Машина порядка - Святенков Павел Вячеславович - Страница 8

Подобный подход маргинализует патриотизм. В самом деле, если за Россию, за ее независимость и суверенитет могут выступать только фрики под лозунгами типа «наш сапог свят», если правительство ухитряется предъявлять оппозиции обвинения в сотрудничестве с Западом, одновременно плотно сотрудничая с ним само, это значит, что действительный суверенитет и действительная безопасность страны под угрозой. Ибо защитники Родины не могут рекрутироваться с помощью технологий «разводилова для лохов». Рано или поздно люди устанут от «патриотического камлания», смысл которого прост, как портянка евразийца – защита коррумпированного начальства от любых честных выборов.

Сегодня по просторам России «шествуя важно, в спокойствии чинном» идет Столоначальник. На груди его сияют значки «отличник приватизации» и «шпион иностранной разведки с 1991 года», в руках шуршит почетная грамота об окончании Ризеншнауцерского института демократического республиканизма (1994). Над головой колышутся транспаранты «Мы очень хотим быть рабами» и «Долой иностранных шпионов». Их несут странные люди с нездоровым патриотическим блеском в глазах. Столоначальник благосклонно кивает, дает странным людям леденец и тут же уезжает в карете с ливрейными лакеями на запятках, ибо через час предстоит прием у американского посла.

Не то чтобы мне не нравилась эта картина. Просто власть ставит нас перед выбором – либо Запад управляет страной опосредованно, через нынешних правителей, либо напрямую. Боюсь, при таком подходе найдется много желающих оптимизировать систему и устранить ненужных посредников. Благо никаких ценностных оснований для защиты государства нет.

В последнее время в прессе активно идет дискуссия о переходе России к парламентской республике. Связана она в основном с «тайными замыслами олигархов», которых обвиняют в намерении приватизировать власть. Крупные владельцы будто бы намерены взять под свой контроль сначала Государственную думу, а затем и правительство, оставив президенту только представительские функции.

Идея правительства парламентского большинства настолько укоренилась в российской элите, что даже Владимир Путин в одном из своих посланий к Федеральному Собранию заявил, правда, с оговорками, о возможности формирования Кабинета на базе большинства в Государственной думе. Однако позднее, когда президент понял, что ему в очередной раз «подбросили» сомнительную идею, он объявил об отказе от формирования правительства парламентского большинства.

Идея парламентского правления слишком привлекательна. Можно даже вывести закон – она оказывается востребована, когда общество находится на грани революционной ситуации. Например, переход к парламентской республике активно обсуждался в конце 90-х годов, когда кризис режима Бориса Ельцина уже был очевиден, а адекватная альтернатива ему еще не сформировалась. Если же обратиться к истории, то идеи ограничения власти президента в пользу парламента витали еще в хасбулатовском Верховном Совете. С тех пор и повелось, что как в России кризис, так люди вспоминают о парламентском правлении.

Казалось бы, возникшая в последний год дискуссия вокруг формирования правительства парламентского большинства свидетельствует об обратном – ведь политическая стабильность считается одним из важнейших достижений правления Владимира Путина. Ан нет, не подвела примета, – стабильность пошатнулась, а некоторые эксперты даже заговорили о гражданской войне в случае пересмотра итогов приватизации.

Итак, в периоды кризисов наше общество алчет парламентской республики. Почему же это происходит?

90-е годы прошлого века оставили нам в наследство незавершенную буржуазную революцию. От доминирования государственной собственности страна перешла к доминированию собственности частной. Однако с политической точки зрения мы застряли между эпохами. Политический режим Бориса Ельцина слишком похож на «переходные» режимы в странах Восточной Европы. Например, правительство Ханса Модрова в ГДР. Эти переходные правительства появлялись на божий свет в результате первого этапа «бархатных революций». Когда классические коммунистические партии уже выпустили из рук монополию на власть, а оппозиция еще не успела победить на выборах и отстранить от руководства осколки бывшей правящей партии. В Польше переходным было президентство Войцеха Ярузельского, когда глава государства и руководители силовых министерств представляли компартию, однако само правительство было сформировано движением «Солидарность». Но рано или поздно прежние вожди уходили от власти, уступая место не только новым демократическим политикам, но и новым демократическим институтам.

В России этого не произошло.

С точки зрения структуры нынешняя российская власть копирует советскую систему. У нас по-прежнему существует правительство, формируемое по отраслевому принципу. Как и в Советском Союзе, высока автономия бюрократии, ее независимость от общественного мнения и демократических процедур. Ротация правящих элит зависит не от выборов, а от результатов «борьбы бульдогов под ковром». Больше того, по сравнению с советским периодом обособление бюрократии от народа усилилось. В CCCР существовала коммунистическая партия, которая контролировала бюрократический аппарат и могла воздействовать на ситуацию. Существовали отработанные механизмы воздействия на бюрократическую верхушку – партсобрания, жалобы в вышестоящие инстанции были не столь малоэффективны, как нам стараются показать. Во всяком случае, коррупция в CCCР была в разы ниже, чем в современной России. Сегодня функции контроля над чиновниками не осуществляет никто.

«Переходная» система власти могла перерасти в «буржуазную демократию». Но возникли помехи. Приватизация была проведена таким образом, что возникший слой крупных собственников востребовал диктатуру. Она и пришла в форме ельцинского термидора. И характерной ее чертой было лишение парламента практически всех имевшихся у него функций. По сути дела, избранная в конце 1993 года Государственная Дума была даже не законодательным, а законосовещательным учреждением.

В эпохи кризисов часть общества начинает неосознанно хотеть завершения буржуазной революции. А лучший способ для этого – ограничение президентской власти и усиление полномочий парламента. В президентском правлении слишком много чрезвычайщины. В той форме, в какой она существует сегодня, президентская власть имеет черты монархии, с характерными для этой формы правления чертами – опорой на высшую бюрократию и армию. Традиционные выборы раз в четыре года – скорее референдумы о доверии действующему властителю. Ни в 2000, ни в 2004, ни в 2008 годах у оппозиции не было ни малейшего шанса прийти к власти, а на фаворита работала вся государственная машина.

Нынешний политический режим напоминает конституционную монархию, которая существовала в России в 1905–1917 годах. Государственный строй, при котором правительство назначает монарх, но уже существует парламент. Как показывает политическая практика Германской империи времен Вильгельмов и наш собственный опыт начала прошлого века, такая система крайне нестабильна, ибо требует деятельного вмешательства со стороны главы государства. Причем держится она на личном авторитете одного-единственного человека, которому крайне трудно найти адекватную замену в случае кризиса. Любое падение популярности первого лица сразу же болезненно отражается на всей системе, которая лишена гибкости до такой степени, что отторжение «электоратом» монарха почти всегда означает и падение монархии.

Возможна ли в России парламентская республика? Чтобы решить этот вопрос, важно понять, что переход к парламентскому строю означает коренную реформу всей системы государственной власти. Он означает передачу контроля над правительством в руки представителей народа, напрямую зависящих от результатов всеобщих выборов.