Реализация - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 48

• Предыдущая
• 48/60
• Следующая

Юнгерову после осуждения в 1993 году не дали досидеть срок в Питере или Ленобласти, и этапировали на Урал. В тюрьме Екатеринбурга он задержался почти на месяц. Там случилась эта история, очень многому его научившая.

…Ночью в этапном помещении Свердловского централа случилось переполнение. Случилось это ровно как происходило и вчера, и позавчера, и со времен постройки тюрьмы при Екатерине Второй. Соответственно выполнять инструкции, гласящие о содержании этапированных в соответствии с режимами, никто и не думал. Нет, женщин и малолеток, конечно, отдельно. А с остальными – «как забьем». Не до хельсинских соглашений.

Посему к первоходам общего режима попадали «строгачи» и даже «полосатые», то есть особо опасные. Народец двигали в разные места: кого в лагерь; кого из лагеря на больничку; а энтого обратно в изолятор города, где нечаянно всплыли его прошлые художества. Всех движений и не перечислишь. Ночная смена подустала, но еще не дошла до остервенения. Шмоны проходили спокойно, скучно: «Давай, давай, мужики! Будем тормозить – пролетите с баней. Тюрьма не резиновая, беда общая, а жалованье наше грошовое.»

Особо опасный рецидивист Бабицкий Моисей Наумович, по прозвищу Чернокнижник был определен в камеру номер два-девять-три, где должен был с неделю ожидать формирования этапа в межобластную тюремную больницу. Диагноз лагерного лепилы[32] – язва желудка – обошелся Чернокнижнику в 230 рублей. Надоело ему, понимаете ли, чалится в Пермских лагерях, хотя, конечно, он и не надрывался. Его знали, а кто не знал, те слыхали. Моисей Наумович был старый вор-карманник и сидел только по статье 144. Шестой раз за одно и тоже – признак ортодоксальности и мастерства. Этим он и гордился. Действительно, подобное встречалось редко.

Был, правда, у старого косячок[33] , про который слышали лишь посвященные. Четвертая ходка была искусственная. В ресторане «Универсаль» города Ленинграда, Бабицкий ткнул вилкой официанта. Ткнул глубоко. Мусора углядели повод посадить, так как отчаялись взять на «кармане» с поличным. Чернокнижник понял, что доблатовался и хулиганка может испортить безупречную анкету. Он договорился с операми, что согласен сесть, якобы, за «карман». Искрометная комбинация закончилась тем, что двоюродный брат начальника отдела Главка Ильюхина стал жертвой, у которого «вытащили» кошель в Гостином Дворе. Опера задержали понарошку Чернокнижника с поличным. Понятые из школы милиции удостоверили факт изъятия. Бабицкий выторговал себе возможность отрицать вину. Ну, что за вор, если он сознается хоть в чем-нибудь! Хором уговорили районного следователя. Тот поохал: «Да ради бога!». Ситуацию выправили. Четвертый приговор был точным – за хищение личного имущества граждан, совершенное ранее судимым за аналогичные… Да, с официантом коллеги Чернокнижника утрясли. В конце концов вилкой ткнул – не вилами! Чего визжать?

Розыску тоже корм. «Хулиганки» в статистику попадают, но на них не обращают внимания: во-первых, очевидные преступления, и потом – чего здесь особенного: ну погонял орелик топором пол-улицы… Опера и наверх доложили – самого Чернокнижника взяли. Все начальникам какая никакая радость.

Все при интересе.

Вот с законностью – нелады чуток. Скрыли хулиганство – раз преступление; совершили подлог в десяти местах и дали ложные показания; заявление – еще десяток формальных преступлений; привлекли, кстати, заведомо невиновного. В общем, лет пятнадцать в общей сложности накрутили. Теоретически. Видите ли – жизнь штука витиеватая, к закону, как правило, отношение имеющая слабое.

Но об этой истории в России знали лишь избранные, а избранные всегда соблюдают правила игры.

Итак, два-девять-три – обычное сводчатое, смрадное этапное помещение, где ютилось уже шестнадцать первоходов. Первоход первоходу не товарищ и брат, а рознь. Кто за жену-алкоголичку, зарубленную топориком, отсиживает, а кому только соучастие в одном разбое доказали. А ежели задуматься, что такому могли не доказать?!

Чернокнижник зашел тихонько, с ленинским хитроватым прищуром. Увидел, как народный артист на бенефисе, всех зрителей поименно, и присел с краешку. Напоминал он сказочного деда – странника в заколдованной чащобе. Выдавала серо-белая полосатая роба «особика». Первоходы, они – впечатлительные, мозги часто их набиты соломенными мифами. Перешептались, уважительно пригласили к столу. За столом сидело арестанта четыре из бандитов. Антураж выдавал. Не хватало только золотых цепей. Ну и жуликоватая молодежь присоседилась к ним на равных правах.

Последние научились лазить по чужим квартирам и готовились дойти до элиты преступного мира, не предполагая, во что это обходится. Остальные являлись пролетариатом и с интересом свои хари свешивали со шконок и высовывали из-под них же.

– Зовут меня Моисей Наумович, в простонародье Чернокнижник. Кому выговорить сложно – можно по отечески, дядя Миша, – представился наш герой, с той неуловимой интонацией, которая специально подчеркивала нарочитую скромность авторитета.

– Помыться не желаешь с дороги? – уважительно осведомился не малый уже годами и телом парень, державший себя за старшего.

– Благодарю покорно, но вертухаи мне баньку уже организовали. Чай не в первый раз через эти места кочую.

– Заноза, завари гостю! – приказал другой горе-спортсмен.

Паренек был еще не в конец испорченный, но сильно заигрался в братву на воле. Воля решила отдохнуть от него на четыре с половиной года, обозвав вымогателем. Это соответствовало действительности. Действительность занималась поборами на центральном рынке в городе Челябинске. Поборы оказались непомерными и мешали рентабельности. Рентабельность решила платить «красным», но вдвое меньше и только им. Опричники за свой кусок хлеба с маслом упаковали конкурентов на законных основаниях.

Зрители выяснили в незатейливом разговоре, откуда и куда бредет старый каторжанин. Коснулись мнения воров о политике рэкета. Обсудили смурные порядки в некоторых богоугодных колониях. В целом поговорили о «погоде».

• Предыдущая
• 48/60
• Следующая