Сборник Любовь за гранью 11,12,13 - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 148

***

Словно два течения схлестнулись внутри, врезаясь друг в друга волнами. Контраст обжигающей, сжигающей дотла боли, ее боли, которую продолжаю удерживать в себе, и ледяной ненависти, от которой коченеют кости...этот контраст бьёт мощнейшим, адским оргазмом. Множественными продолжительными судорогами, сотрясающими тело, впивающимися тысячами острых игл в плоть. Острых и отравленных ядом. Он проникает в кровь, он выворачивает наслаждение на сто восемьдесят градусов, превращая в инъекцию чистейшей агонии. Едкой. Оглушительной. Зверской. Я не помню сколько времени я не кончал и меня разорвало от этого кроваво-дикого удовольствия и в то же время от нестерпимой боли, которую я забрал у нее себе и умножил во сто крат.

Она клокочет внутри, она рвется наружу, прорывая кости, вонзается снизу вверх всё теми же иглами, заставляя корчиться, заставляя стискивать челюсти до крошева, но удерживать ее в себе.

Чтобы начать двигаться медленно. Осторожно. Чтобы смотреть, как начинает меняться ее взгляд, пока я покрываю поцелуями места нанесенных ран, запечатывая их языком. Цепляя зубами сосок и втягивая его в рот, посасывая до тех пор, пока не выгнется от удовольствия.

Продолжая дрожать от того коктейля, что разрывает изнутри мою плоть, растирать пальцами клитор, лаская языком её губы, ловя своими её вздохи. Постепенно ускоряясь, жадно глядя, как меняется туман ее взгляда. С темного, помутненного, словно испачканного, на яркий, насыщенный сиреневый. Кончиками пальцев терзать острые соски, не отпуская ее губы, вбиваясь уже сильнее, целуя всё яростнее, чтобы отстраниться резко и двумя пальцами войти в её лоно. Вторя движениям члена, таранить её плоть, растирая большим пальцем тугой, пульсирующий узелок, пока ее тело не выгнет от оргазма, а во взгляде фиалковый не взорвется десятками цветов наслаждения...

И тогда обрушить на неё весь тот Ад, что сжирал меня, что рвался к ней. Отпустить и вернуть, чтобы смотреть, как корчится в этой агонии ее тело, как заволакивает взгляд траурной вуалью животной боли, и продолжать удерживать её жизнь, не позволяя отдаться ей.

- Одержимость нельзя убить окончательно, Марианна - тихим рычанием в ее губы, вдыхая в них остатки собственной агонии, - но ее можно убивать вечность.

Она потеряла сознание, поглотив до конца, до последней капли мой коктейль. До тех пор, пока не застыла на идеальном, словно созданном художником лице маска нечеловеческой боли. Именно с ней она лежала распростёртая на зеркальном полу, отражаясь повсюду вокруг меня. И только едва заметное дыхание еще позволяло понять, что Марианна жива. Пошатываясь, я ушел из комнаты, отправив к ней лекаря…я должен знать, что смогу убивать ее снова – это дает мне силы не свихнуться окончательно. Но теперь я так же точно знал, как выглядит моя смерть и где именно она прячется – в ней.

ГЛАВА 7. МАРИАННА

Я всегда любил женское нижнее бельё. Даже будучи маленьким нищим бродягой, я любил подсматривать за тем, как девушки купались в реке или мылись на заднем дворе своего дома, спрятавшись за толстой тканью, натянутой между двумя деревьями. Смотрел в основном на тех, кто ещё не успел раздеться и фантазировал о том, как они выглядят без этих кусочков ткани на своём теле.

Куда интереснее фантазировать о том, что скрывает одежда, чем видеть выставленные напоказ достоинства, ведь секс зарождается именно в голове.

С возрастом мало что изменилось. Правда, теперь я не скрывался, теперь они раздевались прямо при мне, сексуально извиваясь, и я просто обожал смотреть, как они поддевают тонкими пальчиками ажурные трусики, облегающие соблазнительные задницы. Женщину можно заставить стать мокрой, даже не прикасаясь к ней. Даже когда на ней самое обычное домашнее платье. Достаточно смотреть на неё так, будто она уже стоит перед тобой в кружевном белье. Смотреть так, чтобы она видела не только твою похоть, но и те картинки, что видишь ты сам.

Я дотронулся до красного кружева и стиснул зубы, невольно представив, как оно смотрится на теле Марианны. Да, как только она ушла, я решил осмотреть свою комнату и залез в комод с её нижним бельём. Чёрт, девочка явно одевалась для меня. Точнее, раздевалась для меня. Черное, красное, бордовое оттенялось редкими оттенками сиреневого и синего. Чулки. Грёбаное море чулок, от вида которых в паху прострелило нереальным возбуждением.

И везде её запах. Он лишает контроля, он выбивает почву из-под ног. Особенно, когда понимаю, что она недалеко. В одном здании со мной, и это будоражит. Это заставляет сжимать кулаки, чтобы не броситься искать её. Для себя.

Так, нужно отвлечься, иначе я с ума сойду. В этой комнате слишком много секса. Здесь им пропитано всё. Даже вешалки в шкафу. Взгляд зацепился за закрытую шкатулку на трюмо. На её крышке лежал браслет в виде переплетённых цветочков. Работа явно выполнена на заказ. На изнаночной стороне надпись «я буду любить тебя вечно». Первая мысль - что за сентиментальная хрень?! Потом осознал, что вряд ли моя жена стала бы хранить подобные подарки от других мужчин в нашей спальне. И в таком случае…чёрт, каким наркотиком меня пичкает эта малышка?

Хотя, с другой стороны, если она считала, что я умер, то вполне могла позволить себе принимать подарки от любовника. Сунул безделушку в карман, решив узнать всё позже из первых уст.

Мне нужно было осмотреть дом. Правда, вначале я подошёл к двери, за которой явно была моя супруга, потому что я слышал её приглушённый голос – говорит по телефону. Приложил руку к деревянной поверхности, думая о том, что мне ничего не стоит выбить её на хрен, чтобы показать девочке, как сильно она ошибается, думая, что может убежать от меня. Усмехнулся, вспомнив, как расширились её глаза, пока она пятилась к двери, оставляя меня в спальне. Она боялась, но Зверь чуял, что добыча боялась не его, а себя саму.

Что ж, Мокану, а чего ты ожидал? Твоя новоиспечённая супруга, похоже, такая же ненормальная, как и ты.

Почему-то в голове её голос раздался «Возможно, ты никогда не насиловал ДРУГИХ женщин». И это её «ДРУГИХ» эхом отдаётся, обивается набатом. И от мысли, что мог брать её силой, становилось не по себе. Я знал, что такое насилие. Это больше, чем адская физическая боль. Это больше, чем слёзы, окаменевшие в горле и раздирающие его на ошмётки. Это унижение, смешение человека с грязью под ногами, в которой не хочется пачкать подошвы сапог. И это признание собственной неполноценности перед жертвой для самого насильника, даже если он пытается проявить таким образом свою мощь.

Чёрт! Я спрошу у неё об этом вечером как раз после разговора с Серафимом. Дааа, такими темпами у меня к ней длинный список вопросов накопится, а ведь моя Шахерезада обещала еще и продолжение нашей с ней истории рассказать этой ночью.

Я прошёл дальше по коридору и толкнул ближайшую дверь, вошёл в неё и замер, разглядывая тёмно-синие аскетические стены с чёрными шторами. Минимум мебели, один шкаф для одежды, второй для книг. Очень много книг. И всего одна большая фотография на полке. Взял её в руки. Очень похоже на портрет. Да, я ошибся. Это был портрет красками. Я с Марианной и детьми. Я сижу в кресле, Марианна с бесконечной нежностью улыбается художнику, стоя позади меня и обвивая руками мою шею. На моих коленях девочка…дочка, сказала она. Камилла. Она сидит боком, склонив светловолосую голову на мою грудь и глядя хитро исподтишка на художника. Маленький мальчик стоит рядом с креслом, вскинув головку кверху, и с каким-то восторгом смотрит на Марианну. Так обычно сыновья в раннем возрасте смотрят на матерей. Влюблённо, восхищённо и с выражением благоговения. Я сам когда-то смотрел так на свою собственную мать и мечтал убить каждого мужчину, который уходил, оставляя её в слезах. Я был бы самым юным серийным убийцей в истории Земли, так как таких ублюдков в её жизни было слишком много.