Боярин (СИ) - Галкин Роман - Страница 15

— Что? — коротко спрашивает хозяин кареты.

— Дозор побили, — говорит Федор с таким выражением собственной вины, с каким обычно ребенок сообщает маме о разбитой вазе.

— Кто?

В ответ лишь виноватое пожатие плечами.

Князь делает попытку вылезти из кареты, но этому препятствуют подступившие к дверям боярин с княжеским денщиком.

— Поостереглись бы вы пока, Петр Лександрыч. Неровен час стрельнут из лесу, — говорит Меньшиков.

Опешивший от такого бунта подчиненных, Петр оглядывается на меня. По мне бы, лучше он остался бы в карете. Тогда бы и мне вылазить не пришлось. Не для того я черт-те куда попал, чтобы погибнуть от выстрела из кустов.

— Нет, ты слышишь, Дмитрий Станиславович? А? Я под вражескими ядрами стоял — не прятался. А от каких-то лесных разбойников хорониться буду?

— Извините, Петр Александрыч, а кто в империи дорогами заведует?

— Какими дорогами? — уставший стоять согнувшись перед дверью, князь присаживается на диван. — Как заведует?

— За стратегически важными дорогами, Петр Александрыч. За дорогами, которые являются артериями государственного организма. По которым передвигаются армии, перевозятся важные грузы, ездят государственные люди.

— Ямской приказ следит.

— Что-то не видно, чтобы этот приказ следил за дорогами.

— Как же не видно. Нешто в яме нас плохо встретили?

— В какой яме? — на этот раз спрашиваю я, ощутив при этом некое дежавю. Будто бы я уже задавал такой вопрос, вот только ответа не помню.

— В какой яме? В яме? — переспрашивает князь и заходится громким смехом.

Ну вот, точно такое уже было — и разговор про какую-то яму, и смех.

Продолжая хохотать, он снова поднимается и, оттолкнув денщика, спускается из кареты.

Вот, блин, не дал договорить умную мысль. Нет, я ее все же выскажу. Да и не сидеть же мне одному в княжеской карете. Еще подумают, что боюсь. Я вообще-то и правда боюсь. Не ну, нафига мне эти местные разборки. Они тут за власть дерутся, а мне нафига голову подставлять. И так уже чуть не зарезали ночью.

Солнечный свет кажется слишком жестким, после мягкого полумрака кареты, и на некоторое время ослепляет. Когда глаза привыкают, вижу князя среди окруживших его бояр. Запыхавшиеся — видать только что откуда-то прибежали — братья-храпуны что-то торопливо рассказывают, постоянно перебивая друг друга.

Оказывается на дозор, ехавший на версту впереди, напали из высоких придорожных кустов. В этом месте подлесок был особенно густой и подступал близко к дороге. Не зря я обратил внимание на тот факт, что даже несмотря на отсутствие листвы, лес, из-за густого подлеска, не просматривался и на шаг.

— Вот и я говорю, — бесцеремонно вклиниваюсь в разговор. — Не следят здесь за состоянием дорог.

— Нешто опять про яму будешь спрашивать? — вопрошает князь издевательским голоском.

— Петр Александрович, мне ли вам, Светлейшему Князю, объяснять, что вдоль дорог стратегического значения весь подлесок должен вырубаться на милю в стороны. А так же все нижние ветви в высоту на два метра. Если бы эти правила соблюдались, то никто бы не смог напасть на путника неожиданно, ибо лес хорошо просматривался бы.

Долгую минуту бояре во главе с князем удивленно смотрят на меня.

— Умно, — говорит наконец один из Соболевых. Второй согласно кивает. Никак не могу запомнить, кто из них Михаил, а кто Никита.

— Это где ж ты такие порядки видывал, коли за монастырские стены до сего дня не вылезал? — прищурив глаз, интересуется князь.

— Сам не видел. В книгах о том читал, как правильно надо дороги устраивать. Это ж надо такой подлесок у самой дороги вырастить, что даже зимой сквозь него на метр ничего не видно, — произношу с искренним возмущением.

Князь с боярами смотрят на придорожные кусты, будто видят их впервые. Вот то-то ж. Я вас еще не тому научу. А что это за шевеление там? Пристально всматриваюсь в снежный бугорок. Показалось, будто бы он пошевелился. Или почудилось? Наверное, снег с ветки обвалился, вот и показалось шевеление. Вот опять снег обвалился. А чего это он вдруг? Ветра-то нет… О-па, вон тот бугорок тоже вроде как шевельнулся. Если бы не рассматривал кусты, ни за что не заметил бы. И что теперь делать? Сказать Светлейшему, так он, судя по его натуре, сам и сунется проверять. А вдруг показалось? Тогда засмеют. А и пусть.

— А ну пойди сюда, — подзываю топчущегося неподалеку гвардейца. — Стрельни-ка из своего ружьишка во-он в тот бугорок.

— А вы, бояре, будьте наготове. — говорю в ответ на вопросительные взгляды. — Сабельки свои да пистолетики достаньте — возможно, сейчас эти вещи вам пригодятся.

— В тот, что ли, боярин? — спрашивает солдат, целясь в низ кустарника, как раз в нужном направлении.

— В тот, — киваю и вижу, как бугорок приподнялся и из-под него показался мужик с таким же ружьем, как у гвардейца. Он громко свистнул и прицелился в нашу сторону. Кусты вокруг зашевелились. Снег под ними начал вспучиваться, порождая вооруженных людей. А я стою перед ними весь такой безоружный и беззащитный. Твою мать! Что делать-то?

Над ухом грохает выстрел — это стрельнул подозванный мною гвардеец. Выведенный из ступора, бросаюсь в сторону (а что еще остается делать мне безоружному?) и, надо ж такому случиться, натыкаюсь на князя, сбивая его с ног. Мы падаем под звук залпа и свиста пролетающих над нашими головами пуль. Грохнувшись на Петра Александровича так, что у того внутри что-то вякнуло, поспешно с него сползаю, намереваясь заползти под ближайшие сани, но натыкаюсь на труп одного из бояр. Пуля попала тому прямо в переносицу, оставив меж глаз здоровенную дыру, сочащуюся бурой жижей. Смотрю на эту страшную маску смерти и, впав в ступор, не могу отвести глаз.

— Да слезь ты с меня! — орет князь, и его голос возвращает меня к реальности.

Вокруг грохочут выстрелы, но уже довольно редко. Слышен звон стали — похоже, началась рукопашная схватка. Скатываюсь с князя и, сев на снегу, поворачиваюсь к обочине. Там действительно рубятся на саблях. Почему к нам не спешит подмога? Где вся остальная сотня гвардейцев? Где вообще все мужики из обоза?

— Алексашка! — орет поднявшийся князь. В руке его уже сверкает обнаженная сабля.

Тянусь к поверженному боярину и достаю из ножен его клинок. Фехтовальщик из меня никакой, однако ощущение оружия в руках придает хоть какую-то уверенность. Поднимаюсь и встаю рядом с Петром Александровичем. Напавшие пока еще не прорвались к нам. Но рубка идет знатная. Как в голливудских фильмах про пиратов. Только здесь вместо палубы забрызганный кровью снег.

— Алексашка! — снова орет Светлейший.

И правда, чего это не видно его денщика? Неужто сложил свою голову от бандитской пули или сабли? Ан нет, вот он прибежал с той стороны дороги. Дышит тяжело, шапки нет, в руке окровавленный клинок.

— Здесь я, Петр Лександрыч.

Князь хотел было что-то сказать, но в это время прямо перед нами остановилась лошадь и с нее соскочил Федор.

— Со всех сторон насели. Числом не менее чем вдвое больше нашего, — прокричал он сквозь шум схватки.

— Да кто это такие? Что им надо? — растерянно произнес Петр Александрович.

— Не знаю, Светлейший. Выспросить возможности нет. Они рубятся насмерть, не выдвигая никаких требований. Но ежели мы не прорвемся, то долго не продержимся.

— Ты что же, бежать предлагаешь? — возмущенно воскликнул князь.

Федор потупился, явно не решаясь перечить Светлейшему. Видя, что нападавшие вот-вот прорвутся к нам, я сделал попытку наехать на князя разумной логикой.

— В принципе у вас, Петр Александрыч, есть два варианта действия. Первый — смело ринуться в схватку и геройски погибнуть на радость врагам, не посрамив своей чести и бросив на произвол судьбы юную Императрицу. Второй — отступить и, проведя расследование и узнав, кто послал на вас этих ребятишек, — я кивнул в сторону леса, — разорвать ему задницу на пятнадцать союзных республик.

— Верно Дмитрий говорит, — поддержал Федор, наверняка правильно поняв фразу о союзных республиках. — Кто-то очень не хочет, чтобы ты, Светлейший, живым в Москву приехал.