Реализация - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 46
- Предыдущая
- 46/60
- Следующая
Юнгеров дернулся было сказать, что, дескать, давай сначала потушим пожар, а там сработаемся – и так далее, но у него хватило ума и выдержки промолчать.
Но Ильюхин, видимо, прочитал что-то в его глазах, потому что улыбнулся совсем грустно и снова полез за сигаретами:
– Что ж мы за люди такие? Действительно, что ли, заблудились когда-то? Дикие мысли в голову лезут. Неужели должна была случиться вся эта жуть, чтобы мы смогли встретиться и нормально, по-человечески поговорить?
Теперь вздохнул Александр Сергеевич. Он пошарил по карманам и, не найдя курева, спросил:
– Можно я у тебя сигаретой угощусь?
– Бери, конечно, – протянул пачку Ильюхин.
Они долго курили молча, но молчание это не было тягостным. Они просидели в кафе еще несколько часов, выпили много чашек кофе и выкурили еще больше сигарет.
Юнгеров и Ильюхин расстались, лишь когда уже совсем рассвело, договорившись о следующей встрече этим же вечером. Они оба смертельно устали, но не друг от друга…
…А Егор Якушев, спасать которого от тюрьмы договорились Юнгеров с Ильюхиным, спал под охраной в больничной палате, усыпленный обезболивающими и успокаивающими средствами.
Ему снился странный сон – будто он входит в необъятную гостиную какой-то странной усадьбы. Посреди гостиной стоял огромный стол, на грубой бесконечной поверхности которого лежала разная снедь и стояли бутылки. Якушев пригляделся сквозь странный малиновый сумрак и узнал сидевших за столом людей. Это были Юнгеров, Ильюхин, Крылов и Ермилов. А еще там сидел Штукин, только не рядом со всеми, а чуть поодаль. И все они доброжелательно смотрели на Егора и улыбались. Штукин тоже улыбался, и не ернически, а нормально, как в тот день, когда он передавал Якушеву дела. Егор от его улыбки чуть насупился и спросил:
– А ты почему здесь? Я думал, ты в аду.
– А ты знаешь, что такое ад? – вдруг спросил его Ермилов. – Не знаешь? Ад – это когда топаешь по раскаленному лунному ландшафту в далекой арабской стране. Идешь давно и идти еще километров двенадцать. Топаешь с частыми приседаниями, потому что почти у всех амебная дизентерия, от которой жопы раскаляются и дымятся. Все время чешешься. На разведку, которая чуть впереди, не надеешься, безразличие полное… Наконец выходишь на точку. Точка – это охраняемый лагерь геологов. Перед лагерем – полотнище цвета выцветших розовых трусов с бодрым лозунгом на русском языке. Везде бродят вонючие козы, которые жуют пустые сигаретные пачки… А местные дети отнимают у них эти пачки, потому что это – единственные яркие штучки на много верст окрест. Яркие даже в козьих слюнях… Вот это ад. Хотя некоторые называли это выполнением интернационального долга. Но дело в том, что выполнение этого долга крайне затруднено воспаленными жопами. Ад не может быть смешным, а кто-то сказал, что нет ничего смешнее, чем напечатанное русское слово «жопа». Но мне – не смешно. Значит, для меня это и есть – ад. А какие еще будут мнения?
Откликнулся Юнгеров:
– Попал я раз в Ивдельские лагеря, когда уже на поселении был. Лесотундра. На вышки вохры поднимаются с опаской, заборы – вот-вот упадут. Вьюга. На построении – весь лагерь. Все стоят, припорошенные снегом. А на трибуне – Хозяин, пьянее грязи, в галифе и дубленке на голое тело. А за ним, на сопке, – выложенный камнями профиль Сталина, метров тридцать на двадцать… Это – ад. А ты, Петр, что нам расскажешь?
Крылов подпер щеку кулаком:
– А я как-то, когда еще на Урале служил, зашел в барак и вижу в воровском углу, отделенном от мужицкой половинки ширмой – иконы какие-то странные… Вроде все как положено, ладанка закопченная, занавесочки из ситца… Пригляделся – а вместо лика Спасителя – маленькая черно-белая фотография. «Что это?» – спрашиваю у смотрящего. А он с трепетом отвечает: «Это Алик Алалаевский, вор авторитетный». Я тогда пошутил, что, мол, у нас свобода вероисповедания, но сейчас понимаю: я был в аду. А тебе, Виталий, как геенна огненная представляется? Бывал ведь там, поди, и не раз?
Крылов взглянул на Ильюхина. Тот потер лоб рукой и ответил коротко:
– Бывал. Когда однажды пришлось отпустить насильника и убийцу. Доказательств не было, но я точно знал, что он изнасиловал и убил минимум трех девочек, каждой из которых было меньше десяти лет…
Егор столкнулся взглядом со Штукиным. Валера пожал плечами и спросил его:
– Думаешь, пожалею?
Все заулыбались, и Штукин улыбнулся тоже:
– Ныряешь в черной воде… Ныряешь за красивой, хорошей бабой, которая утопла не за понюшку табака… И ни черта не видно, только тени какие-то… И вдруг – рука на тело натыкается! А воздуха больше нет… Выныриваешь – и снова вниз, но уже найти ничего не можешь… и вылезаешь ты из воды уже мерзавцем. Вот тебе и ад!
К столу вдруг подошла Зоя и начала сметать крошки и прибирать лишнее. Она выглядела очень хорошо: красивая и дородная, словно Аксинья в «Тихом Доне».
– А Валерка-то не соврал, – с легкой улыбкой сказала Зоя.
Юнгеров неожиданно встал, потянулся, подошел к Егору, приобнял его сзади и прошептал на ухо:
– А где твой ад, сынок?
Шепот этот гулким эхом разметался по всем углам гостиной. Зоя выпрямилась и посмотрела Якушеву прямо в глаза. Только тут Егор заметил, что руки у нее белые, будто испачканные мукой.
– Пельмени лепила? – неожиданно для самого себя спросил ее Егор.
Все засмеялись, Зоя тоже улыбнулась:
– Ты на вопрос-то отвечай…
Якушев обвел стол взглядом. Все сидевшие за ним смотрели на него, ждали и улыбались, но не язвительно, а очень по-доброму, можно сказать – по-семейному…
Егора вдруг пробила испарина, так как даже во сне он понял, что это – всего лишь сон. А ему больше всего на свете не хотелось просыпаться…
КОНЕЦ
17 февраля 2004 года
- Предыдущая
- 46/60
- Следующая
