Хрен С Горы (СИ) - Кацман Изяслав - Страница 1

Автоматная очередь в спину мало совместима с жизнью. Разве что с загробной…

Собственная плоть, выбрасываемая вслед за пролетающими насквозь пулями — последнее, что я увидел. Вкус крови во рту — последнее, что я почувствовал. И темнота… И пустота…

Яркий свет в лицо через мгновенье после темноты, последовавшей за смертью, должен был, по идее, наводить на мысли о мире ином. Но мыслей никаких не было. Я просто медленно открыл глаза и встал.

Место сильно отличалось от развалин молочного завода, где наша группа напоролась на засаду. Длинная полоса голой красноватой земли шириной метров тридцать-сорок, редкие кустики какой-то зелени. С одной стороны — густой лес, с другой — камыши и полоса воды, за которой вновь начинались деревья. Ближний ко мне край этого поля или не поля упирался в заросли, а дальний, сливался с чем-то переливающимся, что могло оказаться морем или озером. И, где-то на границе земли, неба и моря, скопище домов или сараев.

Туда я и пошёл, проваливаясь по щиколотки в сырую вязкую землю, останавливаясь то и дело, чтобы перевести дух. Только сейчас я вдруг понял, что на мне ничего нет: ни одежды, ни обуви, ни барсетки с ключами и документами. С другой стороны — нет и пулевых отверстий, которые должны наблюдаться. Равно как куда-то пропал и трёхлетней давности шрам на руке.

Впрочем, предаваться размышлениям по поводу этих странностей и несообразностей буду потом. Сейчас надо добраться до всё ещё далёкого жилья: под палящим солнцем в ужасной духоте, меся вязкую земляную кашу (метров через сто такого движения я попробовал было взять поближе к лесу, надеясь, что там будет легче передвигаться, чем по «окультуренной» почве, но пришлось отказаться от этой идеи — в кроссовках и джинсах по лесной опушке идти было бы легче — но только не босиком).

До хижин, крытых травой и мелькающих возле них человеческих фигурок оставалось пройти меньше трети длинного поля (всё-таки это поле, засаженное какими-то кустиками, тщательно выполотое от сорняков и снабжённое небольшими канавками — не то для отвода воды, не то для орошения), когда я увидел темно-синюю стену, вырастающую со стороны водоёма. Дальше всё произошло очень быстро: стена превратилась в чудовищной высоты волну, обрушившуюся на плоский берег, бурлящая вода на месте, которое за миг до этого было селением в добрую сотню домов, водяной вал всё ближе и ближе. Идиотизм какой-то — чудодейственно избежать смерти от бандитского автомата, чтобы утонуть в непонятном катаклизме.

Через пару минут оказалось, что хоронил я себя преждевременно: поток на глазах терял напор и высоту, и буквально в нескольких шагах вода остановилась (отдельные брызги долетели до меня, попав на лицо, и я, отметив горько-солёный привкус капель, подумал — действительно, море).

Некоторое время я стоял в ступоре: не каждый день дважды избегаешь смерти. Потом двинулся вперёд. Непонятно что подгоняло меня: вряд ли среди тех фигурок на берегу был кто-либо знакомый, да и сомнительно, чтобы после такого кто-нибудь выжил. Но я бежал, падая в жижу, вставал, и снова бежал. Скоро стали попадаться тела. Я бросался к ним в надежде найти хоть кого-нибудь живого, но тщетно: никто из десятков темнокожих мужчин, женщин и детей не подавал признаков жизни. Сколько я так бродил, переворачивая погибших, не помню. Кажется, я плакал, кажется, меня выворачивало наизнанку. Но на счёт этого я не уверен.

Рука, ухватившая меня за плечо, не вывала никаких эмоций — разве что легкую досаду, что кто-то мешает двигаться дальше и искать живых. Обернувшись, я увидел десяток темнокожих людей, ничем не отличавшихся от убитых морем. Из одежды на них были только широкие пояса. Двое или трое держали в руках копья, остальные были безоружны.

Тот, который держался за моё плечо, сказал короткую фразу. Я не понял ни слова, машинально переспросил: «Что?!» Темнокожий повторил. Язык совершенно непонятный. Собеседник мой, видя отсутствие реакции, протараторил длинную тираду. Я стоял, молча, и смотрел на голых дикарей (а кем ещё могут быть — голые, вооружены копьями, говорят на какой-то тарабарщине). Не дождавшись от меня никакой реакции, говоривший, не очень вежливо потянул меня за собой, свободной рукой показывая в сторону, откуда я пришёл. Сегодняшний день и так выдался насыщенным, и совершенно не хотелось вступать в пререкания с местными, тем более, настроены они вполне мирно и, кажется, просто хотят увести меня с места катаклизма.

Дорога до селения и первые часы там впоследствии вспоминались очень смутно: шли довольно долго, так что солнце, бьющее в глаза, начало садиться, переходили вброд реку, в деревне меня накормили чем-то, похожим на кашу и дали выпить горьковатого отвара. После этого я почти сразу отключился.

Теперь, по прошествии полугода, когда я стал более-менее понимать язык людей, к которым попал, ясно, как мне повезло. Мало того, что я непонятным образом остался жив, получив очередь из автомата, так я ещё умудрился оказаться всего в сотне метров от места, на которое обрушилось цунами. Ну, и в качестве бонуса: местные папуасы приняли меня не за непонятно откуда взявшегося чужака, а за тронувшегося умом обитателя уничтоженного стихией селения. К сумасшедшим же здесь отношение было уважительное.

Оставалось, правда, непонятно, как я мог сойти в глазах приютивших меня туземцев за представителя соседнего племени: папуасами, может быть, они и не были, но ваш покорный слуга среди этих коричневокожих и тёмноволосых дикарей выделялся весьма сильно.

Впрочем, освоив местный язык получше, я выяснил, что в Аки-Со, так звалась смытая волной деревня, изредка приплывали корабли каких-то более цивилизованных чужеземцев вполне европеоидного вида. Туземные женщины иногда рожали от них детей. Вот за такого полукровку меня и приняли.

Тогда же я понял, что обитатели Аки-Со были по местным меркам в авторитете: не то они принадлежали к сильному племени, внушающему страх соседям, не то принадлежали к высшей касте. В Бон-Хо, где оказался я, народ тоже считал себя выше соседей из Тона, Суне и Ане, что выражалось в том, что эти три деревни вынуждены были платить жителям Бон-Хо дань свиньями и несколькими видами плодов.

Но народ Со, или сонаи, вызывал боязливое уважение даже у бонхийцев. Потому в том, что мне нашлось место в длинной хижине, где обитали молодые парни, и всегда доставались печёные клубни растения баки, а иногда и кусок свинины или рыбина — заслуга репутации племени, к которому я, по мнению туземцев, принадлежал.

Я быстро успел потерять счёт дням, наполненным работой на полях, сбором орехов и фруктов с растущих вокруг селения деревьев, поиском съедобных ракушек на мелководье и прочими делами, насущными для папуасов (как обозначал про себя моих новых соплеменников). Впрочем, и на безделье времени хватало: местные работать предпочитали с утра или ближе к вечеру, а полуденную жару старались проводить за неспешной беседой или сном.

Так что сколько времени успело пройти с того дня, когда меня привели в Бон-Хо, до визита моих псевдосоплеменников-сонаев, могу сказать весьма приблизительно, да и то, скорее, со слов других.

В тот день я в компании других мужчин занимался делом, которое показалось бы со стороны полной бессмыслицей: мы разрушали построенные нами же за месяц или два до этого небольшие дамбы-перемычки, перекрывающие канавы, по которым подводилась вода с реки Боо на поле, засаженное баки. Несмотря на кажущийся идиотизм нашего занятия, работа на самом деле была очень важной. Корни баки, являющиеся основной частью местного рациона, требовали для своего нормального развития просто прорву воды, а река, основной источник оной, отличалась изрядным непостоянством: когда идут, не прекращаясь много дней, дожди, уровень её повышался, грозя прорвать дамбы и залить поля, когда же начинался сухой сезон (ну, сухой, это относительно дождливого времени — так-то дождь иногда случался), Боо сильно мелела, так что приходилось дамбы местами ломать, чтобы пустить воду.