Большие каникулы Мэгги Дарлинг - Кунстлер Джеймс Говард - Страница 18

3

Самая задушевная встреча

Линди Хэйган показалась на выходе. Она выглядела бледной, но красивой. На ней были черные шелковые брюки от Стефано Джулиани, заткнутые в кроваво-красные ковбойские сапоги от Лучезе, и черный кашемировый свитер с капюшоном от Дитера Хунсбахера. В одной руке она держала сумку из полированной кожи. Возможно, такую же сумку таскал за собой Эрнест Хемингуэй во время гражданской войны в Испании. На другой руке висела черная шерстяная дорожная накидка. Ее личико сердечком озабоченно нахмурилось, когда она осматривала большой и оживленный зал прибытия, пока не услышала крик Мэгги:

— Эй, Линди! Я — здесь.

А затем подруги начали визжать и подпрыгивать так, что другие пассажиры стали оборачиваться в их сторону.

Привычка визжать при встрече шла еще от Смит-колледжа. Так приветствовали друг друга только Мэгги и Линди, когда они встречались после Рождества или летних каникул. (Был даже короткий период инфантилизма осенью на втором курсе, когда они визжали при каждой встрече на квадратном дворе колледжа.) С того времени, как люди стали узнавать ее в публичных местах, Мэгги старалась не привлекать к себе внимания. Но Линди своим видом заставила Мэгги немедленно вернуться в те замечательные студенческие дни, когда все в мире было новым, а две подружки были никому неизвестными красотками с прекрасным будущим впереди.

Когда визг и прыжки закончились, Мэгги обняла Линди и, почувствовав ребра под кашемировым свитером, воскликнула:

— Дорогая, ты — настоящий скелет!

Линди, по всей видимости, восприняла это как комплимент, поскольку большую часть своей жизни провела на диетических «американских горках»: худея, набирая вес и снова худея.

Линди пошла вперед к багажной ленте.

— Буду уповать рядом с тобой на Бога, — сказала она, чуть заметно показывая свойственную только ей кривую улыбочку. — Ты закормишь меня штруделями и паштетом из гусиной печени и бог его не знает еще какими хазерай^[10]. Через неделю я буду толстая, как трейлер.

— Не беспокойся. У нас дома тренажеров столько, что можем фитнес-клуб открыть.

— Здесь у вас на востоке продают продукты «Foodstuff»? — спросила Линди. — Они делают просто замечательные продукты, лишенные питательных свойств. Майонез, крекеры, творог, какую-то замороженную гадость, которая по вкусу напоминает мороженое. Я думаю, они привесили несколько дополнительных атомов углерода к молекулам, чтобы они стали больше и не поглощались бы тканью желудка.

— А что происходит с этим в твоем организме?

— Это просто пролетает, как Лексингтон-авеню-экспресс. Больше никто в Лос-Анджелесе не питается настоящей пищей. А вот и мои вещи!

В машине, годовалой «тойоте-лендкрузер» с салоном-люкс, Мэгги быстро начала рассказывать о невероятном ограблении, случившемся в «Four Seasons», а Линди слушала, затаив дыхание. Скоростная дорога имени Роберта Ван Вайка мчалась через самые отчаянные районы Куинса: Озон-парк, Джамейка, Ричмонд-хилл — где вывески на стенах магазинов, объявлявшие об их товарах и услугах, были написаны с использованием более десятка различных алфавитов. Почти на каждом углу здесь можно было увидеть мужчин с согбенными плечами, собравшихся вокруг двухсотлитровых стальных бочек и гревших руки над горящим в них мусором. Сама скоростная дорога, особенно ее центральная полоса, обсаженная тисом и можжевельником, была захламлена огромным количеством пластикового мусора, выброшенного из окон автомобилей. Эти образы нищеты и запустения мелькали странным контрастом величественной «Музыке на воде» Генделя, звучавшей из замечательной стереосистемы «тойоты».

— Как прекрасно вернуться в реальный мир, — тихо сказала Линди.

Сразу после поворота с Ван Вайка на скоростную дорогу Уайтстоун они увидели, как два человека в рубахах с капюшонами сбросили бетонный блок с эстакады в полукилометре впереди. Блок свалился на крышу «олдсмобиля», затем отскочил от корпуса машины на дорогу. «Олдсмобиль» дико вилял несколько сот метров, прежде чем водитель справился с управлением. Мэгги отвернула, чтобы не удариться о бетонный блок, который упал на ее полосу, и чуть было не влетела в белый джип, обгонявший ее справа. Водитель джипа просигналил. Они почувствовали вибрацию от рэпа, летящего из его динамиков. Мэгги вырулила назад на левую полосу. Линди повернулась на своем месте, чтобы увидеть тех двоих в капюшонах, убегавших с эстакады.

Издавая от страха звуки, похожие на писк песчанки, Мэгги старалась, как могла, вести машину, а Линди впала в оцепенение, не веря в происходящее. Несколько секунд спустя они уже мчались вверх по наклонной дороге на мост Уайтстоун. Линди открыла окно, высунула голову и пронзительно завизжала. Мэгги открыла окно со своей стороны и сделала то же самое. Им хватило только взгляда друг на друга, чтобы определить это как вариант их забавы с визгом. Они провизжали все время, пока ехали по мосту. Под ними внизу был сонная, серая и холодная гладь пролива Лонг-Айленд-Саунд. На обратном конце моста Мэгги попросила работника, собиравшего плату за проезд, позвонить в полицию и сказать им о парнях на эстакаде, но он только ответил им что-то непонятное на каком-то иностранном языке и сердито махнул рукой, показывая, чтобы они проезжали. Линди залезла в свою кожаную сумку и достала бутылку «Столичной», из которой было уже изрядно отпито. Она отхлебнула и передала бутылку Мэгги, которая взяла ее все еще дрожавшими руками и с благодарностью сделала приличный глоток.

— Мне кажется, что теперь людей убивают просто от скуки, — сказала Линди, после того клаустрофобные улицы Бронкса с доходными домами-развалинами уступили более открытому пространству Уэстчестера с широкими аллеями. — Мы легко могли разбиться.

— В Нью-Йорке каждый день случаются самые невероятные вещи, — сказала Мэгги. — Младенцев оставляют умирать в спортивных сумках. Бездомных людей поджигают просто ради шутки. Школьниц убивают шальные пули. Любовниц разрубают на части их бывшие любовники. Количество всех этих жертв просто пугает. Хотя забавно, — она задумалась, — все это остается просто газетной историей до тех пор, пока не коснется самой тебя.

— В этой за траханной стране мы терпим нестерпимое, — сказала Линди. — Что происходит с нами, Мэгги? Что происходит с Америкой?

— Я не знаю, — с вздохом сказала Мэгги. — Будущее — это то, что сейчас происходит, я думаю.

— Если это — будущее, то лучше умереть.

— О, дорогая, не говори так. Того, из-за чего стоит жить, так много, несмотря на всех плохих людей и ужасные вещи, творящиеся в мире.

4

Наконец-то дома

Тишина объяла их сразу же после того, как они пересекли границу с Коннектикутом, оставив позади рваные края израненного мегаполиса. Крупные пушистые хлопья снега начали отскакивать рикошетом с ветрового стекла. Мэгги повернула на Меррит-Паркуэй у выезда на Уилтон и поехала дальше на север в направлении Рамфорда, переезжая с узкой дороги на еще более узкую. По пути попадались большие старые дома, которые можно было разглядеть за деревьями, их огни светились вдалеке в наступающих сумерках. Дома, укутанные мягким снежным покровом, были похожи на детей в теплых кроватках под одеялом.

— Я чувствую, что вернулась домой, в то место, которое я мысленно себе представляла, по которому тосковала, — тихим голосом сказала Линди, хотя сельская местность в Коннектикуте сильно отличалась от шумного пригорода Грэйт-Нек на Лонг-Айленде, где она выросла. — Вот о чем я мечтала, лежа одна в постели, все те ночи, после того как съехал Бадди. Мир без Лос-Анджелеса. Мир настоящего снега, настоящих старых домов, тыквенного супа и осенних листьев, детей, катающихся на коньках по льду пруда, семей с собаками и долгими прогулками по деревенским дорогам в свитерах и теплых шарфах. — Она глотнула водки из бутылки, а затем протянула ее Мэгги, которая ощущала легкое опьянение еще после первого глотка. — Я думаю, что все перемелется и вернется к основным ценностям, — продолжила Линди наигранным тоном. — В Лос-Анджелесе никому ничто не дорого и все можно. Я хочу выгрести все это из глубин моей души и снова стать чистой.