Медведев - Гладков Теодор Кириллович - Страница 56

Накануне к Медведеву пришла Марфа Ильинична Струтинская и стала настойчиво просить включить ее в состав группы. Она была уже далеко не молода, на ее плечах лежала забота о большой семье, да и в отряде у нее дел хватало. Ко всему прочему, как знал Медведев от доктора Цессарского, Струтинская была не совсем здорова. Однако Марфа Ильинична стояла на своем, причем убедительно аргументировала просьбу. Она хорошо знала Луцк, в котором имела и родственников, и друзей. При своей безобидной внешности могла, не вызывая подозрений, встретиться с людьми, которые, в свою очередь, связали бы разведчиков с подпольем. И Медведев разрешил Марфе Ильиничне пойти на задание, в чем никогда не раскаивался, но о чем всю жизнь горько сожалел…

Группа Фролова благополучно достигла окрестностей Луцка, встала лагерем в двадцати пяти километрах от города и выслала туда разведчиков. Однако как раз в эти дни лопнул «нейтралитет» бульбашей. Как и предвидел Медведев, «рано или поздно это должно было произойти. Рано или поздно атаман по требованию своих хозяев должен был возобновить открытую борьбу против партизан. Сами националисты не могли не понимать, что они делают это себе на погибель. Одно дело — «воевать» с безоружным населением: тут они были храбрые, другое дело — драться с партизанами. Чем кончаются столкновения с партизанами, это предатели не раз испытали на собственной шкуре.

Но хозяевам их, гитлеровцам, надоело смотреть на бездействие своих лакеев. Хозяева потребовали от националистов активных выступлений».

Одновременно возобновились с умноженной силой и фашистские карательные экспедиции. Возникла реальная угроза, что, если немцы и националисты перекроют дороги, группа Фролова окажется отрезанной от базы. Медведев передал Фролову приказ срочно возвращаться.

Группа вернулась, но со значительными и очень чувствительными потерями. Марфа Ильинична с партизанкой Ядзей Урабанович установила нужные связи в Луцке. Именно тогда дошли до отряда смутные слухи о появлении в Луцке под усиленной охраной нескольких вагонов с химическими снарядами. Струтинская должна была еще раз пойти в город (предполагалось, что к этому времени удастся уточнить сведения о химическом оружии), когда пришел приказ о возвращении.

У села Богучь близ реки Случь группа Фролова попала в засаду. В ходе боя партизаны потеряли шесть человек убитыми, но прорвались. Марфа Ильинична и еще несколько бойцов остались под Луцком, там-то их и настигла беда… Струтинская все же сходила в город, получила от подпольщиков важные документы и вернулась в лес, на хутор Вырок, где ее ждали специально оставленные Фроловым партизаны. Ночью хату окружила банда националистов в сорок человек, одетых в черные эсэсовские шинели и стальные шлемы. Видимо, это было подразделение из дивизии СС «Галичина». В неравном бою часть бойцов была убита, лишь двоим удалось уйти в лес.

Недаром говорится, что беда не приходит одна. Настигла она еще одного замечательного человека — Константина Ефимовича Довгера. К этому времени Довгер, пользуясь своим привилегированным положением фольксдойче, выполнил ряд важных заданий. Константин Ефимович побывал в Ровно, Луцке, Львове и даже в Варшаве. И никогда не возвращался с пустыми руками. Как отметил Медведев, в частности, дядя Костя установил, что в Варшаве существуют две псевдоподпольные польские офицерские школы. В каждой из них обучается по триста человек. Школы эти субсидируются из Лондона эмигрантским польским правительством. Кого же готовят в школах? Ответ на этот вопрос давало одно обстоятельство, которое удалось выяснить Константину Ефимовичу. Субсидии в виде американских долларов, получаемые из Лондона, шли в карман гитлеровцам. Да, гитлеровцам! Гитлеровцы же — генералы, офицеры и гестаповцы — являлись преподавателями в школах. Нетрудно было понять, что за кадры готовили эти «учебные заведения», чему там учили и к чему предназначали обученных офицеров».

3 марта, получив очередное задание, Константин Ефимович и два его попутчика, также разведчики отряда, лесничий Максим Петровский и поляк-журналист Олек Петчак, направились в Сарны, чтобы оттуда выехать в Ровно. Видимо, националисты уже держали их на подозрении и следили за ними. Иначе трудно объяснить, почему по дороге их без всякой видимой причины схватили, обыскали и препроводили в штаб — хату на берегу Случи. Всем троим связали руки за спиной кусками колючей проволоки и стали пытать. Разведчиков били шомполами, кололи иглами и гвоздями, резали ножами. Перед рассветом, ничего не добившись от пленных, их поволокли к реке, с которой еще не сошел лед. Здесь уже была готова прорубь. Несколько бандитов схватили отбивающегося ногами Довгера и засунули его живым под лед… Его сопротивление отвлекло их внимание от Петровского и Петчака. Воспользовавшись этим, они бросились бежать. Вдогонку загремели выстрелы. Почти сразу рухнул на землю Петчак. Петляя по снегу, чтобы избежать прицельного огня, Петровский продолжал бежать и ушел-таки от страшной смерти в ледяной купели. Три часа босой, с руками, стянутыми за спиной колючей проволокой, весь истерзанный, добирался он до лагеря партизан… От него и узнали бойцы о мученической гибели всеми почитаемого дяди Кости. К вечеру того же дня партизаны до последнего бандита перебили отряд националистов, повинных в страшном преступлении. Тело Довгера было извлечено из-подо льда и захоронено с почестями.

Через несколько дней в отряд пришла его дочь — потемневшая от горя семнадцатилетняя Валя. Девушка попросила дать ей оружие. Вспоминая тяжелый разговор с нею, Медведев писал: «Есть часто употребляемое выражение «глаза горят ненавистью». У Вали глаза горели ненавистью в прямом, буквальном значении этих слов».

Успокоив Валю, Медведев решил оставить ее пока в отряде, поручив заботам новой радистки Марины Ких. Дмитрий Николаевич сделал это с тонким психологическим расчетом. Марина была значительно старше Вали, обладала большим жизненным опытом, отличалась душевностью и тактом. Уроженка Львовщины, выходец из крестьянской семьи, Марина уже в начале тридцатых годов стала коммунистом. В 1936 году на похоронах убитого польскими жандармами товарища Марина была ранена, арестована и осуждена к шести годам тюрьмы. Освободила ее из заключения Красная Армия. Ких была избрана в Народное собрание Западной Украины. Вместе с другими депутатами она принимала участие в исторических сессиях Верховных Советов УССР и СССР, принявших решение о воссоединении этих земель с Советской Украиной. Когда началась война, Марина поступила добровольцем на курсы радисток и теперь прибыла в отряд вместе с другой радисткой, Аней Беспояско, и двумя новыми бойцами, московскими студентами Григорием Шмуйловским и Максом Селескириди.

Когда Валя Довгер через некоторое время пришла в себя после гибели отца, встал вопрос о ее дальнейшей судьбе. Посоветовавшись со своими помощниками, Дмитрий Николаевич пришел к решению, которое показалось поначалу кое-кому странным, но впоследствии полностью себя оправдало: вместе с матерью девушку отправили в город. И тут худенькая, хрупкая, совсем юная девушка проявила и твердость характера, и находчивость, и волю. Она сумела завязать в Ровно полезные знакомства, подыскала для себя и матери, Евдокии Андреевны, дом на Ясной улице[11], добилась как дочь «погибшего от руки партизана фольксдойче» прописки и работы продавщицей. Дом на Ясной стал одной из самых удобных и надежных квартир, где всегда мог найти убежище Кузнецов.

Вскоре в отряд начала поступать информация от новой разведчицы — Валентины Довгер.

В штабе отряда давно разрабатывали план уничтожения главного палача украинского народа рейхскомиссара Эриха Коха и его заместителей. После поражения фашистских войск под Сталинградом Кох отдал свой пресловутый циркуляр об обращении с украинским народом как с рабами — при помощи кнута. В нем он, в частности, писал: «Я требую, чтобы принципом управления украинцами были твердая рука и справедливость. Не верьте, что условия, которые сложились в настоящее время, вынуждают нас быть менее твердыми. Наоборот: кто верит, что может добиться у славян благодарности за мягкое обращение, тот формировал свои взгляды не в НСДАП… а в каких-то интеллигентских клубах. Славянин будет рассматривать мягкое отношение к себе как признак слабости».