Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби? - Хейер Джорджетт - Страница 91

— Вряд ли это пригодится. Чем он занимался после демобилизации?

— На пять лет вернулся на фондовую биржу. Проживал в холостяцком пансионе на Джермин-стрит. Больше о нем ничего не известно. Он даже не продлил свои водительские права. В конце 1950 года покинул фондовую биржу.

— Маловато, — вздохнул Хемингуэй. — Что насчет его жены?

— Он холост.

— Женат! — нетерпеливо возразил Хемингуэй. — Муж и отец! Я уже говорил тебе об этом, более того, просил навести справки и о ней!

— Знаю, но ничего о ней не получил.

— Кто готовил справку?

— Джимми Роксэм.

— Вот оно что, — протянул Хемингуэй. — Этот вряд ли что-либо упустит. Ты приказывал ему заняться женой, Боб?

— А как же! Если у меня появится повод уволить тебя с позором со службы…

— Не появится! — перебил его Хемингуэй. — Послушай, Боб, это значит, что даже Джимми иногда дает маху. Я все видел собственными глазами: муж, жена, годовалый ребенок. Линдейл говорит, что женился года два назад.

— Нет, — возразил суперинтендант. — Джимми поболтал с одним из партнеров его прежней фирмы, и тот не смог ответить, где он сейчас и чем занимается. Якобы Линдейл ушел с фондовой биржи из-за проблем с нервами после войны.

— Примерно то же самое утверждает сам Линдейл. Получается, ему понадобилось целых пять лет, чтобы решить, что городская жизнь больше не для него. Говоришь, у него две родные сестры?

— Да. Старшая живет с отцом, у него приход в каком-то из центральных графств. Младшая замужем за судовладельцем, живет под Биркенхэдом.

— Биркенхэд… Далековато. Потому, наверное, никогда сюда и не заглядывала. А вот старшая могла бы проведать брата. Наверное, не может оставить старика одного. Джимми встречался с дядей?

— Нет, тот умер в последний год войны. После ухода Линдейла в фирме не осталось никого с этой фамилией.

— Жаль, он мог бы рассеять наши сомнения… Все это как-то странно!

— Ничего странного. Женщина, которую ты видел, очевидно, его любовница. Случается, знаешь ли!

Хемингуэй, хмурясь, пропустил мимо ушей эту фривольность.

— Нет, — произнес он. — Она — женщина иного типа. И дом у них семейный. Ладно, забудь. У меня к тебе еще одна просьба…

Он все еще разговаривал с Хинкли, когда вошел инспектор Харботтл, как всегда, с мрачным видом. Взглянув на него, Хемингуэй сказал суперинтенданту, что ему пора закругляться.

— Пришел Дисмел Десмонд[8], понесший тяжелую утрату. Пока, Боб!

— Если это суперинтендант, — заговорил Харботтл сурово, — то он, наверное, что-то сообщил про пули?

— Только про первую. Мимо. Остальное завтра.

— Эта выпущена не из ружья Пленмеллера? Удивительно!

— А я не удивлен, — заметил Хемингуэй. — Если бы в Уорренби стреляли из этого ружья, я поймал бы пулю рукой. Возможно такое? Нет.

— Среди всех местных, — продолжил Харботтл, — я считал его самым подозрительным. Честно говоря, мне он с первого взгляда не понравился.

— Сделаю все, чтобы поставить его в известность об этом, — отозвался Хемингуэй, сортировавший записи в своем блокноте.

— Не смешно, — враждебно сказал инспектор. — Злой язык выдает порченую натуру. Когда он заявил вам, что убил своего брата, я был потрясен сильнее, чем когда-либо в жизни! Даже вы, сэр, не сочли бы подобное удачной шуткой!

— С чего вы взяли? — рассердился Хемингуэй.

— Более того, — гнул свое инспектор, не обращая внимания на начальственный гнев, — я продолжаю верить в то, во что верил сначала.

— Верьте во что хотите, но я здесь не с целью расследовать смерть первого Пленмеллера. Достаточно утверждения Карсторна, что произошло самоубийство.

— Никто не спорит. Но если вы спросите меня, то я отвечу, что этот человек был преступником с моральной точки зрения.

— Говорит, что довел брата до самоубийства… Признавайтесь, что испортило вам настроение? Что вы раскопали?

— Нечто, не имеющее, строго говоря, отношения к данному делу, — ответил Харботтл. — Но я захватил это вместе с бумагами. Помните, я говорил вам, что Уорренби был коронером? Так вот, я нашел письмо, оставленное несчастным самоубийцей. Вы только послушаете! Дата — 25 мая прошлого года, в ту самую ночь он заперся в ванной и отравился газом. «Дорогой Гэвин, это мое последнее письмо тебе, больше мы не увидимся. Ты приезжаешь сюда, чтобы что-то из меня вытянуть, разозлить своим сарказмом. С меня довольно. Дом перейдет тебе раньше, чем ты думаешь, и когда окажешься в моей шкуре, то сможешь поздравить себя с тем, что поспособствовал моему концу. Так и будет, я тебя знаю. Твой Уолтер». — Харботтл отложил листок. — Бедняга не ошибся! Он действительно торжествует!

Хемингуэй взял письмо и заглянул в него.

— Вообще-то мне Пленмеллер нравится не больше, чем вам, но это тоже подлость — отравиться газом, оставив такое письмо! Представляю, как приятно было брату слушать, когда письмо зачитывали в суде!

— Мог бы убраться куда подальше от стыда! — буркнул Харботтл.

— Не мог. Во-первых, за здешнюю собственность много не выручить. Во-вторых, даже этот хладнокровный мерзавец знает, что такое нервы.

— Ничего, ему хватило самообладания, чтобы застрелить Уорренби. Так я думаю!

— О, да! — подхватил Хемингуэй. — Он перебил бы полдеревни, если это пригодилось бы для новой книги. Но если вы пытаетесь убедить меня, что Пленмеллер выстрелил в Уорренби из неприязни, то напрасно тратите время, Хорас. Я признался начальнику полиции, что не знаю, что является мотивом для убийств, но это было преувеличением. Никто, кроме умалишенного, не убьет ближнего просто потому, что считает его навязчивым пройдохой! Полагаю, Пленмеллеру хочется, чтобы я думал иначе, тогда он мог бы наслаждаться тем, как я раз за разом оказываюсь в дураках. Но если ему нужно, чтобы я счел его главным подозреваемым, то пусть преподнесет настоящий мотив и перестанет изображать душу общества. Что еще вы нашли в кабинете Уорренби?

Харботтл с пренебрежением посмотрел на бумаги на столе:

— Я принес это вам, но вряд ли вы найдете в этом что-нибудь ценное. Тут переписка с одним из городских советников — похоже, у них вышла ссора. Еще много всего про какое-то выставленное на продажу имущество в доверительной собственности. Кажется, главным попечителем выступал Драйбек, он всем этим и заправлял. Уорренби представлял интересы человека со странным названием — никогда раньше такого не слышал… — Харботтл вытянул из груды одну бумагу и воскликнул: — Вот, сэр! Бенефициарий! — Он положил бумагу на стол и ткнул пальцем в соответствующую строчку.

— Ох, уж эти законники, — с отвращением пробормотал Хемингуэй. — Поищите словарь!

Инспектор вернулся через несколько минут с увесистым томом.

— Так называется тот, кто получает прибыль от имущества в доверительной собственности, — продекламировал он.

— Отлично! — кивнул Хемингуэй, просматривавший письма. — Этот клиент, понятно, хочет свою долю. Можно приступать к продаже, но Драйбек по какой-то причине тянет резину…

— Неудачное время для продажи, — подсказал Харботтл. — Он так и объясняет в одном из своих писем, и это звучит разумно. Уорренби этого не опровергает. Пишет с безупречной учтивостью: мол, ситуация ясна, но его клиенту не терпится без промедления получить свою долю вырученного. Не понимаю, сэр, какое это имеет отношение к убийству? Я сомневался, нужно ли показывать это вам. Причина сомнения — появление в кабинете Уорренби Драйбека сегодня днем. Я решил, будто он что-то вынюхивает, однако он объяснил, что хочет как-то помочь Каупланду. Драйбек пытался вытянуть из меня, нашел ли я что-нибудь, — так я расценил его болтовню. Конечно, я его выпроводил, а потом подумал, что он беспокоится из-за переписки с Уорренби. Ничего иного, что касалось бы его, я не нашел.

— Любопытно, — признал Хемингуэй. — Клиент Уорренби тянулся за своей долей, а Драйбек, наоборот, не торопился. Может, он просто старался для выгодоприобретателей — жаль, мы не знаем, как относились к немедленной продаже другие! Хотя у него могли быть свои причины.