Химеры (СИ) - Стригин Андрей Николаевич - Страница 10

Почти всё взрослое население проснулось, загорелся костёр. Истерзанный медведем мужчина произвёл гнетущее впечатление, все обсуждают это событие, кто-то его жалеет, некоторые со злостью сплёвывают — все слышали, это он погубил своих товарищей, а главное, детей. Но потом голод вытисняет это событие, ставит его на второй план, народ принялся запекать на огне остатки провизии, приводить себя в порядок.

Я потребовал, чтобы раненого перенесли в палатку, а сам дожидаюсь пробуждения своей семьи. Наконец-то сладко потягивается Лада, изгибается, словно дикая кошка — сейчас замурлычет — открывает огромные глаза, проводит ладонью по моим щекам: — Надо же, чисто выбрит! Бритву, с собой взял?

Раздуваясь от гордости, показываю осколок обсидиана.

— Ты побрился этим булыжником и не порезался? — Лада буквально нокаутирована.

После того как люди привели себя в порядок, скудно позавтракали, я всех собираю. Вновь выделяю группу для сбора устриц. Тесть продолжил заниматься коптильней. Для увеличения темпа строительства, я надеюсь, Катерина подстрелит большую рыбу, часть из которой можно закоптить впрок, направляю ему ещё несколько человек. Всё так же выделяю людей на расчистку площадок, снаряжаю группу для сбора хвороста и т. д.

С высоты площадки видно как люди на берегу ищут подъём. Они лазают у подножья скал, карабкаются, срываются, но продолжают упорно искать тропу. Люди надеются — там спасение. Я знаю, скоро они её обнаружат, хотя тропа практически неразличима среди нависающих глыб и вся в осыпях. Произошедшие метаморфозы так перелопатили берег и скалы, что образовался некий природный хаос. Странно, что нам сразу удалось различить этот импровизированный подъём. Вероятно, нам помогли зоркие глазки нашей несравненной Светочки, дети всегда замечают то, что не суждено видеть взрослым.

На нас косятся, замечаю неприязненные взгляды, людям непонятно зачем мы так прочно обосновываемся на склонах. Решив для всех прояснить ситуацию, с Семёном спускаюсь на берег и сразу сталкиваюсь с людьми Вилена Ждановича. Два крепких парня, в неуместных для побережья дорогих костюмах, окидывают нас пренебрежительными взглядами. Один из них, смерив меня высокомерным взглядом, вкрадчиво спрашивает: — Какие-то непонятки происходят, мобильники молчат, акулы, киты. Ты что-то можешь сказать по этому поводу или тоже начнёшь блеять как баран, как это делают все на берегу? И ещё, здесь есть подъём наверх?

Я усмехаюсь, гашу в своём взгляде вызов, сейчас не хочу нарываться на конфликт: — А вы сами не догадались куда попали?

— Ну, так давай, удивляй, — в глазах парня появляется злость, но и страх тоже, всё это он пытается скрыть за пренебрежительной ухмылкой.

— Да что вам говорить, всё равно не поверите, — качаю я головой.

— Колись, братан, — сплёвывает его компаньон.

— Да я и не собираюсь «колоться», так скажу. Ребята, нас зашвырнуло в прошлое, — я говорю с явной издёвкой, знаю, они мне, естественно не поверят. Так и вышло, один из парней, сильно раздражается, я даже подумал, что хочет меня ударить, но встретившись с моим взглядом, с усилием сдерживается — не знаю, может что-то в нём увидел, но он расслабляет уже напрягшуюся руку, вновь сплёвывает: — Вот бараны, — он кривится.

Скажу откровенно, но их явно показное хамство начинает напрягать, да и у Семёна глаза наливаются свинцом. Мне не хочется с ними дискутировать, поэтому я указываю на осыпь в трещине расколовшейся скалы: — Там подъём наверх, но ребята, там хищные звери, ночью одну группу растерзали.

Парни метнули взгляды на осыпь, затем на меня: — Какие звери? Не надо лепить горбатого!

— А в море киты и акулы? — откровенно улыбаюсь я.

Они задумались, один из них, с некоторой растерянностью произносит: — А откуда здесь звери, с зоопарка сбежали?

— Я же вам пытаюсь объяснить, мы попали в доисторический мир.

— Идиот! — обзывают они меня и осторожно подходят к осыпи. Действительно, тропа! — раздаются их возбуждённые голоса.

— Нервы у них на приделе, я словно ощущал их гудение, — делится своими мыслями Семён.

— Ничего, освоятся, ребята крепкие… но слишком борзые.

— Таких легко обломать.

— Думаю да, но до этого «наломать дров», успеют.

— И всё же их жалко, — Семён выпячивает квадратную челюсть, взгляд становится задумчивым и каким-то детским.

— А мне нет. Таких лечить надо, причём хирургическими методами. Компания, во главе с Виленом Ждановичем, мне совсем не нравится.

— Почему? — Семён наблюдает, как парни резво передвигаются между круч.

— Не наши они, чужие и совести у них нет. Скоро на берегу начнутся беспорядки. Ладно, надо поговорить с людьми на берегу, необходимо собрать команду раньше, чем это сделает Вилен Жданович.

На удивление, народ на пляже стал более адекватным, чем это было вчера, хотя и более нервным. Ещё некоторая часть людей, как-то поверила нам, и потянулась к нашей площадке. Другие, невзирая на уговоры, ринулись следом за парнями Вилена Ждановича — скрывать тропу, я посчитал морально не этично — всё равно, рано или поздно, её и без нас найдут.

События начинаю развиваться достаточно быстро, но главное, народ на пляже предупреждён. Хотя немногие нам верят, но интуитивно, соблюдать осторожность будут. Теперь можно подумать и о моём плане — исследовать степь. Быть может, получится найти людей помятого медведем долговязого. А ещё хочется подыскать заготовки, чтобы сделать копья и луки — охотиться и обороняться придётся, голод не за горизонтом, на одних устрицах долго не протянешь, да и добывать их опасно, акулы прочно обосновались у нашего побережья. А ещё рассказывают о какой-то подводной твари с головой крокодила, но с подвижной шеей. Якобы ночью бултыхалось около мели, что-то высматривала на берегу. Когда она появилась, акулы разбежались, словно испуганные щенки.

Ближе к восьми утра, когда под тёплыми лучами солнца, начала испаряться ночная роса, я отбираю мужчин для разведки прилегающих территорий. Так как я обеспокоен вознёй людей Вилена Ждановича, которые проявляют необоснованный интерес к нашему лагерю, много людей с собой решил не брать. Зачем-то беру Семёна, хотя вижу, он этому совсем не рад, и двух парней из вновь прибывших: Павла и Анатолия. Один из них турист со стажем, другой, вроде как разбирается в породах деревьев и сможет выбрать более подходящий материал для изготовления луков и стрел.

На время своего отсутствия, заместителем в лагере, оставляю Игната. Он усмехается, отвешивает шутовской поклон. Зачем-то с издёвкой называет меня Великим князем, вероятно, намекая на мой шрам в виде короны, и дурашливо произносит, что это назначение для него большая честь, но исполнять обязанности стал рьяно и стремительно — как бы, ни напортачил с дури — думаю я с сожалением, но обратного хода делать не стал.

Итак, вооружившись рубилами из обсидиана, отправляемся в путь. Я стараюсь не смотреть на напряжённую, как струна, Ладу, чувствую, как переживает. Но она сама подошла с Яриком: — Будь осторожен, помни, тебя любят, — вздыхает она, сильно прижимается ко мне, и я чувствую, как сильно бьётся её сердце.

— Папа, возьми меня с собой! — канючит Ярик.

— Вот уж нет, — решительно воспротивился я. — Подрасти сначала.

— Светочка бегала наверх и ничего.

— Стоп, у тебя дел и здесь по горло. С дядей Аскольдом ещё насобирайте обсидиана. Он нам просто необходим, сынок.

— Хорошо, папуля, но в следующий раз я с вами пойду, — нехотя сдаётся Ярик.

— Там видно будет, — хочу глянуть на сына со всей строгостью, но улыбаюсь и треплю его за волосы. Затем, закидываю на плечо бухту верёвки — может и пригодится. За прошедшую ночь, местность существенно изменилась, откосы стали круче, осыпи — коварнее.

Мы покидаем лагерь и вступаем на осыпь, которая, метров через десять, нехотя переходит в едва заметную каменистую тропинку, которая в действительности является разломом в скальной породе, но для подъёма годится. Народ тут уже прошёлся, мелкие камни сдвинуты, странно только, что никто не спустился обратно, меня это сильно беспокоит и как некстати зажёгся болью шрам на плече, мне кажется, если сниму куртку — он будет гореть как тогда.