Противостояние - Орлова Елена Анатольевна - Страница 1

Машина летела вперед, рассекая черным блестящим корпусом весенний воздух, который свежей волной ударялся в подставленное, ему навстречу, радостное лицо Милы. Он трепал ее волосы, шумел в ушах, перехватывал дыхание рвущимся в легкие ветром, кружил голову терпким ароматом разгоряченной майским солнцем зелени, и все это женщине необычайно нравилось. Колеса с мягким шуршанием проглатывали километры дороги, мимо проносились, похожие на пышные наряды невест, белоснежные сады в изумрудном окружении.

— Боже, как красиво! Как красиво! — восхищалась она, провожая влюбленными глазами исчезающие из вида цветочные облака.

— Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтаю… — самозабвенно пробасил Андрей.

— Настоящая иерихонская труба! — Мила укоризненно взглянула на него и тут же счастливо рассмеялась.

— Зато от души!

— От души… — Она задумалась.

— Ау, любимая! — Андрей тронул жену за руку.

— Прости, — встрепенулась Мила, — немного увлеклась…

— Может, прикрыть окно?

— Зачем? — Она сделала глубокий вдох и зажмурилась от удовольствия. — Райская благодать! Странно…

— Ты о чем?

— Тебе никогда не приходило в голову, почему самый красивый месяц в году называют маем?

Муж пожал плечами.

— Наверное, по тому же самому, почему июнь называют июнем, а август августом.

— Не все так просто! Вспомни: кто в мае родился — всю жизнь будет маяться.

— Не только родился, но и женился, — усмехнувшись, добавил Андрей.

— Вот видишь! Удивительное время года! Вместе с восхищением и радостью оно пробуждает в душе щемящую тоску по чему-то запредельному, недостижимому, скрытому в мимолетной, ускользающей красоте, земном отражении потерянного рая. Прислушайся, — попросила мужа Мила и певуче произнесла: — Май, рай… Изменена лишь начальная буква. Возможно, слово «май» является сокращением фразы «мой рай», словесной памятью многих поколений.

— Однако, ты сочинительница! Хочешь совет? Перестань усложнять! Научись просто радоваться весне, нашей поездке…

— Остается добавить к сказанному: чего в жизни еще не хватает?

— Действительно, объясни! Или, думаешь, не пойму?! — Вопрос повис в воздухе. — Игра гормонов, — пренебрежительно фыркнул Андрей, — обычные женские штучки!

Ирония в его голосе подхлестнула Милу.

— Я отвечу. Не в гормонах дело, а, прости за каламбур, в гармонии. Не хватает гармонии между внешним и внутренним.

Она положила руку на сердце.

— В ком не хватает? — Муж нахмурился.

— Да какая разница! — отмахнулась Мила. — «Скелеты в шкафу» есть у всех! Наша подлинная сущность предпочитает стыдливо прятаться за достойным фасадом моралиста. [1]Если осмелиться вывернуть наизнанку гнилое болото памяти с захороненными в нем отвратительными поступками, мерзкими мыслями, низменными желаниями, то их тяжкий груз, брошенным камнем, вдребезги разобьет хрупкий, радужный миф «о себе»! Он разлетится на тысячи мелких осколков, как зеркало Снежной королевы, обнажив пугающий, темный омут души… Чем старше становимся, тем сильнее сковывает сердца зимний холод безразличия, мешая разглядеть чудо преображения в каждой травинке, каждом ростке, стремящемся к свету. Под уродливой корой грехов гибнут дивные цветы Веры и Надежды, и мы лишаемся высшего дара — Настоящей Любви…

— Что за странные фантазии? Сравнила! Человек — хищник, а не цветок, — заметил Андрей, — «homo homini lupus est». [2]

— В таком случае, волк бешеный, убивающий ради самого убийства, — с горечью произнесла Мила и отвернулась от мужа.

— Звучит мрачно! Но в данном случае я имел в виду лишь жесткую конкуренцию.

— Жесткую конкуренцию?! — возмутилась она. — Подразумевающую оправдание всякого зла возникшей необходимостью?!

— Ты говоришь о крайностях! — Андрей поморщился.

— О крайностях?! — От волнения Мила подалась вперед. — Большую часть жизни мы тратим на зарабатывание денег. И конечно, конкурируем! Каждый по-своему… Если зарабатываем мало — мучительно страдаем от их недостатка, от невозможности новых приобретений, иссушаем себя злобой и завистью к более удачливым соседям. Зарабатываем много — страдаем от забот, нечистой совести, чужой ненависти и страха все потерять. Забиваем внутреннюю пустоту и неудовлетворенность новыми и новыми взрослыми игрушками: домами, машинами, отелями, ресторанами. Но душа еще болит, живет и просит иного! Мы подкупаем ее развлечениями, чувственными таблетками от тоски, мы стремимся к ним, не жалея денег. Заполняем огромные стадионы, содрогающиеся от диких криков болельщиков и грохота электронной музыки, хохочем до слез над шутками посредственных артистов…

Самые удачливые покоряют желанные вершины изобилия, власти, но счастья там не находят! Подобно обманутым детям, чья заветная мечта оказалась, при ближайшем рассмотрении, лишь грубой подделкой, они разочарованно вопрошают: отчего? И вновь начинают погоню, длиною в жизнь, за ускользающим призраком счастья.

Среди множества людей мы ощущаем себя отчаянно одинокими, потерявшими смысл жизни. Изнываем от синдрома хронической усталости, мучаемся тяжелыми депрессиями, кончаем жизнь самоубийством…

— Опять философствуешь! — Лицо Андрея помрачнело. Он с досадой взглянул на жену.

— Вовсе нет! Просто хочется чтобы жизнь наконец обрела смысл.

— Надо же, смысл… Значит, сейчас она бессмысленна? И в чем же, по-твоему, должен заключаться этот самый смысл?

— В видении своей болезни и желании выздороветь, — тихо ответила Мила.

— Я вовсе не считаю себя больным!

— Неужели? Поверь, мы все подвержены одним и тем же душевным недугам! С удивительной проницательностью, с жаром осуждая ближних, не замечаем того факта, что пребываем в столь же плачевном состоянии! Мы не можем не гордиться, не тщеславиться, не завидовать, не лгать, не раздражаться, не злиться, не осуждать, не лицемерить, не жадничать…

— Сдаюсь, сдаюсь! Хватит! — Андрей попытался обратить в шутку неприятный разговор. — Победила! С чего начнем, доктор?

Мила ласково положила свою руку поверх руки мужа.

— Наверное, с любви, согревающей сердце, делающей мягкой душу… Знаешь, мне запомнилась фраза из рассказа Бунина: «молчал от нестерпимого счастья». Одна любовь способна подарить такое Божественное состояние…

— Идеалистка! А руки, как всегда, холодные.

Андрей поднес узкую ладонь к своим губам.

Мила, в ответ, слабо улыбнулась.

Он был воплощением ее девичьей мечты: высоким, стройным, широкоплечим парнем с васильковыми глазами и неотразимой улыбкой. Прошедшие годы посеребрили виски, провели тонкой кисточкой времени по смуглому лбу, обозначив на нем первые морщины.

Сколько минуло лет со времени первой поездки? Восемь? Нет, десять… Целых десять лет! Течение времени размыло яркость воспоминаний, многое начало казаться странным, даже невозможным…

Сама Мила, среднего роста, с фигурой, напоминающей фарфоровую статуэтку, тонким живым лицом, на матовой гладкой коже которого проступал едва заметный румянец, аккуратным греческим носом, доставшимся ей от дедушки по отцовской линии, и прекрасными «египетскими» глазами, обрамленными пушистыми ресницами, неизменно вызывала повышенный интерес у мужчин. Тяжелые пепельные волосы, забранные крупной перламутровой заколкой, открывали красивый затылок и шею, делая женщину похожей на греческую богиню. Изящным движением она поправила выбившуюся от ветра легкую прядь и откинулась в кресле. Опустившаяся на ее лицо тень грусти отразилась в дымчато-зеленых глазах чем-то неуловимым, переливающимся, схожим с колеблющейся, от еле заметного ветерка, водной гладью, мерцающей последними всполохами закатного солнца. Взгляд сделался загадочным и притягательным. Андрей хорошо знал подобные перемены настроения у жены: от безудержного веселья к мечтательной задумчивости, доходящей до грусти. Вот и сейчас он некоторое время не тревожил Милу, но затем, заскучав, решил растормошить, настойчиво добиваясь от нее советов по поводу своей работы. Она отвечала вяло и невпопад. Тогда Андрей счел более разумным замолчать и оставить жену в покое. Он переключил радио на другую волну и вскоре увлекся спортивными новостями.