Отстрел негодяев - Головачев Василий - Страница 14

В одиннадцать часов утра Калёнова вызвал к себе директор пансионата.

Максим Олегович выключил компьютер, вышел из флигеля, добрался до главного корпуса заведения и открыл дверь приёмной.

– Заходите, Максим Олегович, – сказала секретарша директора Тоня, – ждёт.

Калёнов вошёл в просторный светлый кабинет руководителя пансионата, окнами выходящий в лес.

Директор «Акварелей» Валерий Романович Симанчук разговаривал с кем-то по мобильному. Сделал знак начальнику охраны: входи. Был он тучен, громаден, как борец сумо, и малоподвижен. Ему исполнилось пятьдесят семь лет, но выглядел он старше лет на десять, контрастно отличаясь от Максима Олеговича, который был старше, но выглядел моложе. Последние лет пятнадцать Симанчук боролся с полнотой, но борьба шла с переменным успехом, и стоило ему скинуть десяток килограммов, как организм начинал отказываться от активного образа жизни, а вовсе не наоборот, как обещали медики. Грань консенсуса между мерой похудения и полнотой Валерий Романович так и не нашёл.

Калёнов сел на стул, разглядывая лицо директора. Судя по опущенным уголкам губ, настроение у Симанчука было минорное, а землистый цвет лица говорил о том, что в борьбе с недугом он терпит очередное поражение.

– Я вас понял, Сергей Сергеевич, – закончил разговор Валерий Романович, наливаясь кровью. – Никого я выселять не буду! Человек заселился до двадцатого мая и будет проживать в этом номере по праву. Нет, не боюсь, вы не генеральный прокурор, а я не ваш слуга. Как вам будет угодно, делайте выводы. Всего хорошего.

Симанчук поднял телефон над головой, словно собираясь бросить его на пол, но сдержался. Помял ладонью лицо, приходя в себя, криво усмехнулся в ответ на оценивающий взгляд Калёнова.

– Мэр Наро-Фоминска… пообещал кому-то в верхах отдых в нашем уголке, требует освободить Фудзи.

– Там же поселился товарищ из Мурманска, с женой и ребёнком.

– Бригадир арктических строителей Колычев.

– Что будешь делать? Наро-фоминский мэр известен как приближённая к премьеру персона. Пожалуется.

– Да пусть жалуется, хоть к самому президенту идёт на приём, мы не в концлагере живём. Хотя, если честно, в очередной раз я, гражданин и патриот России, страны, для которой я кое-что сделал в жизни и готов за неё драться с любым врагом, убеждаюсь в том, что она спокойно может вышвырнуть меня на свалку! И я бессилен перед чиновничьим хамьём и быдлом, уверенным в своей исключительности и безнаказанности, в праве распоряжаться моей судьбой. Им наплевать на всё, чем я дорожу. Понимаешь?

– Понимаю, – сочувственно кивнул Калёнов. – Что у тебя произошло, кроме этого разговора? – Он показал глазами на смартфон в руке директора.

Симанчук бросил его на стол, достал из небольшого бара бутылку минеральной воды, налил полстакана, выпил. Лицо его стало ещё угрюмей.

– Да есть проблема…

– Поделишься?

– У тебя ведь тоже есть внуки.

– Старшему уже за двадцать, работает, второй учится. Младшая Степанида восьми лет от роду.

– Вот и у меня внук… и с ним беда. Не хочу тебя грузить, Олегыч.

– Нет такого слабого человека, – улыбнулся Калёнов, – который был бы не в состоянии перенести чужого несчастья. Рассказывай, я перегрузок не боюсь, а может быть, и помогу чем. Что с внуком? Не дай бог, в ИГИЛ вовлекли?

Симанчук поморщился.

– Попробовали бы нас в советские времена завербовать в ИГИЛ! Помню своё детство: ни у меня, ни у моих родителей, простых людей из российской глубинки, не было ни малейших сомнений в том, что СССР – самое справедливое в мире государство. Каждый пацан знал, что надо учиться, учиться и учиться! Что служба в армии – почётная обязанность, что книги и спорт – это хорошо, а богатство и вседозволенность – плохо! А что сейчас?

– Четвёртая технологическая революция, – усмехнулся Калёнов. – Сумасшедший поток информации и куча соблазнов.

Валерий Романович снова поморщился.

– Вот-вот, именно что сплошные соблазны. Мы напрочь утратили авторитет в глазах детей. То, что мы знаем и умеем, для наших продвинутых потомков – отстой, наша жизнь им кажется абсолютно неинтересной, а наш опыт – ненужным. Вместо того чтобы почитать умную интересную книжку, они сутками пялятся в экраны компьютеров и находят там всё, что совершенно не полезно!

– Я где-то читал, что у молодёжи внимание концентрируется на одном объекте всего на восемь секунд. Причём им предпочтительна визуальная информация – фотки, смайлики, таблицы и картинки. Книги для них – демотиваторы, с ними же работать нужно, напрягать мозги.

– Вот и получаем в результате проблемы, юзерную «серую слизь» вместо добрых детишек.

– Да что случилось, Валерий Романович?

– Ты что-нибудь про «Синего кита» слышал?

Калёнов задумался.

– Что-то такое помнится… некое интернет-сообщество…

– Это суицидальный сайт, формирующий в Интернете так называемые «группы смерти».

– Верно, вспомнил, в начале десятых шум пошёл. Но ведь этого «Синего кита» взяли за глотку, заблокировали.

– Зато ему на смену пришёл другой такой же – «Розовый слон». Похитрей и помасштабней.

– О «Слоне» не слышал. В игрушки я не играю, в Сети не сижу. В чём проблема?

– Внук. – Симанчук сделал большой глоток минералки, отставил стакан. – Ванька.

Калёнов подождал продолжения.

– Я его видел в пансионате пару раз, мы даже разговаривали. Сколько ему?

– Четырнадцать, учится в восьмом классе.

– Нормальный парень с виду…

Валерий Романович тяжело задышал, подождал, пока отпустило, махнул рукой.

– Нормальный… как будто… сын с невесткой дали волю, оставили парня практически без контроля, вот он и сидит безвылазно в компьютере. А недавно обнаружилось, что Ванька числится в «группе смерти». Объяснить, что это такое?

Калёнов помолчал.

– Каким образом Иван туда затесался? Я слышал, там тусуются дети из неблагополучных семей.

– Как раз по большей части из благополучных, – фыркнул директор. – Статистика есть. Иван никогда ни в чём не нуждался, – Валерий Романович скривил губы, – кроме разве что внимания. Каюсь, я тоже виноват, мало с ним занимался. Вот и приходится теперь расплачиваться.

– Но он же не стал следовать… э-э, советам?

– Вчера вечером еле успели снять с крыши девятиэтажки. Хотел прыгнуть.

Калёнов нахмурился.

– Сюрприз, однако…

– Сижу вот как на иголках, к обеду поеду к сыну, они все сегодня дома, психолога вызвали, трясутся.

– Представляю. – Калёнов подумал о своём собственном внуке Павле, которому тоже недавно исполнилось четырнадцать лет. Господи, мелькнула мысль, чашу эту мимо пронеси! – Ты в полицию заявлял?

– Нет, да и какой смысл? Мой приятель-юрист говорит, что эти «группы смерти» растут как головы у дракона: одну срубишь – две другие вырастают.

– Странно, что такие игрушки становятся востребованными.

– Да не игрушки это, кое-что посерьёзней, целая программа существует по вовлечению молодёжи в криминал, и я не слышал, чтобы кураторов-администраторов ловили и сажали.

– Не сажать их надо, а стрелять.

– Кто бы возражал.

Калёнов помолчал, размышляя, чем он может помочь директору пансионата, которого давно считал своим другом.

– Я всё же обратился бы в полицию. Они должны заниматься такими делами.

– Сообщил одному знакомому в УБЭП, но вряд ли там помогут. Кураторы, организующие «группы смерти», шифруются так, что их хрен найдёшь, а если кого и находят, то оказывается, что нет таких законов, по которым их деятельность подлежит уголовному преследованию. Да и адвокаты у них такие, что любого киллера от виселицы отмажут.

– Это правда, – невесело согласился Калёнов. – Диву даёшься, с каким рвением, энергией и готовностью адвокаты защищают бандитов. Иногда кажется, что они сами из этой среды.

– Недаром говорят, что самое извращённое понятие о справедливости у адвокатов. Не знаю, что делать, Олегыч. Поеду, поговорю, но едва ли успокою кого, тем более – самого Ваньку.