Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 183

— Особенно, когда про вас лгут? — приподняла брови Жозефина.

— Особенно, когда про вас говорят правду, — печально улыбнулась виконтесса Воле и, немного помолчав, добавила: — Никогда ни перед кем не оправдывайтесь, как говорил один мой знакомый.

— Даже если человек требует от вас оправдания? — спросила мадемуазель Лондор. Улыбка Иды стала ещё печальнее. Интересно, поняла ли Жозефина, кто подразумевался под этими словами? Чтобы почувствовала эта нежная и наивная девушка, если бы узнала, что её предположение было правдой? Кто бы вообще здесь выдержал эту правду?

— Тот, кто вас любит, сам придумает вам оправдание, а тот, кто вас ненавидит, никогда вам не поверит. По крайней мере, так утверждал мой знакомый.

— Ваш знакомый был далеко не глупым человеком, — кивнула Жозефина, раздумывая над только что услышанными словами.

— Да, — задумчиво проговорила Ида, глядя куда-то вдаль странным, отстраненным взглядом. — Но, к сожалению, он предпочел растратить свой ум на мелочи жизни, вместо того, что бы дать это миру что-то более стоящее, чем философ-циник.

— И все же общество требует от нас оправдания, если мы совершаем что-то, чего не должны были бы делать, — вздохнула Жозефина. — Разве возможность быть примером для подражания не стоит оправданий?

— Посмотрите на моего кузена, мадемуазель Лондор. Он всегда поступает соответственно своей совести, а не морали общества. Для него куда важнее жить в согласии с самим собой, — спокойно ответила Ида и, пожав плечами, добавила: — Зачем пытаться быть образцом для подражания, если цена этому — вечные муки совести?

Жозефина кивнула и, замолчав, устремила взгляд в серую стену одного из ближайших домов. Сейчас она отчаянно боролась с желанием спросить у своей извечной соперницы, что она думает обо всем этом.

— А что думаете вы сами? — наконец спросила она, снова переводя взгляд на виконтессу Воле. — Что заставило герцога Дюрана уехать?

Ида равнодушно пожала плечами:

— Возможно, желание найти то, что он всегда искал, но не мог найти. Впрочем, если он не смог найти это там, где родился, то вряд ли найдет где-либо ещё.

— И что же это? — после короткого молчания спросила мадемуазель Лондор, на мгновение задумываясь о том, что виконтесса Воле говорит так, словно знает герцога Дюрана так же хорошо, как своего брата. — Любовь?

— Ну что вы, мадемуазель Лондор. Это было бы слишком просто и прозаично для такого человека, как господин герцог, — рассмеялась Ида и Жозефина почувствовала легкое смущение. — Нет, он ищет самого себя. Люди, подобные герцогу Дюрану, всегда ищут себя везде и во всем, и, чаще всего, к сожалению, не находят.

— Надеюсь, герцогу Дюрану повезет больше, и он найдет желаемое, где бы оно ни было, — кивнула мадемуазель Лондор и, присев в легком реверансе, добавила: — Приятно было побеседовать, госпожа виконтесса.

— Ещё два слова, мадемуазель Лондор, если позволите, — внезапно произнесла Ида и Жозефина нехотя кивнула, боясь того, что виконтесса Воле заговорит о своем брате.

— Я не думала, что скажу это когда-либо, — проговорила Ида, как-то странно усмехаясь и протягивая мадемуазель Лондор узкую руку в тонкой перчатке, — но я рада тому, что мы нашли в себе силы говорить друг с другом не в своем обычном тоне.

— Вы предлагаете мне дружбу? — с удивлением переспросила Жозефина, переводя взгляд с протянутой ей руки на лицо собеседницы. Ида, принимая этот взгляд за пренебрежение, усмехнулась чуть сильнее и ответила:

— Временное перемирие. Мою дружбу вы никогда бы не приняли, а я бы никогда вам её не предложила.

С некоторой долей недоверия Жозефина пожала протянутую ей ладонь, так как ничего другого ей не оставалось. Отказ от столь великодушного предложения выглядел бы, по меньшей мере, крайней невежливостью.

— Не хочу, что бы вы думали, будто мне это льстит, — произнесла она, легко кивая в знак прощания.

— В мыслях не было льстить вам, — холодно улыбнулась Ида и, тоже кивнув, направилась дальше по улице, с таким видом, словно только что случившегося разговора никогда не было.

***

В Вилье-сен-Дени Ида пришла с единственной целью, которая, по воле случая, оказалась точно такой же, как и у Жозефины де Лондор. Иде необходимо было как можно скорее найти кузена, которого она не застала дома. То, что Клод не сможет остаться в стороне, когда вся округа обсуждала такое событие, как отъезд его лучшего друга, Ида знала так же хорошо, как и Жозефина.

Отчасти Ида искала Клода для удовлетворения собственного любопытства, если, конечно, её заинтересованность можно было назвать любопытством. Ей Эдмон не сказал ни слова и лишь поставил перед фактом своего отъезда, предоставив самой додумать его причину. Но виконтесса Воле была уверена, что Клод знает если не более менее правдоподобную причину, то уж точно направление, в котором Эдмон уехал. Иде отчего-то казалось, что герцог Дюран дорожил дружбой с её братом настолько, что захотел бы сохранить её, даже покинув Вилье-сен-Дени. Разумеется, она не собиралась бросаться следом за ним, хотя подобные мысли и посещали её в первые часы после прочтения письма. Но гордость взяла верх над чувствами, не без усилий со стороны самой виконтессы и желание отправиться в погоню было подавлено. Подобное поведение сделало бы её похожей на других женщин, таких, как Алин Ферье, а Ида, которую любое сравнение с подобными женщинами только раздражало, не могла позволить себе опуститься до такого.

Пройдя главную улицу из одного конца в другой, и не найдя Клода среди сплетничающих соседей, Ида в нерешительности замерла напротив распахнутых дверей церкви. Если отъезд друга подействовал на Клода так же, как смерть брата, то она сама не сможет найти его среди Марнских лугов и уж точно не сможет ещё раз вернуть его к жизни. Это с трудом удалось Эдмону, а для неё, поглощенной собственными страданиями, должно было неминуемо обернуться неудачей. Клод не отличался истеричностью, даже презирал её, но события последних лет изрядно пошатнули его нервы, этого не отрицал даже он сам. Склонность к драматизации довершала картину. Он был частью семьи Воле, это означало способность вынести и пережить все, что Господу вздумается послать, но если Ида постепенно прогибалась под тяжестью сваливавшихся обстоятельств, то Клод склонялся сразу, но затем выпрямлялся и сохранял непоколебимое спокойствие до следующего удара судьбы. Виконтесса Воле надеялась, что теперь, когда самое страшное уже произошло, Клод сможет выстоять, чтобы не случилось, потому что ноша давила на её плечи так, словно Ида была Атлантом, который держал землю. Её кузен должен был стать тем, кто смог бы избавить её от этой ноши, хотя бы до тех пор, пока она не будет снова в состоянии нести её.

Повинуюсь какому-то неясному внутреннему порыву, Ида медленно поднялась по ступеням и вошла в растворенные церковные двери. Внутри царили приятные полумрак, прохлада и, самое главное, тишина, которая после главной улицы, наполненной голосами, казалась звенящей, как бокал, по которому ударили вилкой. Церковь была пуста, что впрочем, мало удивило виконтессу Воле: люди здесь собирались только во время служб. Невольно ей вспомнился разговор с Эдмоном, который произошел почти что в дверях этого Божьего дома. Тогда она спросила его, верит ли он в Бога, на что герцог Дюран ответил, что считает себя самого куда лучшим богом, чем тот, которого предлагала ему Римская Католическая Церковь. Сейчас ей казалось, что он имел в виду не столько свое превосходство, Эдмон не считал себя лучше других, сколько то, что вера в себя и свои силы дает ему куда больше, чем вера в абстрактную всемогущую сущность.

— Ида, — этот негромкий оклик показался ей в этой звенящий тишине почти набатным колоколом. Клод, казавшийся особенно бледным в полумраке и траурном костюме, сидел на краю последнего ряда скамей, так, чтобы его не было видно от входа.

— Вот уж где я не думала встретить тебя, так это в церкви, — как можно спокойнее произнесла Ида, приближаясь и присаживаясь на стоявшую впереди скамью. — Жозефина Лондор очень настойчиво дожидается тебя на главной улице.