Надежда Дурова - Бегунова Алла Игоревна - Страница 21

Филипп Степанович Балабин был весёлым, непосредственным человеком. Его знакомство с «кавалерист-девицей» продолжалось, судя по документам, несколько лет: с конца 1802 до начала 1807 года. Наверное, он так же, как и его отец, знал тайну превращения жены чиновника 14-го класса Надежды Андреевны Черновой, урождённой Дуровой, в дворянина Александра Васильевича Соколова (это имя Дурова взяла для себя, переодевшись в казачий мундир). Она же вполне добродушно относилась к его проделкам и в книге назвала Балабина-младшего шалуном. Похоже, они немало времени проводили в походах полка вместе.

Во всяком случае, у неё описан эпизод в городе Любаре Гродненской губернии, где она с Филиппом была в гостях у двух монахов иезуитского монастыря. Святые отцы отличались невероятной толщиной. «Молодой казак давил себе нос и зажимал рот, чтобы не захохотать над странным видом двух своих чудовищ в рясах и вместе моим…»[100]

В середине октября 1806 года казачий майора Балабина 2-го полк вступил в пределы Донской области. В это время в Западной Европе возобновились военные действия. Теперь с Наполеоном боролись государства 4-й коалиции: Великобритания, Россия, Пруссия, Саксония и Швеция. Главная роль отводилась России и Пруссии. Но французский император разгромил прусско-саксонскую армию в Иена-Аэрштедтском сражении и в течение шести недель занял почти все королевство Пруссию с ее столицей Берлином. В ноябре 1806 года он двинул свои войска (около 160 тыс. чел.) навстречу русской армии, сосредоточенной в районе Пултуск – Остроленка – Брест-Литовский под командованием престарелого генерал-фельдмаршала графа Михаила Федоровича Каменского.

В декабре 1806 года произошли столкновения противников на реке Вкре, у села Голымин и у городка Пултуск, расположенных в Варшавской губернии. Наполеон рассчитывал окружить и уничтожить здесь русскую армию, но этот его план был сорван. Наши войска отошли в Восточную Пруссию, к городу Прейсиш-Эйлау. Около него и развернулось в конце января 1807 года большое полевое сражение, в котором участвовало 78 тысяч союзников (70 тысяч русских и 8 тысяч пруссаков) при 400 орудиях.

Сражение длилось два дня. Сначала на подступах к Прейсиш-Эйлау арьергард под командованием князя Багратиона сдерживал натиск превосходящих сил противника, что дало возможность главным силам русской армии занять господствующие высоты севернее города. С рассветом 27 января 1807 года боевые действия вспыхнули вновь. Корпус маршала Даву (около 25 тыс. чел.) нанес удар по левому крылу русских позиций. Его поддержал своим выступлением корпус маршала Ожеро. Но из-за сильной метели французская пехота сбилась со своего направления и наткнулась на центр нашего боевого порядка с замаскированной большой батареей (70 орудий), которая с близкого расстояния картечью расстреляла несколько вражеских полков. Чтобы спасти солдат и офицеров Ожеро, Наполеон бросил в атаку свою прославленную кавалерию – 75 эскадронов под общим командованием Мюрата и Бессьера (драгунские и кирасирские дивизии генералов Клейна, д’Опуля, Милье и Груши). Эту атаку наблюдал и весьма выразительно описал в своих мемуарах Денис Васильевич Давыдов, в то время штаб-ротмистр лейб-гвардии гусарского полка и адъютант генерала князя Багратиона.

«Более шестидесяти эскадронов обскакало справа бежавший корпус и понеслось на нас, махая палашами. Загудело поле, и снег, взрываемый 12 тысячами сплоченных всадников, поднялся и завился из-под них, как вихрь из-под громовой тучи. Блистательный Мюрат в карусельном костюме своем, следуемый многочисленною свитою, горел впереди бури, с саблею наголо, и летел, как на пир, в середину сечи. Пушечный, ружейный огонь и рогатки штыков, подставленных нашею пехотою, не преградили гибельного прилива. Французская кавалерия все смяла, все затоптала, прорвала первую линию армии и в бурном порыве своем достигла до второй линии и резерва, но тут разразился о скалу напор волн ее. Вторая линия и резерв устояли, не поколебавшись, и густым ружейным и батарейным огнем обратили вспять нахлынувшую громаду. Тогда кавалерия эта, в свою очередь преследуемая конницею нашею сквозь строй пехоты первой линии, прежде уже ею же смятой и затоптанной, а теперь снова уже поднявшейся на ноги и стрелявшей по ней вдогонку, – отхлынула даже за черту, которую она занимала в начале дня. Погоня конницы была удальски запальчива и, как говорится, до дна. Оставленные на этой черте неприятельские батареи были взяты достигшими до них несколькими нашими эскадронами; канониры и у некоторых орудий колеса изрублены всадниками, но самые орудия остались на месте от неимения передков и упряжей, ускакавших от страха из виду»[101].

В этой легендарной атаке участвовали и кавалеристы польского конного полка – будущие сослуживцы Дуровой. Командовал ими подполковник Жигулин. В рукопашной схватке у орудий он был тяжело ранен и от этой раны вскоре скончался. Вообще потери Польского полка были значительными, но точное количество убитых и раненых конников и погибших строевых лошадей неизвестно.

В целом потери русской армии в этом упорном и кровопролитном сражении составили около 26 тысяч человек убитыми и ранеными, в том числе было ранено 9 генералов. Французы потеряли около 50 тысяч человек убитыми и ранеными, в том числе было убито 3 генерала и ранено тоже 3. После битвы при Прейсиш-Эйлау наша армия отошла к Кёнигсбергу (совр. Калининград). Военные действия прекратились. Отчасти из-за тяжелых погодных условий, так как в феврале начались сильные морозы, снегопады и метели. Отчасти из-за большого утомления войск и расстройства в воинских частях, потерявших много людей, строевых лошадей, оружия и снаряжения. Оба противника приступили к подготовке весенне-летней кампании 1897 года…

Слова майора Балабина 2-го о том, что новый поход казаков на войну не замедлится, сказанные до прибытия в станицу Раздорскую, были пророческими. По приказу войскового атамана генерал-лейтенанта М.И. Платова он вскоре уехал в Черкесск принимать в командование Атаманский полк. Надежда Андреевна осталась в его доме, где и находилась примерно два с половиной месяца.

Это был весьма важный для нее период. Хотя у отца в Сарапуле она морально готовила себя к «совсем новому роду жизни», действительность все же внесла свои коррективы в замысел, казалось бы, продуманный до мелочей. Теперь требовалось время, чтобы привыкнуть к новой, мужской, роли, к мужскому обществу, и эта перестройка далась «кавалерист-девице» нелегко.

«Теперь я казак! В мундире, с саблею; тяжелая пика утомляет руку мою, не пришедшую еще в полную силу. Вместо подруг меня окружают казаки, которых наречие, шутки, грубый голос и хохот трогают меня! Чувство, похожее на желание плакать, стеснило грудь мою! Я наклонилась на крутую шею коня своего, обняла ее и прижалась к ней лицом!.. Лошадь эта была подарок отца! Она одна осталась мне воспоминанием дней, проведенных в доме его! Наконец борьба чувств моих утихла, я опять села прямо и, занявшись рассматриванием грустного осеннего ландшафта, поклялась в душе никогда не позволять воспоминаниям ослаблять дух мой, но с твердостию и постоянством идти по пути, мною добровольно избранном…»

«Как теперь я весела от утра до вечера! Воля – драгоценная воля! – кружит восторгами голову мою от раннего утра до позднего вечера! Но как только раздастся мелодическое пение казаков, я погружаюсь в задумчивость, грусть налегает мне на сердце, я начинаю бояться странной роли своей в свете, начинаю страшиться будущего!..»[102]

Однако доброжелательная атмосфера в семье Балабиных, сердечное отношение Доминики Васильевны и Филиппа к их сарапульской гостье в значительной степени помогли Надежде Андреевне быстрее осознать свое новое положение. Кроме того, ей очень понравились сами жители Донской области, уклад их жизни и обычаи. Она описала все это в отдельной статье («Добавление к „Кавалерист-девице“», М., 1839).