Коротков - Гладков Теодор Кириллович - Страница 51

В июне 1941 года под Варшавой, в местечке Сулевюек, был создан штаб «Валли» для руководства разведывательной деятельностью на будущем германо-советском фронте, а позднее и «Зондерштаб-Р», предназначенный, главным образом, для борьбы с партизанским движением на оккупированной гитлеровцами территории Советского Союза. Штаб «Валли» возглавил кадровый разведчик полковник Ганс Шмальшлегер.

В системе абвера имелся мощный отдел, занимающийся радиоразведкой (функабвер), а также выявлением нелегальных радиопередатчиков, принадлежащих разведке противников Германии в самом рейхе и оккупированных странах.

Немецкая разведка располагала также эскадрильей «Ровель» (по фамилии ее основателя и командира Теодора Ровеля)[69]. Самолеты этой авиагруппы совершали полеты на высоте до 13 тысяч метров, тогда недосягаемой для истребителей и зенитных орудий, и проводили перед войной аэрофотосъемки в воздушном пространстве Советского Союза на глубину до двухсот километров. После заключения пакта о ненападении полеты были прекращены… на целый месяц.

Рейхсмаршал Геринг имел собственный разведцентр — «Исследовательский институт Германа Геринга», в котором работали несколько тысяч специалистов. Этот «институт» был в состоянии прослушать едва ли не все телефонные разговоры в Германии, а также контролировать все телеграфные линии. В нем имелся и прекрасно оборудованный дешифровальный центр.

Интенсивно занимались разведкой за рубежом иностранный отдел НСДАП («Организация зарубежных немцев») во главе с гаулейтером Эрнстом Боле, министерство иностранных дел и ряд других ведомств.

В верхушке СС и СД давно подозревали, что адмирал Канарис является старым агентом английской разведки. Гитлер тоже никогда полностью не доверял «маленькому адмиралу», как называли Канариса, без особых на то оснований, просто в силу своей обычной подозрительности. Намеки на связь Канариса с англичанами встречаются в литературе и по сей день. Официальные английские компетентные органы хранят многозначительное молчание. Слишком многозначительное, чтобы этой версии стоило верить всерьез. Вряд ли глава абвера был английским шпионом (как не был им и глава тогдашних советских спецслужб Лаврентий Берия, хотя именно это обвинение было предъявлено ему Особым присутствием в 1953 году). Другое дело, что какие-то контакты в интересах прежде всего абвера Канарис с англичанами мог от случая к случаю иметь. Такое в практике спецслужб противоборствующих и даже воюющих сторон вовсе не является чем-то исключительным и уж никак не должно квалифицироваться как «государственная измена». Нередко именно при посредстве спецслужб воюющие державы проводят секретный зондаж перемирия, условий прекращения боевых действий[70].

…Обергруппенфюрер Гейдрих не успел свалить своего сильного соперника, но это через два года сделали Гиммлер и Мюллер. Они смогли убедить Гитлера, что все неудачи на Восточной фронте происходили и происходят по вине военной разведки. 18 февраля 1944 года Канарис был снят с должности и получил малозначительный пост начальника управления экономической войны при штабе ОКВ. 12 апреля того же года абвер фактически прекратил свое существование, его штат, а с ним и функции были поделены между ведомствами Мюллера и Шелленберга.

После неудачного покушения на Гитлера 20 июля 1944 года Канарис по подозрению в причастности к заговору был арестован. Поначалу его не трогали. Потом стали зверски пытать, а ровно за месяц до окончания войны, в ночь с 8 на 9 апреля 1945 года, раздели догола и повесили на рояльной струне в концлагере Флоссенбург…

Можно только гадать, сколько тайн, не потерявших своего значения и по сей день, унес с собой в могилу «маленький адмирал».[71]

Убедившись, что Борис Журавлев успешно справляется со своей отныне главной обязанностью — поддержанием контактов с «Брайтенбахом», Александр Коротков перешел к восстановлению других порушенных связей.

17 сентября 1940 года в дверь одной из квартир дома № 16 по Войрштрассе позвонил красивый молодой мужчина. Ему открыл дверь человек постарше, худощавый, в простых круглых очках, с трубкой в зубах. Незнакомец, говоривший по-немецки с легким венским акцентом, назвался Александром Эрдбергом[72]. Удостоверившись, что имеет дело действительно с доктором Арвидом Харнаком, он передал ему привет от их общего старого знакомого — Александра Гиршфельда.

…Здесь автор вынужден сделать некоторое отступление. Дело в том, что спустя некоторое время после того, как Коротков восстановил связь с Харнаком, тому был присвоен новый оперативный псевдоним. «Балтиец» стал именоваться «Корсиканцем». Такое в разведке практикуется, дабы спецслужбы противника не вычислили личность источника по косвенным данным и признакам. Чтобы не вносить путаницу, автор впредь во всех случаях будет называть Харнака его новым и последним псевдонимом — «Корсиканцем».

Увы, Короткову пришлось испытать некоторое разочарование. В силу то ли природной осторожности, то ли подозрительности, выработанной годами жизни в рейхе, длительным молчанием советской стороны, но Харнак ему не поверил. Он не выставил «Эрдберга» за дверь, говорил с ним, тщательно подбирая слова, видимо, рассчитывая, что если незнакомец — провокатор гестапо, он сумеет сослаться на то, что просто не понял его.

Коротков учел опасения Харнака и не стал ни на чем настаивать. Предложил встретиться снова через несколько дней, тогда он сможет убедить собеседника, что пришел к нему как друг. В тот же день Коротков запросил Центр разрешения тайно привезти «Корсиканца» на своей машине с дипломатическим номером в советское полпредство, чтобы развеять там все его сомнения.

Через две недели Москва дала согласие. На следующий день Коротков незаметно принял Харнака на тихой, безлюдной улочке в свой «Опель-Олимпию», тот лег на дно салона, укрылся пледом. Убедившись, что со стороны пассажира в машине не видно, Коротков благополучно привез Харнака в полпредство.

Только здесь, очутившись в «секретной», то есть не прослушиваемой комнате, «Корсиканец» объяснил причину своей повышенной недоверчивости. Оказывается, в марте в гестапо поступил анонимный донос о том, что в министерстве экономики работает чиновник в ранге оберрегирунгсрата, который раньше сочувствовал коммунистам. Гестапо провело расследование, под которое попали несколько человек, в том числе и Харнак. Однако оберрегирунгсрат, чье положение в министерстве, партии и Национал-социалистическом союзе юристов было достаточно прочным, сумел убедить дознавателей, что никогда коммунистам не сочувствовал, а экономические теории Маркса, как и других экономистов, изучал, поскольку это было необходимо для его профессиональной работы.

Действительно, во времена Веймарской республики (и даже раньше — при кайзере) экономические работы Карла Маркса, в том числе и самая фундаментальная из них — «Капитал», — изучались во многих университетах Германии. Кроме того, Харнак был причастен к выработке торговых соглашений с СССР, а вести дела с русскими в этой сфере, не зная теории, на которой зиждется их экономика, невозможно.

Видимо, дознаватель не был совершенно уж тупым нацистом. Он счел эти объяснения вполне разумными и достаточными. Проверка завершилась для Харнака благополучно: перед ним извинились, но он сделал для себя справедливый вывод, что уж если он привлек к себе внимание гестапо, ему следует отныне проявлять крайнюю осторожность.

В шифровке, переданной резидентурой в Центр, отмечалось: «…“Корсиканец” после того, как он был при последней встрече в октябре месяце привезен в полпредство, рассказывает, все имевшие тогда место настороженность и недоверие рассеялись. Единственное, что он просит, это не фиксировать фамилии, чтобы избежать опасности потери или кражи бумаг, “хотя русские наверное лучше, чем немцы, относятся к секретным документам”. Служебное положение “Корсиканца” прежнее.