Призраки прошлого (ЛП) - Дархауэр Дж. М. - Страница 3

— Думаю, что нет ничего невозможного, когда дело касается Джонни Каннинга.

— Да, ты права, — говорит Бетани, снова поднимая журнал, пока я направляюсь к выходу. — Очень надеюсь встретить их на выходных.

Я замираю на месте.

— Их?

— Да, фильм, который снимают, новый в серии «Бризо».

Что-то переворачивается внутри меня от слов Бетани и выбивает из меня дух. Оу. Сокрушающее, душераздирающее ощущение, которое зарождается глубоко в груди, там, где должно быть мое сердце. Сейчас его нет, оно заперто в стальном сейфе под замками и спрятано там, где никто его не найдет без моего разрешения. В месте его прежнего расположения только черная дыра, которая отчаянно втягивает остатки моей души, пытаясь поглотить меня от остального мира.

Бризо.

— Они все еще их снимают? — спрашиваю, пытаясь звучать безэмоционально, но даже сама слышу изменения в своем тоне. Жалкая.

— Конечно! — смеется Бетани. — Как ты можешь не знать? Я думала, все знают.

— Я не особо обращала внимание.

Лучше сказать, что целенаправленно избегала, но это другая длинная история.

— Хотя ты видела фильмы, верно? — Бетани прищуривается. — Пожалуйста, скажи мне, что ты хотя бы смотрела другие.

— Отрывками, — признаю.

Она драматично подбрасывает руки в воздухе, как будто мой ответ абсурдный.

— Это просто... безумие. О, боже мой, ты должна их посмотреть! Истории великолепны... такие забавные и просто... не могу подобрать слов! А Джонни Каннинг услада для глаз. Ты многое упустила. Я говорю совершенно серьезно, ты должна их посмотреть!

— Буду иметь в виду.

— Хорошо, — говорит она, улыбаясь, будто что-то выиграла. — Первый называется «Прозрачный», второй «Танец тени».

— И какой снимают сейчас?

— «Призрачный».

Я отвожу взгляд, когда она говорит это.

— Ну, удачи на этих выходных, — бормочу. — Надеюсь, у вас все получится.

Бетани говорит что-то еще, но я стараюсь не слушать, неся «Лаки Чармс», пока спешу на автостоянку. Лужи покрывают асфальт, так как большую часть утра лил дождь. Кажется, что в такие времена всегда дождь. Я перепрыгиваю через лужи, торопясь к машине.

От магазина до дома моего отца всего пару кварталов. В этом маленьком городке пару кварталов до любого пункта назначения. Я заворачиваю свою «Тойоту» на его подъездную дорожку и паркуюсь, когда слышу звук тормозов по улице, и желтый школьный автобус останавливается перед домом. Идеальное время. Дверь открывается, энергичное создание выпрыгивает из автобуса и бежит ко мне.

— Мамочка!

Улыбаюсь, когда смотрю на нее. Волосы растрепаны, хоть я и заплела ей тугую косичку утром.

— Привет, малышка.

Чуть больше метра роста и примерно девятнадцать килограмм веса — обычный показатель для пятилетнего ребенка. Но это единственное, что в Мэдди есть обычное. Умная, сочувствующая, креативная. Она настаивает на том, что будет одеваться сама — это означает, ничего не подходит друг другу, но каким-то образом смотрится довольно хорошо.

Я все делаю ради нее, чтобы сохранить улыбку на ее лице, потому что эта улыбка помогает мне в жизни. Ради нее я вылезаю из кровати по утрам. Ее улыбка говорит мне, что я все делаю правильно.

В этом мире так много всего неправильного, здорово знать, что я делаю что-то хорошо.

Она обнимает меня за талию, пока автобус уезжает. Слышу звук открываемой двери и вижу, как мой отец выходит на крыльцо.

— Дедуля! — кричит Мэдди радостно, побежав к нему. — Я кое-что тебе нарисовала.

Она снимает рюкзак, бросает его на старый деревянный пол и роется в нем в поисках листа — рисунка. Сует ему, и отец принимает его с серьезным выражением на лице. Почесывая щетину на подбородке, папа прищуривает глаза, изучая рисунок.

— Хм-м...

Мэдди стоит перед ним на крыльце, широко раскрыв глаза. Я давлюсь от смеха. Как много раз видела это представление? Его дом украшен ее рисунками. Каждый раз одно и то же. Малышка с нетерпением ждет его оценки, нервничает, и в любом случае дедушка всегда говорит, что это лучшее, что он видел.

— Это, — говорит он, кивая, — самый лучший щенок, которого я видел.

Мэдди смеется.

— Это не щенок!

— Нет?

— Это тюлень, — говорит она, дергая верхнюю часть бумаги, чтобы посмотреть на него. — Видишь? Он серый, и у него есть мяч!

— Ох, это я и имел в виду! Детенышей тюленя тоже называют щенками.

— Не-а.

— Да.

Мэдди смотрит на меня, чтобы я была судьей.

— Мамочка?

— Их называют щенками, — отвечаю.

Она поворачивается к нему, ухмыляясь.

— Это хороший щенок?

— Лучший, — уверяет он.

Она обнимает дедушку, перед тем как схватить рисунок и убежать в дом, чтобы его повесить.

Я сажусь к отцу на крыльцо.

— Неплохо выкрутился.

— Да, точно, — говорит он, изучая меня мгновение. — Ты сегодня рано с работы.

— Да, ну... это один из тех дней, — говорю я, один из тех дней, когда прошлое врывается в настоящее. — Кроме того, завтра у меня двойная смена, поэтому я заслужила.

— Двойная? — Он выглядит озадаченным. — Разве на завтра у тебя нет планов?

— Да, — замолкаю, прежде чем поправить себя. — Ну, были.

У меня так мало времени для социальной жизни, что я даже не принимаю это во внимание.

— Но я могу использовать эти деньги, и у меня уже есть няня под рукой, — говорю, ударяя отца по спине. — Не могу сказать нет.

Покачав головой, он садится в старое кресло-качалку на крыльце. Снова начинает моросить, небо темнеет. Я облокачиваюсь на перила, смотря, как Мэдди возвращается на улицу, спрыгивая с крыльца.

Девчонка любит непогоду.

Не могу вспомнить последний раз, когда играла под дождем.

Вот о чем я думаю, когда наблюдаю, как она бегает по небольшому дворику, прыгая по лужам и топая в грязи.

Мне было также весело?

Моя жизнь когда-нибудь была такой беззаботной?

Не могу вспомнить.

Я бы хотела.

— Тебя что-то беспокоит, — говорит отец. — Все дело в нем?

Повернув голову, я сильнее облокачиваюсь на деревянное перила, скрестив руки на груди, пока рассматриваю его. Отец раскачивается туда-сюда, такое же кресло рядом с ним пустует. Мама сидела здесь с ним каждое утро, попивая кофе, перед уходом на работу.

Мы похоронили ее год назад.

Прошло двенадцать долгих месяцев, но рана все еще свежая, воспоминания того дня грызут меня изнутри. Так же тогда я последний раз видела его, когда стояла прямо здесь, на крыльце. Если заголовок, который я сегодня прочитала, правдивый, то у него был довольно интересный год.

— Почему ты думаешь, что это связано с ним? — спрашиваю, заставляя себя явно не реагировать, будто это не имеет значения, но я не актриса.

— У тебя снова этот взгляд, — говорит мой отец. — Пустой, потерянный взгляд. Видел его пару раз, и всегда он связан с ним.

— Это нелепо.

— Да?

— Конечно. У меня все хорошо.

— Я и не говорю, что у тебя все плохо. Я говорю, что ты выглядишь потерянной.

Он пристально меня изучает. Не уверена, есть ли смысл врать, если все написано на моем лице.

И правда в том, что я чувствую себя потерянной.

— Увидела историю в журнале, — говорю я. — Там утверждают, что он женился.

— И ты в это веришь?

Пожимаю плечами.

— Не знаю. Ведь это даже не имеет значения, верно? Это его жизнь. Он волен делать, что вздумается.

— Но?

— Но они снова снимают в городе.

— И ты переживаешь, что он покажется? Беспокоишься, что он снова попытается ее увидеть?

Мой отец показывает на Мэдди, которая все еще бегает по двору под дождем. Я нежно улыбаюсь, когда она крутится, не обращая внимания на тему разговора.

— Или ты переживаешь, что он не покажется? — продолжает. — Беспокоишься, что он сдался и двигается дальше?

«Может», — думаю я, но не произношу это. Не понимаю, что беспокоит меня больше. Я в ужасе, что он может ворваться в жизнь Мэдди и разбить ей сердце, как разбил мое. Но в то же время мысль, что он может отказаться от нее, пугает меня так же сильно, потому что когда-нибудь это тоже причинит ей боль.