Характерник. Трилогия (СИ) - Забусов Александр - Страница 10

Тридцатого сентября тысяча девятьсот девяносто четвертого года армейская авиация начала обстрелы территории Чеченской республики. Это была война. На кубанской земле мирные люди ее еще не ощущали, а вот Ставрополье хлебнуло лиха. На коллективные хозяйства хлеборобов наскакивали «непримиримые» чеченцы. Уводили скотину, грабили хутора, убивали, захватывали в рабство людей. Жители юга в полной мере вспомнили, что они казаки, живущие у границы. Организовались в сотни, вместе с милицией выставляли пограничные наряды, оборонялись.

Сергею пришла повестка из военкомата, и он, пройдя медицинскую комиссию, готовился влиться в стройные ряды Российской Армии. Вскоре, по той же железной дороге, по которой шесть лет назад он приехал на Кубань, Сергея увозил поезд в обратном направлении. Команда, следовавшая к месту службы, была направлена в учебное подразделение мотострелковой части, дислоцировавшейся в Белгородской области. С каждой сотней километров он ощущал, как за окном вагона меняется пейзаж. Сунув руку во внутренний карман куртки, вытащил небольшой сверток из пластика, развернув его, поднес к лицу, носом вдохнул терпкий горьковатый запах степной полыни, запах родины.

Учебка, это не совсем боевая часть, это своеобразная школа первоклашек для великовозрастных детишек у которых в яйцах пищат дети. Молодые ребята попадают в нее со всех концов страны. Их пропускают через фильтр курса молодого бойца, где денно и нощно сержанты, призванные действовать в отношении «молодых», строго по уставу, всячески гнобят, издеваются и, выражаясь общим сленгом всех заведений подобного типа — чмарят. Извращенные нравы, царящие в учебках, попустительство прапоров и офицеров, доведенных политиками и верховным командованием до ручки по всем жизненным показателям, довели не один молодой организм до самоубийства. Имели место и завуалированные убийства, но бравурные бумаги шли «вверх» непрерывным потоком. Кормёжка напоминал поёк красноармейца первой половины Великой Отечественной, такой же скудный и невыносимо несъедобный.

Рота капитана Дурасова приняла пополнение с сатанинской улыбкой: «Молодое мясо привезли!».

Усталых с дороги обрили, помыли и переодели. А вот после отбоя, когда кадровый командный состав убыл из подразделения, молодых выстроили внутри казармы «на взлётке», объяснили, кто они есть на самом деле. Долго тренировали, первый раз в своей жизни одевших форму солдат первого периода обучения, подъему и отбою. И это продолжалось до трех часов ночи. Сергей без напряжения и усталости вместе с остальными выполнял все издевательства, попутно прокачивая ситуацию, выясняя, что собой представляет каждый сержант. Быстро уяснив, что все лица низового командного состава — моральные уроды, рожденные таковыми, или сломавшиеся в этом же заведении, и ставшие как все.

«Да-а! Тяжело придется парням», — сделал вывод Сережка, в очередной раз падая в койку и укрываясь одеялом.

Наконец прозвучала команда:

— Встать! Заправить обмундирование!

Скорее всего, сами командиры отделений и замки, устали развлекаться.

— Отбой!

Жизнь для молодого казака покатилась по прямой, не причиняя неудобств физической зарядкой, нарядами по роте и столовой. Не было усталости и от массовых издевательств. Даже мордобой обходил его стороной, хоть он и видел, что иногда случалось с товарищами. Но всегда так не бывает.

— Эй ты, салага! — послышался знакомый голос из-под навеса курилки, когда Сергей посыльным от командира роты бежал в штаб с поручением.

— Бегом сюда.

Развернувшись, Сергей подошел к курилке. Сержант Костиков и ефрейтор Нигматуллин уставились на него недобрыми взглядами.

— Я сказал бегом, а ты сука, ходишь в развалку. Яйца натер? Тебе не ясно когда старший приказывает?

— Ясно, товарищ сержант.

— Быстро метнулся и принес пачку сигарет с фильтром. Жду десять минут. Не уложишься, пожалеешь, что на свет родился. Бегом!

Развернувшись, Сергей побежал в сторону штаба, он даже не думал искать этим козлам сигареты. Прошел ужин, личное время, вечерняя поверка. После команды «К отбою разойдись», Сережка, умывшись, прыгнул под одеяло. На удивление, сержанты сегодня не страдали охотой поиграть в прыгалки с кроватей.

Сережка вошел в состоянии медитации, нырнул в энергетические потоки всего здания казармы, нашел слепок энергии Костикова и Нигматуллина в помещении каптерки, а с ними вместе и еще пятерых «отцов-командиров». Вокруг их голов закручивались вихри негативной энергетики, создавая сплошную черноту. Вынырнув из состояния Хара, парень спокойно оделся, намотав портянки, обул сапоги. Из спального расположения Сергей вышел полностью одетым по четвертой форме одежды. Мимо сонного дневального, по холлу проследовал в туалетную комнату, встал у окна. За дверью туалета непрерывно журчала вода в чашах Генуя. Он слышал, как с тумбочки сошел Петрищев, солдат его же призыва, и его шаги, из-за тяжелых сапог, глухо прочовгали мимо ротной канцелярии к двери каптерки. Легкий стук по дереву, и голос.

— Товарищ старший сержант!

Снова негромкое постукивание в дверь. Даже обычный человек мог услышать в большом помещении, с хорошей по случаю ночной поры акустикой, звук отпирания замка, клекот ключа по зажимам вставки.

— Чего тебе, кот помойный?

Испуганный шепот дневального вполовину заглушал шум воды из туалетной комнаты. Сергей даже не стал напрягаться, прислушиваться, о чем говорит Петрищев, стоял и смотрел в освещенное лунным светом окно, выходившее на широкий плац.

— Хорошо. Где второй дневальный? — послышался голос старшего сержанта Амбарцумяна.

— Мусор выносит.

— Вот и ты ступай. Глянешь, может ему помочь, чем надо. И не торопись. На вот тебе сигарету, в курилке у входа в казарму покуришь.

— Спасибо, но я не курю.

— Вот и научишься. Пошел на… отсюда.

В сторону выхода из расположения роты в темпе бега прошаркали сапоги дневального, а вместе с этим, послышался по паркету шелест приближения десятков ног, явно обутых в спортивную обувь и тапочки.

«Помолюся Господу Богу, всемогущему, пресвятой пречистой Деве Марии и Троице святой единой и всем святым тайнам. Будьте казаку Неждану до помощи! В худой час призрачный лунный лик светит с небосвода. Выйду я в поле, сдерну лунное полотно, да наброшу на себя. Напущу иллюзию, стану казаться тем, кого нет рядом. Пусть сия иллюзия растает в свой час так быстро, как вспыхивает заря под утренним майским солнцем. Аминь!».

Ватагой, ввалившись в «умывальник», сержантский состав, снедаемый желанием развлечься, покуражиться над слабым, получить удовольствие от того, что кому-то сейчас принесут боль и страдания, нарвались на стоявшего у окна прапорщика Хиврина, старшину роты. Тот уставился немигающим взглядом на полураздетых отцов-командиров, призванных в ночное время поддерживать порядок в среде личного состава.

— Здрав желаю тащ прапорщик, — поморщился Костиков.

— Да и вам всем не хворать. Чего это вы ночью в сортир приперли? Всем сразу приспичело?

Хищная улыбка скользнула по лицу Амбарцумяна. Прапор всего на десять лет старше него, а он в ноябре уже демобилизуется и вольной птицей улетит в Ростов-на-Дону, так что заигрывать, стоя перед куском, он считал уже ниже своего достоинства.

— Слышь, старшина, шел бы ты домой. Ночь на дворе. Нам тут с мальцом потренькать охота, уму разуму поучить, а ты мешаешь. Не лезь не в свое дело, я же молчу, как ты сухпаи налево пустил, а денежки все себе заныкал. Ротный ни слухом не духом. Ха-ха.

— Ну, тренькайте, он в туалетной комнате.

Прапорщик от окна двинулся на выход из «умывальника», мимо посторонившихся сержантов.

— Айда! — подал голос еще один представитель армянского народа, Вачеган Айрапетов.

Как только толпа выродков втянулась в помещение туалета, очутившись у десятка закрытых дверей кабинок, освещение, мигнув, погасло, погружая в кромешную темноту узкий проход.

— Что за черт? Кто там балует? — крикнул из темноты Амбарцумян. — Прапор, свет включи!