебе надоедает ждать, когда же, мать её, она, наконец, сожжёт тебя дотла. И ты попросту привыкаешь жить с ней. Улыбаешься и смеёшься, ешь и дышишь, потому что доказано не раз, что легче умереть сразу, чем ожидать благословения Смерти. Ты принимаешь правила игры, навязанные твоим недугом, но взамен выдвигаешь ему свои собственные. Хочу жить, хочу чувствовать жизнь, пусть недолго, но такой, какая она есть на самом деле. И болезнь молча соглашается, продолжая потихоньку выпивать твоё дыхание. Чтобы после одним движением выдрать твоё сердце из груди. Жестоко и беспощадно. Именно так, как ты и ожидал в самом начале…Но позволил себе расслабиться и забыться. И только диагноз в некрологе, как кровавая ухмылка твоего врага.

Когда тебе далеко за сотню лет, ты начинаешь ценить собственное время и собственные слова. Ты предпочитаешь тратить свое время лишь на то, что тебе дорого. Без разницы, что или кто это. И слова…Ты перестаешь произносить их недостойным или невыгодным. И я слишком сильно любил Марианну, чтобы говорить то, что не имело смысла.

«Я сойду с ума, если ты меня разлюбишь. Я, наверное, убью тебя, если кто-то другой…»

Наверное, это была её главная ошибка – не принимать всерьёз моих слов.

«Я люблю тебя. Ты понимаешь, что я до боли люблю тебя, малыш? Я люблю тебя так сильно, что иногда мне кажется, я могу причинить тебе боль.

– Боль? Ты всегда такой нежный, такой ласковый…ты не сможешь причинить мне боль. Не мне».

Никто и никогда так не ошибался, как она в эти мгновения. Наивная влюблённая девочка, услышавшая меня, но отказавшаяся поверить. Пока я сам не переубедил её. Её и себя, так как тоже не мог представить, что смогу сотворить подобное.

Когда впервые ударил её, почувствовал, как ладонь обожгла мою щёку. Она ушла, а я всё ещё чувствовал, как горит кожа на лице, обнажая гнилые кости. Никогда я не ненавидел себя больше, чем в тот день. Поднялся к себе, чувствуя, как колотит тело крупной дрожью, как вырываются изнутри языками пламени вонючий смрад ненависти. Так она вырывалась наружу. Оседала серой завесой на стенах дома и шторах, проникая едким дымом во все щели здания, чтобы навсегда остаться здесь. На том пепелище моей грёбаной семьи. Ненависть, поселившаяся во мне, когда раз за разом просматривал плёнку, на которой моя жена убивала моего отца. Хладнокровно. Быстро. Настолько быстро, будто его жизнь, моя жизнь не имела для неё никакого значения.»}

ГЛАВА 2

Зачистки начались внезапно. Без предупреждения. Мы не успели даже созвать Совет клана, я уже не говорю о Совете всего Братства. Первыми были казнены самые древние вампиры нашего клана. Одна из самых влиятельных семей – Оранские, потомки принца Люксембургского, принимавшая самые первые законы Братства вместе с Самуилом несколько веков назад, всенепременные члены Совета, без них не проходило ни одно заседание. Их нашли обезглавленными в собственном доме на окраине Лондона. Серафим назвал это казнью, потому что никто и не думал заметать следы. Нейтралы оставили свою «черную метку» – у трупов вскрыта грудина и отсутствует сердце, как доказательство того, что это законная кара. Всех Оранских обезглавили хрустальным мечом. Тогда мы еще думали, что это единичный случай, отправили запрос в Нейтралитет, но ответа не получили. Наше письмо вернулось с пометкой о том, что все мейлы правящего клана занесены в черный список.

Ад начался чуть позже, когда мы поняли, что нас просто убивают. По какому-то чудовищному списку или по распоряжению свыше. И нет никакой зацепки, по какой причине. Одинаково режут головы как Черным Львам, так и Северным, и Гиенам. Представителям правящих семей и к ним приближенным. Всех, кто входит в Совет Братства или имеет влияние.

Шейн с Серафимом начали настаивать на моем отъезде из Лондона, но я еще не верила в то, что это зачистки и Нейтралитет открыто уничтожает всех нас по чьей-то наводке. Я все еще думала, что это какое-то недоразумение или же убийства инсценированы немцами с Северных, стремящимися прийти к власти, чтобы внести хаос и панику. Заставить нас бежать из Европы, отступать и бросать свои дома и земли. Переворот легче всего совершать на фоне какой-либо войны, когда государство защищается от внешнего врага и мало заботится о своих тылах. Именно тогда можно донельзя расшатать всю политику и разрушить изнутри. Вполне возможно, что немцы нашли способ сбросить нашу семью с правления Братством. Я была близка к истине…но даже предположить не могла, что немцы не просто хотят заполучить корону и трон, а еще и полностью заручатся поддержкой Нейтралитета.

Но в те дни я еще даже не думала об этом. Я отчаянно ждала возвращения Ника домой, и это единственное, что меня заботило…по-настоящему. Единственное, что сводило с ума и превратило в жалкое подобие себя самой. Я даже в зеркало боялась смотреть, чтоб не видеть свои потухшие глаза, красные от невыплаканных слез, и скорбные складки в уголках губ. Вечная гримаса страдания. Я ее ненавидела так же сильно, как и нейтралов, удерживающих моего мужа у себя. А в том, что они его схватили, я даже не сомневалась. Оставалось лишь надеяться, что он найдет способ вырваться оттуда или связаться со мной. А пока я должна была держаться изо всех сил и не сломаться. Я не имела права на это. Наверное, только это и спасало меня от безумия. Я висела на волоске от полного срыва, мои нервы уже не выдерживали, за этот год они превратились в жалкие лохмотья.